Говорил он с сильным акцентом, зато эти лягушатники сразу поймут, что перед ними не какой-то там бюрократ в дурном настроении.
— Что вам надо? — спросил француз, смерив Кирна оценивающим взглядом.
Кирн приставил кисть к стеклу рубки.
— Одной лодки нет. Какой именно?
В глазах француза промелькнула тревога. «Выходит, я прав в своем предположении», — подумал Кирн. Одной действительно нет. Что ж, это куда лучше, чем если бы она ушла и вернулась. В этом случае вычислить ее было бы гораздо труднее, тем более что чертовы лягушатники привыкли держать рот на замке.
— Чьей лодки нет? — повторил вопрос Кирн и, когда француз не ответил, провел по стеклу жирную синюю полосу.
Опустив кисть назад в ведро, он повернулся лицом к набережной. Там, где нос лодки упирался в камень причала, выстроились больше десятка рыбаков.
— Сдается мне, краски у вас много, — сказал стоявший в первом ряду старик. Кожа его была тонкой и прозрачной, как первый ледок на лужах. Жилы казались синими трещинами в этом ледке.
— Только троньте меня, и к ночи вы у меня будете за яйца болтаться на веревках в здании школы.
Кирн не был напуган, пока не был. И все же его посетила мысль, успеет ли он опустить ведро и выхватить верный вальтер.
— Что вам надо? — спросил старик. Кирн не ответил. Не выпуская ведро из рук, он обвел пристальным взглядом стоявших перед ним рыбаков. Старик повернулся к хозяину лодки, которую Кирн только что пометил синей краской.
— Ферре, что ему нужно?
— Название отсутствующей лодки, — ответил Ферре из-за спины Кирна.
— Скажи ему, какое нам до этого дело? — крикнул кто-то из толпы. Кирн не разглядел, кто это был. Трус. — Все равно они уже на дне.
— Молчи, ничего не говори ему, — крикнул другой голос.
Толпа придвинулась ближе. Старый рыбак стоял почти вплотную к Кирну. Тот даже уловил кислый запах вина изо рта у француза. Где-то в заднем ряду раздавались недовольные голоса. Кирн посчитал про себя, сначала до пяти, затем до десяти. Увы, старый француз не сдвинулся с места.
— Пилон, — произнес он в конце концов. — Утром в среду он не вышел вместе с нами в море. С тех пор его лодки мы не видели. Ни его самого, ни его дочери.
— Пилон, — задумчиво повторил Кирн.
— Больше ни слова ему, Жерар!
— Клод Пилон, — уточнил старик. — Он всегда выходил в море с дочерью. Аликс ее имя.
Кирн вынул из ведра кисть и помахал ею перед лицом старика, чтобы тот наконец закрыл рот. Ему не нужна история Пилонов от первого колена. Швырнув ведро в море, он протянул кисть французу.
— Идите, ловите свою чертову рыбу, — бросил он рыбакам и шагнул с палубы на причал. Ему показалось, что он проскользнул сквозь толпу рыбаков, словно рыба, которой повезло проскользнуть сквозь ячейки сети.
Аликс вела их на юг, сельскими дорогами, которые подчас казались тоннелями, проложенными среди разросшихся живых изгородей: кусты — это стены, кроны деревьев — крыши. Темные, пропахшие гнилью тоннели. Аликс шагала по ним босиком, чувствуя, как между пальцами чавкает грязь.
Шли они медленно, из-за Эггерса. Зато они знали, куда идут, а вот боши — нет. Минут через пятнадцать свистки у них за спиной стихли. Впрочем, чему удивляться, ведь она знает эту местность как свои пять пальцев. Анри был родом из Кольвиля, это в пяти километрах к западу, и в то последнее лето по воскресеньям они с ним исходили здешние дороги и поля вдоль и поперек. Искали укромные уголки, где можно было заняться любовью. Пустой сарай здесь, заброшенный сад там. И хотя минуло вот уже пять лет, для Аликс это было как будто вчера. Она даже улыбнулась при этой мысли. Сколько раз она прижималась спиной к этой холодной земле, а сверху на нее смотрело лицо Анри, одновременно серьезное и отрешенное.
Но теперь Анри не было, а земля осталась прежней.
Лишь на какое-то мгновение ее ухо уловило рокот мотора, и они как по команде замерли на месте, пригнувшись за поломанной телегой на краю поля. Небо тем временем из черного сделалось серым. Все четверо сидели в укрытии до тех пор, пока грузовик не прогромыхал мимо них.
Они шли около трех часов, чтобы преодолеть пять километров до Этрема, и, когда солнце показалось над деревьями, уже сидели на корточках у ворот дома семьи Тардифф. Аликс по-прежнему сжимала в руках «стэн». Позади нее раздался стон. Это Джунипер посадил раненого Эггерса на землю, спиной к кирпичной стене.
— На той стороне дороги — амбар, — сказа она, указывая на противоположную стену живой изгороди. Деревянные ворота были распахнуты настежь, и в их проеме виднелась каменная кладка амбара. — Там он будет в безопасности.
— А ты куда? — спросил Джунипер, когда Аликс поднялась с места.
— Пойду проверю, дома ли друг отца.
На какой-то миг она поймала на себе взгляд Фрэнка. Нет, она ничего ему не сказала и даже не поманила за собой, однако, подбегая к двери дома, услышала за спиной шорох его шагов по твердой, как корка, земле. Почему-то ей показалось, будто он слегка прихрамывал.
