Джо улыбнулся. Искренне счастливой улыбкой. Она не видела этой улыбки уже очень давно. В ее осевой жизни Джо вечно не везло в любви. Хотя она знала, что ее брат гей, еще когда он был подростком, он открылся только в двадцать два. И он никогда не был счастлив в длительных отношениях. Она чувствовала себя виноватой за то, что ее жизнь могла столь значительно менять жизнь брата.
– О, ты же знаешь Эвана. Эван – это Эван.
Нора улыбнулась в ответ, будто знала Эвана и каким он был.
– Да. Он замечательный. Я так рада за вас двоих.
Он рассмеялся.
– Мы женаты уже пять лет. Ты так говоришь, будто мы с ним только встретились.
– Нет, просто, знаешь, порой мне кажется, что тебе повезло. Такой влюбленный. И счастливый.
– Он хочет собаку, – улыбнулся он. – И мы спорим. В смысле, я не против собаки. Но он хочет приютскую. А я не хочу чертова мальтипу или бишона. Я хочу волка. Понимаешь, настоящего пса.
Нора вспомнила о Вольтере.
– Животные – хорошие компаньоны.
– Да. Все еще хочешь собаку?
– Хочу. Или кота.
– Коты слишком непослушны, – заявил он, в его голосе зазвучали нотки, знакомые ей с детства. – Собаки знают свое место.
– Непослушание – подлинная основа свободы. Послушные должны быть рабами.
Он выглядел ошеломленным.
– Это-то у тебя откуда? Это цитата?
– Да. Генри Дэвид Торо. Сам знаешь, мой любимый философ.
– С каких пор ты ударилась в философию?
Ну конечно. В этой жизни она не оканчивала философский. Это в осевой жизни она читала труды Торо, Лао-цзы и Сартра в вонючей студенческой квартирке в Бристоле, а ее местная версия стояла на олимпийских пьедесталах в Пекине. Странно, ей было так же жаль эту свою версию, которая никогда не влюблялась в простую красоту «Уолдена» Торо, в «Размышления» стоика Марка Аврелия[47], как и ту себя, которая так и не раскрыла свой олимпийский потенциал.
– О, не знаю… просто наткнулась на его цитаты в интернете.
– А, круто. Погуглю его. Можешь вставить что-то такое в свою речь.
Нора почувствовала, что побледнела.
– Хм, думаю, что сегодня я поступлю немного иначе. Пожалуй, хм, я слегка сымпровизирую.
Импровизация была, в конце концов, навыком, которым она овладела.
– Вчера я смотрел отличную документалку о Гренландии. Вспомнил, как ты увлекалась Арктикой, вырезала картинки с полярными медведями.
– Да. Миссис Элм говорила, что лучший способ исследовать Арктику – стать гляциологом. Я хотела им быть.
– Миссис Элм, – прошептал он. – Припоминаю.
– Школьная библиотекарша.
– Точно. Ты почти жила в той библиотеке, верно?
– Было дело.
– Подумать только, если бы ты не выбрала плавание, ты была бы сейчас в Гренландии.
– На Шпицбергене.
– Не понял?
– Это норвежский архипелаг. Далеко в Северном Ледовитом океане.
– Ладно, в Норвегии. Ты была бы там.
– Возможно. А может, я все еще жила бы в Бедфорде. Слонялась без дела. Безработная. Не в состоянии заплатить за квартиру.
– Не глупи. Ты обязательно стала бы кем-то крутым.
Она улыбнулась невинности старшего брата.
– В других жизнях мы, возможно, даже не ладили бы.
– Чушь.
– Надеюсь.
Джо явно стало неуютно, он захотел сменить тему.
– Угадай, кого я увидел на днях?
Нора пожала плечами, надеясь, что это окажется тот, кого она знает.
– Рави. Помнишь Рави?
Она подумала о Рави, устроившем ей разнос в газетном киоске только вчера.
– О да. Рави.
– Что ж, я наткнулся на него.
– В Бедфорде?
– Ха! Боже, нет. Сто лет там не был. Нет. На станции Блэкфрайерс. Совершенно случайно. Не видел его лет десять. Как минимум. Он звал в паб. Я объяснил ему, что теперь я трезвенник, а потом пришлось объяснять, что я был алкоголиком. И вот это вот все. Что я не пил вина и не курил косяк уже много лет.
Нора кивнула, будто это не было для нее неожиданностью.
– С тех пор, как ушел вразнос после смерти мамы. Думаю, он гадал: «Кто этот парень?» Но все было хорошо. Он понял. Он теперь работает оператором. И занимается музыкой в свободное время. Не роком. Он диджей, естественно. Помнишь, как мы с ним пели в группе, много лет назад. «Лабиринты»?
Теперь стало легче имитировать смутность воспоминаний.
– О да. «Лабиринты». Конечно. Такой привет из прошлого.
– Да. Я почувствовал, что он тоскует по тем денькам. Хотя мы были никакие, а я даже петь не умел.
– А ты сам? Никогда не думал о том, что было бы, если бы «Лабиринты» прославились?
Он рассмеялся, слегка печально.
– Я не уверен, что что-то могло бы быть.
– Может, вам нужен был еще один человек. Я играла на клавишах, которые тебе подарили папа с мамой.
– Правда? Когда это у тебя нашлось на это время?
Жизнь без музыки. Жизнь без книг, которые она любила.
Но еще: жизнь, в которой она ладила с братом. Жизнь, в которой она его не подвела.
