По-настоящему, собираем стадионы». Она увидела клавиши и стул, на котором сидела. Ее музыканты, чьих имен она не знала, собирались вернуться на сцену.
– А где мы? – спросила она, перекрикивая толпу. – Я что-то забыла.
Большой бритоголовый парень с бас-гитарой сообщил:
– В Сан-Паулу.
– Мы в Бразилии?
Они посмотрели на нее, словно она рехнулась.
– Где ты была последние четыре дня?
– «Прекрасное небо», – объявила Нора, поняв, что еще может вспомнить почти весь текст. – Давайте сыграем это.
– Опять? – рассмеялся Рави, его лицо блестело от пота. – Мы его десять минут назад исполняли.
– Так. Слушай, – сказала Нора, теперь она перекрикивала толпу, требующую выхода на бис. – Я хотела сделать что-то иначе. По-другому. Может, мы сыграем другую песню, не как обычно.
– Мы должны спеть «Вой», – сообщила ей другая участница. На ней висела бирюзовая гитара солистки. – Мы всегда поем «Вой».
Нора в жизни не слышала этой песни.
– Да, знаю, – блефовала она. – Но давайте изменим. Споем то, что они не ожидают. Удивим их.
– Ты усложняешь, Нора, – возразил Рави.
– По-другому не могу.
Рави пожал плечами.
– И что нам делать?
Нора задумалась. Она вспомнила Эша с песенником Simon & Garfunkel. Давайте споем «Мост над бурной водой»[74].
– Что? – не поверил своим ушам Рави.
– Думаю, нужно сделать это. Это их удивит.
– Обожаю эту песню, – поддержала ее девушка из группы. – И я ее знаю.
– Все ее знают, Имани, – пренебрежительно бросил Рави.
– Именно, – подтвердила Нора, изо всех сил стараясь говорить как рок-звезда. – Давайте.
Млечный Путь
Нора вышла на сцену.
Поначалу она не могла различить лиц, ведь прожекторы были направлены на нее и за пределами этого яркого света все казалось погруженным во мрак. Только завораживающий Млечный Путь из вспышек камер и фонариков мобильных телефонов.
Однако она их слышала.
Люди, когда их много и они действуют сообща, в полном единении, становятся чем-то иным. Общий гул напомнил ей о совершенно другом животном. Сначала образ был угрожающим, словно она – Геракл, борющийся с многоголовой Гидрой, желающей его убить, но это был гул безусловной поддержки, и его мощь придала ей сил.
Она поняла в это мгновение, что способна на гораздо большее, чем думала раньше.
Дико и свободно
Она подошла к клавишам, села на стул и поднесла ко рту микрофон.
– Спасибо, Сан-Паулу, – сказала она. – Мы тебя любим.
И Бразилия взревела в ответ.
В этом, казалось, заключалась власть. Власть славы. Как у тех поп-идолов, что она видела в социальных сетях, которые могли сказать одно слово и получить миллион лайков и шеров. Высочайшая слава – когда ты достигал того уровня, после которого отношение к тебе как к герою, или гению, или богу требовало минимальных усилий. Но оборотная сторона этого – зыбкость. Очень легко оступиться, выглядеть дьяволом или злодеем, или просто ослом.
Ее сердце бешено билось, словно она вот-вот собиралась пройти по канату.
Она теперь различала некоторые лица в толпе, тысячи – возникающие из тьмы. Крохотные и странные, с почти невидимыми телами. Она смотрела на двадцать тысяч бестелесных голов.
Во рту пересохло. Она едва могла говорить, и задумалась, как ей петь. Вспомнила насмешливое подмигивание Дэна, когда пела ему.
Шум в толпе стих.
Время пришло.
– Так, – сказала она. – Мы споем песню, которую вы уже слышали.
Она сморозила глупость и тут же это поняла. Они все купили билеты на этот концерт, потому что уже слышали большинство этих песен.
– Эта песня много значит для меня и моего брата.
Зал тут же взорвался. Они кричали и ревели, хлопали и пели. Отклик был невероятным. Она тут же почувствовала себя Клеопатрой. До смерти напуганной Клеопатрой.
Поставила руки в позицию ми-бемоль мажор, но ее тут же отвлекла татуировка на ее до странности лысом предплечье – надпись каллиграфическим шрифтом с красивым наклоном. Это была цитата Генри Дэвида Торо. «Все хорошее дико и свободно»[75]. Она закрыла глаза и поклялась не открывать их, пока не закончит петь.
Она поняла, почему Шопену нравилось играть в темноте. Так гораздо легче.
«Дико, – подумала она про себя. – Свободно».
Запев, она почувствовала себя живой. Еще более живой, чем во время заплыва в теле олимпийской чемпионки.
Она удивилась, почему она так боялась этого – петь перед толпой. Это было прекрасное чувство.
Рави подошел к ней в конце песни, пока они все еще были на сцене.
– Это было чертовски круто, – прокричал он в ее ухо.
– Хорошо, – ответила она.
– А теперь давай заполируем это «Воем».
Она покачала головой и торопливо проговорила в микрофон, пока это никому не пришло в голову.
– Спасибо, что пришли! Я очень надеюсь, что вам понравилось. Безопасной дороги домой.
