Сейчас в бараке трудилась ночная смена, но Волленштейн помахал Трауготту прежде, чем тот подошел слишком близко. Даже сквозь очки было заметно, что он от удивления вытаращил глаза. Остальные четверо были внутри — Фрессе и три украинца.
Волленштейн ввел Гиммлера в курс дела. Питательная среда для культуры готовится в металлических лотках, из пептина и мясного бульона. Ее варят здесь же, на газовой плите. Отсюда и запах. Полученное варево разливается в контейнеры меньших размеров, из нержавеющей стали, после чего охлаждается до состояния желе, затем эти контейнеры помещаются в культиваторы. Волленштейн указал в другой конец просторного крестьянского сарая. Там один из украинцев ставил культиваторы в контейнер — блестящий ящик, размерами двадцать пять на тридцать пять и пятьдесят сантиметров в высоту. Затем эти ящики переносят в следующее помещение — Волленштейн указал на широкую дверь в перегородке. Здесь в каждый такой контейнер добавляют живые бактерии Pasteurella pestis, после чего сами эти контейнеры помещают в инкубаторы, которые находятся в третьей комнате, позади этой.
— Инкубаторы? — переспросил Гиммлер.
— Что-то вроде печей, — пояснил Волленштейн, стараясь не смотреть на Каммлера. — Бациллы растут быстрее всего при нужной температуре и влажности.
Каммлер кивнул. Еще бы! Ведь печи — это по его части.
— И все как у япошек? — поинтересовался Гиммлер. По голосу было слышно, что он впечатлен.
— Все так, как они описали, — сказал Волленштейн. — Правда, в более скромных масштабах.
— Меньших? Удивительно! — произнес рейхсфюрер. — Неужели желтолицые это все сами придумали?
— Согласен, довольно грубо, но ведь работает. И главное, я сэкономил несколько месяцев.
Волленштейн на мгновение закрыл глаза, вспомнив свой страх на борту судна в Бордо, когда он получал документы и журналы Сейсиро. И ящик с металлическими фляжками, в которых хранилась сухая культура.
И вот теперь он повел их всех дальше, в небольшой флигель, расположенный чуть на отшибе, в пятидесяти метрах от дома. Здесь выращенные на желатине бактерии помещались в бутылки и высушивались в вакуумной камере при низких температурах. Сухая заморозка, пояснил Волленштейн. Технология, заимствованная у одной нюрнбергской фирмы. Первоначально предназначалась для длительного хранения продуктов. Отсюда начинался следующий этап процесса. Для этого им нужно перейти в другой барак, не такой просторный, как первый. Здесь бациллы смешивались в металлическом миксере со стабилизатором, после чего готовая смесь разливалась в керамические контейнеры, которые по заказу, пояснил Волленштейн, для него изготовил один горшечник в Ренне.
И наконец, он вывел своих спутников сквозь ход, прорубленный в живой изгороди, и повел еще одной протоптанной в траве тропинкой через другое поле к последнему пункту назначения, небольшому бетонному строению, размерами пять на пять метров, с дверью, но без окон. Нащупав висевший на шее ключ, он открыл висячий замок и включил свет.
— Оружие, — произнес он, указав на деревянные ящики, уложенные штабелями вдоль стен. — Не бойтесь. Для вас они не представляют угрозы, — с этими словами он подошел к первому и похлопал по крышке, которая крепилась тонкими полосками жести. Никаких гвоздей, никаких шурупов — особенно после того инцидента.
Ни Гиммлер, ни Каммлер не осмелились переступить порог. Разочарованный, Волленштейн погасил свет, захлопнул дверь и вернул на место замок.
— Впечатляет, — произнес Гиммлер, отступая от двери и поплотнее запахивая пальто. Стоявший рядом с ним Каммлер сунул руку в карман и извлек портсигар. Руки его явно не слушались, потому что он несколько секунд пытался вытащить сигарету и потом еще столько же времени пытался ее раскурить. Было почти полнолуние, и Волленштейну были хорошо видны его спутники. Пока Каммлер курил, Гиммлер жестом указал на облачко на ночном небе. Странно, подумал Волленштейн, что рейхсфюрер не выговорил Каммлеру за курение.
— Думаю, теперь нам можно вернуться в дом, — сказал он. — У меня есть несколько бутылок отменного красного вина.
Каммлер обернулся к телохранителям и что-то им буркнул. Те тотчас растворились в темноте. А вот жирный тип из СД остался стоять на месте. Щелкнув зажигалкой, он закурил толстую сигару.
— Мы могли бы поговорить и здесь, если вы не против. Лишние уши нам ни к чему, — произнес Каммлер.
На какой-то миг Волленштейн подумал, что Каммлер отослал остальных лишь потому, что сейчас вытащит пистолет, поставит его на траве на колени и пристрелит. За пропажу евреев.
— У обергруппенфюрера имеются некоторые сомнения относительно ваших… как вы их там называете, Ганс?
— «Могильщики», рейхсфюрер, — услужливо подсказал Каммлер. Волленштейн терпеть не мог, когда Каммлер называл его бактерии «могильщиками». Это прозвище казалось ему каким-то детским. Или по-детски примитивным. Хотя на самом деле ничего не могло быть дальше от правды.