— Похоже, в доме никого нет, — сказал Бринк, встав с ней рядом.
Аликс поднесла к губам палец и указала на сломанную задвижку. После чего одним пальцем толкнула дверь. Та распахнулась внутрь. Вскинув «стэн», Аликс наставила ствол на тускло освещенную кухню.
— Мадам! Месье! — позвала она. — Жозетта!
Ответом ей стало лишь жужжание мух.
Не вытирая ног, Аликс босиком прошла в кухню. Внутри стоял жуткий смрад, как будто на солнце оставили рыбьи потроха и они протухли. Кто-то сорвал с окна плотную занавеску и оставил ее валяться на полу. Из кухни Аликс направилась в другую комнату, откуда исходила еще более мерзкая вонь. Жозетта сидела на стуле, запрокинув назад голову, ноги широко расставлены, подол платья задран выше колен. Сама девушка была черна, как мавр.
— Жозетта, — в ужасе прошептала Аликс, глядя на мертвую подругу. Вокруг глаз мертвой девушки роились мухи. Это явно дело рук немцев. Они ее изнасиловали. Фрэнк шагнул вперед, чтобы лучше рассмотреть почерневший труп девушки, но прикасаться ни к чему не стал. Не говоря ни слова, он направился к двери, и вскоре Аликс услышала, как он поднимается по лестнице. Аликс еще раз посмотрела на Жозетту, и ей тотчас вспомнились евреи.
Выскочив в коридор, она бросилась вдогонку шагам Фрэнка. Взлетев вверх по лестнице, она догнала его на втором этаже, где смрад был почти невыносим. Из-за его плеча она заглянула в комнату. Солнечные лучи падали на квадратную супружескую кровать, освещая два жутких трупа.
Тела лежали рядом, бок о бок, но смотрели в разные стороны. В отличие от второго тела, месье Тардифф не был столь черен. Второй труп к тому же раздулся до неимоверных размеров. Это, по всей видимости, была его супруга. Оба были наполовину закрыты зеленым одеялом.
— Только не входи, — предостерег ее Бринк.
— Они мертвы, — ответила Аликс. Она осталась стоять в дверях, по-прежнему сжимая в руках «стэн», как будто это был не автомат, а якорь, который удерживал ее на одном месте.
— Судя по всему, до нас здесь уже побывали. Причем не просто так. Девушку внизу тоже осмотрели. Я знаю, что они искали, — бубоны, черные шишки. Потому на ней и задрали платье, — пояснил Фрэнк и повернулся к Аликс. — У всех троих была чума.
Чума. Наконец-то это слово было произнесено вслух. Теперь понятно, что за болезнь свела в могилу отца.
Аликс вздрогнула и, выронив из рук «стэн», тяжело опустилась рядом с ним на пол: одна нога согнута в колене, вторая — вытянута вперед. Отец, когда она видела его в последний раз, тоже был черен, как мавр. Ей тогда не давал покоя вопрос, с чего это он так почернел перед смертью. Она смотрела на черные трупы Тардиффов, и глаза ее были сухи. А вот ноги по-прежнему оставались ватными, и она никак не могла найти в себе сил подняться с пола. Матерь Божья!
Фрэнк опустился напротив нее на корточки. Ей хотелось, чтобы он погладил ее. Не он, так кто-то другой. Все равно.
— Хорошо тебя понимаю, — произнес он, глядя в ее зеленые глаза, и положил ладонь ей на колено. Три его пальца были забинтованы. Сами бинты, когда-то белые, теперь были серые от грязи. Какой он все-таки странный, этот американец!
С того места, где она сидела, ей была хорошо видна зеленая коробочка под кроватью. Фрэнк проследил за ее взглядом, согнулся, чтобы лучше рассмотреть, что там такое, и осторожно извлек находку на свет. Eckstein № 5 — так было написано на коробке. Zigaretten. Черные буквы на зеленом фоне.
— Боши, — сказала Аликс. — Только они курят такие.
— Дай мне руку.
Но Аликс упрямо покачала головой и поднялась с пола сама. Колени подкашивались, однако она заставила себя сделать пару шагов к кровати. На виске Тардиффа виднелась темная звезда. Подушка у него под головой тоже была темна — от крови. Его кожа, темно-синего оттенка, плотно обтягивала череп, как будто с тех пор, как она три дня назад видела его в последний раз, старик успел набрать вес.
— Его пристрелили из сострадания? — спросила она, переводя взгляд с одного мертвого тела на другое. Лицо жены Тардиффа было похоже на гнилую тыкву. Аликс хотелось верить, что ее собственный отец в последние минуты не выглядел таким же уродом.
— Нет, сострадание здесь ни при чем, — хрипло ответил Бринк и отбросил пачку сигарет в дальний конец комнаты. — Для сострадания уже слишком поздно.
Волленштейну хотелось кофе. Он был согласен даже на бурду, которую варил Пфафф.
Герр доктор потер глаза. Увы, кофе не было. Он рывком открыл выдвижной ящик письменного стола и оттолкнул в сторону наган, который почему-то первым оказался под рукой. Холодный металл русского револьвера неприятно щекотал кожу. Револьвер этот принадлежал Ниммиху. Тот, в свою очередь, изъял его у одного из украинцев, которые обслуживали лабораторный барак. Отодвинув наган, Волленштейн попытался нащупать порошок аспирина, который, как ему казалось, когда-то там валялся. Увы, ничего.
Тогда он резким движением задвинул ящик и вновь уставился в журнал.