– Как бы то ни было, Рави просил передать привет. И хотел встретиться. Он работает на соседней станции метро. Так что собирался прийти на твою речь.
– Что? О, это… Лучше бы он не смог выбраться.
– Почему?
– Мне он никогда не нравился.
Джо нахмурился.
– Неужели? Не помню, чтобы ты такое говорила… Он нормальный. Хороший парень. Немного никчемный, может, ну, или был прежде, но, похоже, он взял себя в руки…
Норе было не по себе.
– Джо?
– Да.
– Ты помнишь, когда умерла мама?
– Да.
– Где я была?
– В каком смысле? Все хорошо, сестренка? Новые таблетки действуют?
– Таблетки?
Она пошарила в сумке. Увидела маленькую коробку антидепрессантов. Сердце екнуло.
– Я просто хотела знать. Я часто виделась с мамой до ее смерти?
Джо нахмурился. Он все еще был прежним Джо. Все еще не мог понять сестру. Хотел убежать от реальности.
– Ты же знаешь, что нас с ней не было. Все случилось так быстро. Она не говорила нам, как серьезно была больна. Чтобы нас защитить. А может, потому что не хотела, чтобы мы уговаривали ее прекратить пить.
– Пить? Мама пила?
Джо забеспокоился сильнее.
– Сестричка, у тебя амнезия? Она выпивала по бутылке джина в день с тех пор, как Надя появилась на горизонте.
– Да. Конечно. Я помню.
– К тому же у тебя на носу был чемпионат Европы, а она не хотела тебе мешать.
– Боже. Я могла быть с ней. Кто-то из нас должен был быть там, Джо. Мы оба…
Внезапно его тон стал ледяным.
– Ты ведь никогда не была близка с мамой. С чего вдруг…
– Я стала ближе. В смысле, могла бы. Я…
– Ты меня пугаешь. Ты сама не своя.
Нора кивнула.
– Да. Я… Я просто… да, думаю, ты прав… думаю, это просто таблетки.
Она вспомнила мать, ее последние месяцы, она тогда сказала Норе: «Не знаю, что бы я без тебя делала». Возможно, она сказала бы это и Джо. Но в этой жизни у нее не было никого из них.
А потом в комнату вошла Прайя. Улыбаясь, сжимая в руках телефон и какой-то планшет.
– Пора, – сообщила она.
Дерево нашей жизни
Спустя пять минут Нора вновь оказалась в просторном конференц-зале гостиницы. Как минимум тысяча людей смотрела окончание презентации первого спикера. Автора «Из нулей в герои». Книги, которую Дэн в другой жизни держал на прикроватном столике. Но Нора не вслушивалась, она села на зарезервированное для нее место в первом ряду. Она была слишком огорчена из-за матери, слишком нервничала из-за речи, так что просто выхватывала случайные слова или фразы, которые крутились в ее голове, как сухарики в минестроне[48]. «Малоизвестный факт», «амбиции», «возможно, вас удивит, что», «если я могу сделать это», «удары судьбы».
В зале было трудно дышать. Пахло мускусными духами и новым ковром.
Она пыталась сохранять спокойствие.
Опершись на брата, она прошептала:
– Кажется, я не смогу.
– Что?
– Кажется, у меня начинается паническая атака.
Он взглянул на нее, улыбаясь, но с жесткостью во взгляде, которую она помнила в другой жизни, когда у нее случилась паническая атака перед выступлением «Лабиринтов» в пабе Бедфорда.
– Все будет хорошо.
– Не знаю, смогу ли я. В голове пусто.
– Ты преувеличиваешь.
– У меня тревога. По-другому не могу.
– Брось. Не подводи нас.
Не подводи нас.
– Но…
Она пыталась подумать о музыке.
Мысли о музыке всегда ее успокаивали.
Ей вспомнилась мелодия. Она была слегка смущена, даже в глубине души, осознав, что ей пришла на ум песня «Прекрасное небо». Счастливая песня надежды, которую она уже давно не пела. Темнее воздух, / Огонь погас, / Тем ярче звезды / Горят для…
Но внезапно женщина, с которой Нора сидела рядом, изысканно одетая бизнесвумен лет пятидесяти, источник мускусного запаха, наклонилась к ней и прошептала:
– Мне так жаль, что с вами это случилось. Ну, тогда, в Португалии…
– Что случилось?
Ответ женщины потонул в аплодисментах аудитории.
– Что? – переспросила она.
Но было слишком поздно. Нору поманили на сцену, и брат пихнул ее локтем.
Голос брата, почти рев:
– Тебя ждут. Пошла!
Она неуверенно направилась к трибуне на сцене, к собственному огромному портрету с победной улыбкой и золотой медалью на шее, который проецировали на экран позади нее.
Всю жизнь ей не нравилось, когда на нее смотрели.
– Здравствуйте, – сказала она, волнуясь, в микрофон. – Я очень рада быть сегодня здесь…
Примерно тысяча лиц уставилась на нее в ожидании.
Она никогда не говорила с таким количеством людей одновременно. Даже когда она пела в «Лабиринтах», они никогда не выступали больше чем для сотни человек, и тогда она сводила свои разговоры между песнями к минимуму. Работая в «Теории струн», еще умея нормально общаться с покупателями, она редко выступала на совещаниях сотрудников, хотя в комнате обычно собиралось не больше пяти человек. В университете Иззи всегда легко давались презентации, но Но