– Безопасной дороги домой? – повторил Рави в машине, по дороге в гостиницу.
Она не помнила, чтобы он был таким козлом. Он выглядел недовольным.
– А что не так-то? – удивилась она вслух.
– Это не твой обычный стиль.
– Неужели?
– Ну, контрастирует с Чикаго.
– А что? Что я делала в Чикаго?
Рави рассмеялся.
– Тебе провели лоботомию?
Она залезла в свой телефон. В этой жизни у нее была последняя модель.
Сообщение от Иззи.
Это было то же сообщение, которое она прислала ей в жизни с Дэном, в пабе. Не сообщение, собственно, а фото кита. Вообще-то, это было слегка другое фото кита. Любопытно. Почему они все еще дружат с Иззи в этой жизни, но не в ее осевой? В конце концов, она была вполне уверена, что в этой жизни не вышла замуж за Дэна. Взглянула на свою руку и с облегчением убедилась, что никаких колец на безымянном пальце нет.
Нора предположила, что так вышло потому, что она суперпрославилась с «Лабиринтами» до того, как Иззи решила поехать в Австралию, так что решение Норы не ехать с ней было ей понятно. А может, Иззи просто нравилось дружить со знаменитостью.
Иззи написала что-то под картинкой кита.
Все хорошее дико и свободно.
Должно быть, знала о татуировке.
От нее пришло еще одно сообщение.
«Надеюсь, Бразилия удалась. Уверена, ты их потрясла! И спасибо десять миллионов раз за помощь с билетом до Брисбена. Я в полном восторге. Как тут говорят на Голд-Косте»[76].
Дальше следовали несколько эмодзи китов и сердечек, руки, сложенные в жесте благодарности, микрофон и несколько нот.
Нора проверила свой Instagram. В этой жизни у нее было 11,3 миллиона подписчиков.
И, черт возьми, она выглядела потрясающе. В ее от природы черных волосах была белая прядь. Вампирский макияж. Пирсинг в губе. Она выглядела усталой, но, предположительно, это был результат кочевой жизни. Она гламурно устала. Как крутая тетушка Билли Айлиш[77].
Она сделала селфи и увидела, что, хотя оно не похоже на невероятно стильные и прошедшие фильтры фото на ее стене, снятые для журналов, она выглядела гораздо круче, чем могла себе вообразить.
Как и в австралийской жизни, она публиковала свои стихи. Только в этой жизни каждый стих набирал по полмиллиона лайков.
Одно из стихотворений называлось «Огонь», но оно было совсем другим.
Внутри нее был огонь.
Она гадала, согреет он ее или уничтожит.
А потом поняла.
У огня нет мотива.
Он есть только у нее.
Все было в ее власти.
Рядом с ней сидела женщина. Она не была членом группы, но светилась от важности. Ей было около пятидесяти лет. Может, это их менеджер. Может, она работала на звукозаписывающую компанию. Она держала себя как строгая мама. Но начала с улыбки.
– Гениальный ход, – сказала она. – Номер с Simon & Garfunkel. Ты популярна в Южной Америке.
– Здорово.
– Я запостила об этом с твоих аккаунтов.
Она сказала так, будто это в порядке вещей.
– О, точно. Хорошо.
– Сегодня в гостинице пара последних встреч с прессой. Завтра рано встаем… Сразу же летим в Рио, и восемь часов прессы. Все в гостинице.
– Рио?
– Ты ведь в курсе расписания гастролей на этой неделе?
– Вроде как. Можешь напомнить?
Она насмешливо вздохнула, будто незнание Норой собственного расписания было вполне в ее духе.
– Конечно. Завтра Рио. Две ночи. Потом последняя ночь в Бразилии – Порту-Алегри, – потом Сантьяго, Чили, Буэнос-Айрес, потом Лима. И это последняя часть турне по Южной Америке. На следующей неделе мы начинаем в Азии: Япония, Гонконг, Филиппины, Тайвань.
– Перу? Нас знают в Перу?
– Нора, ты была в Перу, помнишь? В прошлом году. Они с ума по тебе сходили. Все пятнадцать тысяч. Все там же. На ипподроме.
– На ипподроме. Конечно. Да. Помню. Хороший был вечер. Очень… хороший.
Так вот какой была эта ее жизнь. Один большой ипподром. Но она понятия не имела, была ли она лошадью или жокеем в этой метафоре.
Рави коснулся плеча женщины.
– Джоанна, во сколько завтра подкаст?
– О, черт. Вообще-то, он сегодня. Время. Прости. Забыла сказать. Но они будут говорить только с Норой. Так что можешь лечь раньше, если хочешь.
Рави расстроено пожал плечами.
– Конечно. Да.
Джоанна вздохнула.
– Не убивай гонца. Хотя раньше тебя это не останавливало.
Нора вновь задалась вопросом, где ее брат, но напряжение между Джоанной и Рави остановило ее, и она не стала спрашивать о том, что, по идее, должна знать. И просто стала смотреть в окно, пока машина ехала по четырехполосному шоссе. Светящиеся габаритные огни автомобилей, грузовиков, мотоциклов в темноте были похожи на красные, следящие за ней глаза. Далекие небоскребы с крохотными квадратиками света во влажном темном воздухе на фоне еще более темных облаков. Тенистые к