Когда она проснулась, ее лицо лизал чей-то язык.
Лабрадор с улыбчивыми глазами и виляющим хвостом радовался и волновался, обнаружив ее.
– Платон? – спросила она сонно.
– Это я, – казалось, махал он в ответ.
Было утро. Свет лился в комнату сквозь занавески. Плюшевые игрушки – включая панду и слона, которого Нора заметила раньше, – валялись по всему полу. Она взглянула на постель и увидела, что та пуста. Молли в комнате не было. И шаги, тяжелее детских, по лестнице.
Она уселась, понимая, что выглядит ужасно после сна на полу в растянутой футболке с надписью Cure (которую она узнала) и в клетчатых пижамных штанах (их – нет). Потрогала лицо: щека, на которой она лежала, помялась, а волосы – длиннее в этой жизни – были грязными и растрепанными. Она попыталась оправиться, насколько это возможно, за две секунды до прибытия мужчины, с которым она спала каждую ночь, но при этом не спала ни разу. Муж Шрёдингера, так сказать.
И тут он вошел.
Идеальная жизнь
Отцовство лишь слегка потрепало приятно-мальчишескую внешность Эша. Как бы то ни было, он выглядел даже здоровее, чем в то утро, когда появился у ее порога в спортивном костюме, – сейчас одежда выглядела чуть моднее и дороже, а на руке у него красовался какой-то фитнес-трекер.
Он улыбался и держал в руках две кружки с кофе, одну – для Норы. Она задумалась, сколько кофе они выпили вместе с той первой встречи.
– О, спасибо.
– О нет, Норик, ты проспала тут всю ночь? – спросил он.
Норик.
– Почти всю. Я хотела вернуться в постель, но Молли растревожилась. Пришлось успокаивать ее, а потом я уже слишком устала, чтобы уйти.
– О нет. Мне так жаль. Я ее не слышал, – он казался искренне расстроенным. – Наверно, это я виноват. Показал ей вчера перед работой медведей на YouTube.
– Не страшно.
– Зато я выгулял Платона. Мне не нужно в больницу до полудня. Вторая смена. Ты пойдешь сегодня в библиотеку?
– О! Знаешь, что? Пожалуй, я пропущу.
– Ладно, что ж, я приготовил Молли завтрак и заброшу ее в садик.
– Я могу отвести Молли, – ответила Нора. – Если у тебя сложный день.
– О, ничего серьезного. Пока только желчный пузырь и поджелудочная. Легче легкого. Я собираюсь на пробежку.
– Ясно. Да, конечно. Полумарафон в воскресенье.
– Что?
– Ничего. Не важно, – откликнулась Нора. – Я просто брежу от сна на полу.
– Пустяки. Кстати, звонила сестра. Ей предложили иллюстрировать календарь для Кью-Гарденз[103]. Много растений. Она очень довольна.
Он улыбался. Похоже, он был рад за сестру, о которой Нора даже не слышала. Она хотела поблагодарить его за погребение кота, но не могла, поэтому просто сказала:
– Спасибо.
– За что?
– Просто, за все.
– О, ясно. Ну ладно.
– Так что спасибо.
Он кивнул.
– Приятно. Ладно, побегу.
Он допил кофе и исчез. Нора оглядела комнату, впитывая каждую мелочь. Каждую плюшевую игрушку, книжку и розетку, словно все они были частью головоломки ее жизни.
Час спустя Молли отвели в детский сад, и Нора занялась обычными делами. Проверила почту и социальные сети. В этой жизни она не сильно ими увлекалась, что было хорошим знаком, но писем была туча. Из них она узнала, что не просто «бросала» преподавать, но официально бросила. Она взяла творческий отпуск, чтобы написать книгу о Генри Дэвиде Торо и его значении для современного экологического движения. Позже в этом году она собиралась посетить Уолденский пруд возле города Конкорд, штат Массачусетс, что оплачивалось ее исследовательским грантом.
Казалось, все очень здорово.
Почти раздражающе здорово.
Хорошая жизнь с хорошей дочкой и хорошим мужчиной в хорошем доме, в хорошем городе. Это был избыток хорошего. Жизнь, в которой она могла весь день читать, исследовать, писать о своем любимом философе.
– Это круто, – сообщила она псу. – Разве не круто?
Платон безразлично зевнул.
Потом она принялась исследовать дом, а лабрадор наблюдал за ней с уютного дивана. Гостиная была просторной. Ноги утопали в мягком ковре.
Белый деревянный пол, телевизор, дровяной камин, электропиано, два новых ноутбука на зарядке, сундук из красного дерева, на котором расставлены изящные шахматы, плотно забитые книжные полки. Красивая гитара примостилась в уголке. Нора сразу узнала модель – электроакустическая, Fender Malibu, цвет «полночный шелк». Она продала одну такую гитару в последнюю неделю работы в «Теории струн».
По всей гостиной были развешаны фотографии в рамках. Дети, которых она не знала, с женщиной, похожей на Эша, – предположительно, с его сестрой. Старое фото ее покойных родителей в день их свадьбы и одно свадебное фото с Эшем. Она видела своего брата на заднем фоне. Фото Платона. И младенца, наверное, Молли.