— Да-да, оно мне нравится. И главное, его легко запомнить, — ответил Гиммлер. — Скажу честно, герр доктор, то, что я увидел здесь, выше всяческих похвал, тем более если учесть, с чем вы работаете. Гейдрих был прав, когда проворачивал свои сделки с япошками. Вы гений. Вы истинный гений.
У Волленштейна словно камень с души свалился. Он даже не знал, что на это ответить, и потому ограничился лишь кратким «спасибо». Неожиданно он увидел для себя возможность поделиться своими замыслами.
— Мы должны использовать самолет, герр рейхсфюрер, чтобы опылить Англию прежде, чем противник решится на высадку.
Каммлер фыркнул. Впрочем, если чье-то мнение и значило, то только мнение Гиммлера. Но рейхсфюрер молчал. Эти несколько мгновений показались Волленштейну вечностью.
— Скажите, эти ваши самолеты готовы? — наконец спросил он.
На этот раз с ответом не стал спешить уже сам Волленштейн.
— Я же вам говорил, — подал голос Каммлер откуда-то из-за облака табачного дыма. Но Гиммлер поднял руку, и тот умолк.
— Вторжение англо-американских войск состоится в самое ближайшее время, герр доктор, — сказал Гиммлер. — Судя по донесениям СД, уже в этом месяце. И если ваши самолеты не будут готовы до того, как вражеские войска погрузятся на корабли…
Волленштейн знал, что перебивать рейхсфюрера не следует, и все же…
— Антидот готов, — солгал он. — Нам осталось лишь одно: запустить его в производство. Даже если они отплывут из Англии до того, как у нас все будет готово, мы можем уничтожить их здесь, теми же самыми самолетами. Прямо здесь, на французском побережье.
— Всякий раз вы поднимаете тему Tiefatmung,[17] — подал голос Каммлер. Он не удержался и вставил в свою фразу прозвище, которое дал стрептомицину Волленштейн, Tiefatmung. — Всякий раз.
Гиммлер покачал головой.
— Обергруппенфюрер прав. Вы бы только испортили германскую кровь, — добавил Гиммлер. — Нет, уж лучше пусть они болеют у себя дома. Там, где эта ваша зараза нам не грозит.
— Но с антибиотиком ситуация кардинально меняется, и…
Каммлер бросил окурок в траву.
— Мое мнение — однозначное «нет».
— Но…
— Полностью исключено, герр доктор, — невозмутимо изрек рейхсфюрер. Голос Гиммлера звучал спокойно, без единой нотки гнева или раздражения. И все же Волленштейн уловил перемену его настроения. Это все Каммлер. Это он науськал рейхсфюрера, настроил против его планов.
— Тогда зачем понадобилось все это? — не смог удержаться и раздраженно спросил Волленштейн. — Будет применение нашим трудам или нет? Рейхсфюрер, прошу вас, выслушайте меня.
Каммлер шагнул вперед и, словно ствол пистолета, наставил на Волленштейна палец.
— Это вы послушайте меня. Это отсюда никуда не уйдет. — Палец Каммлера уткнулся Волленштейну в грудь. — Решение окончательное и не подлежит обсуждению.
— Именно, — добавил Гиммлер. Он поднес ладонь ко рту и негромко кашлянул. — Ну и воздух! Я не привык к здешнему воздуху.
Волленштейн так и не понял, шутка это или нет, и на всякий случай воздержался от смеха. Кто знает, вдруг Гиммлер сказал это на полном серьезе.
— Обергруппенфюрер также придерживается того мнения, что мы должны переместиться, пока у нас есть такая возможность.
— Переместиться?
— Наверно, мы зря позволили вам производить ваши эксперименты во Франции, — снова встрял в разговор Каммлер. — Здесь со дня на день высадятся американцы и англичане. Передвигаться по железным дорогам едва ли возможно. Шоссейные дороги не менее опасны. Нам нужно, пока не поздно, в целях безопасности в срочном порядке переправить все это в рейх. Я предлагаю Миттельверк. Там глубокие тоннели, им не страшны никакие бомбардировки. К тому же там идет производство ракет А4, что опять-таки нам только на руку. Можно объединить два эксперимента в один.
Миттельверк. Любимая нора Каммлера, вырытая им в горах неподалеку от Нордхаузена. Там истощенные и изнуренные непосильным трудом рабы собирали еще одно его детище — ракеты А4. И вот теперь Каммлер пытается убедить его, что вырытое им подземелье — идеальное место для продолжения экспериментов. Волленштейн поежился. Когда он по делам был в Миттельверке, тоннели поразили его сыростью и холодом. Помнится, он в них даже простудился и потом несколько дней провел в постели.
— Переместить все? Прямо сейчас? Но какой в этом смысл? — попробовал было возразить Волленштейн, но осекся. — Герр рейхсфюрер, если я сейчас все отсюда увезу… Вы же сами только что сказали, что высадку можно ждать со дня на день. Таким образом мы упустим возможность задействовать самолеты.
— Рейхсфюрер, единственно надежный метод — это ракеты А4. Мы, кажется, договорились… — начал было Каммлер. Но Гиммлер вновь вскинул руку. Волленштейн тотчас узрел для себя шанс и решил им воспользоваться.
— Месяц, дайте мне всего месяц, чтобы довести до конца эксперимент с самолетами.
— Месяц — слишком много. Слишком велика вероятность того, что американцы и англичане очень скоро произведут высадку, и тогда пути отступления в рейх будут перерезаны.