Она окинула взглядом книги. Руководства по йоге, но не из букинистических, как в осевой жизни. Несколько медицинских учебников. Она заметила свои старые книги: «Историю западной философии» Бертрана Рассела и «Уолден» Генри Дэвида Торо, – обе с университетских времен. Знакомые «Основы геологии» тоже были здесь. Еще несколько книг о Торо. И еще «Государство» Платона и «Истоки тоталитаризма» Ханны Арендт – они были у нее в осевой жизни, но в других изданиях. Заумные книжки авторов вроде Юлии Кристевой, Джудит Батлер, Чимаманды Нгози Адичи. Было много книг по восточной философии, которые Нора никогда не читала, и она задумалась: если она останется в этой жизни (а причин для обратного она не видела), сможет ли она прочесть их все, прежде чем ей придется вернуться к преподаванию в Кембридже?
Романы, немного Диккенса, «Под стеклянным колпаком», странноватые научно-популярные книжки, несколько книг по музыке, несколько руководств по воспитанию детей, «Природа» Ральфа Уолдо Эмерсона, «Безмолвная весна» Рейчел Карсон, кое-что про изменение климата и толстая книга в твердом переплете под названием «Мечты об Арктике: Воображение и желание в северной природе».
Она редко бывала такой последовательной интеллектуалкой. Вот что происходит, когда получаешь степень магистра в Кембридже, а потом уходишь в творческий отпуск для написания книги о любимом философе.
– Я произвожу на тебя впечатление, – заявила она псу. – Признай это.
Еще там была груда песенников, и Нора улыбнулась, увидев, что сверху оказался сборник Simon & Garfunkel, который она продала Эшу в день, когда он пригласил ее на кофе. На кофейном столике лежала красивая, блестящая книга в твердом переплете с фотографиями испанских пейзажей, а на диване валялось нечто под названием «Энциклопедия растений и цветов».
А из газетницы торчал новехонький выпуск National Geographic с изображением черной дыры на обложке.
На стене висела картина. Копия Миро[104] из музея Барселоны.
– Мы с Эшем ездили вместе в Барселону, Платон? – она вообразила, как они бродят вдвоем, держась за руки, по улочкам Готического квартала, заглядывая в бары за тапас и риохой.
На стене напротив стеллажей висело зеркало. Широкое зеркало в нарядной белой раме. Ее уже было не удивить вариациями во внешности в разных жизнях. Она бывала разных форм и размеров, с любыми прическами. В этой жизни она выглядела невероятно приятной. Она хотела бы дружить с таким человеком. Она не была олимпийской чемпионкой или рок-звездой, или акробаткой из Цирка дю Солей, но перед ней стояла женщина, проживающая хорошую жизнь, насколько можно было судить о таких вещах. Взрослая, примерно представляющая, кто она такая и чем занимается в жизни. Короткая – но не экстремальная – стрижка, кожа выглядит здоровее, чем в осевой жизни: либо результат диеты, тренировок, отсутствия красного вина, либо очищающих и увлажняющих средств, которые она видела в ванной, – все они были гораздо дороже, чем то, чем она пользовалась в осевой жизни.
– Что ж, – обратилась она к Платону. – Это хорошая жизнь, да?
Платон, похоже, согласился.
Духовный поиск более глубокой связи со вселенной
Она обнаружила шкафчик с лекарствами на кухне, порылась среди пластырей, ибупрофена и парацетамола, витаминов и наколенников для бегунов, но не нашла ни следа антидепрессантов.
Может, это была она. Может, наконец-то, Нора нашла жизнь, в которой останется. Жизнь, которую она бы выбрала. Ту, которую не вернет на полки.
Я могла бы быть счастлива здесь.
Чуть позже, в душе, она поискала новые отметины на теле. Татуировок не было, но был шрам – не самоповреждение, а хирургический: длинная, тонкая горизонтальная линия под пупком. Она видела прежде шрамы от кесарева сечения, и теперь провела большим пальцем вдоль него, раздумывая, что даже если бы она осталась в этой жизни, то все равно уже опоздала.
Эш вернулся домой после того, как отвел Молли в садик.
Она поспешно оделась, чтобы он не увидел ее голой.
Они позавтракали вместе. Сидели за кухонным столом, читали новости в телефонах и ели тосты из бездрожжевого хлеба – само воплощение супружеской жизни.
Потом Эш уехал в больницу, а она осталась дома на весь день изучать Торо. Прочла то, что уже написала – внушительные 42 729 слов, – и уселась есть тост в ожидании, когда придет время забирать Молли из садика.
Молли хотела пойти в парк и, «как обычно», покормить уток, так что Нора отвела ее, скрывая, что пользуется Google Maps для поиска дороги.
Нора качала ее на качелях, пока не заболели руки, каталась с ней с горки и карабкалась за ней в просторных металлических туннелях. Потом они бросали сухую овсянку в пруд уткам, зачерпывая хлопья из коробки.
Затем она села с Молли перед телевизором и покормила ее ужином, прочитала сказку на ночь – все это до того, как Эш вернулся домой.
Уже когда Эш вернулся, к их двери подошел мужчина, пытаясь войти, и Нора закрыла дверь прямо у него перед носом.