Сработало: Деви хотя бы повернула голову и даже улыбнулась краешком рта.
– На свои каменюки он не злится, – прошептала она.
Подруги тихо хихикнули. Но улыбка лишь на мгновение задержалась у Деви на губах, а потом увяла.
– Думаю, Иванов такой сердитый, потому что проще быть злым, чем признать свой страх. – Деви замолкла и крепче прижала подушку к груди. – Прости, я очень устала. Спасибо, что заглянула.
– Дай знать, если что-то понадобится, – сказала Салли и выскользнула в коридор.
Харпер ждал за столом, тасуя карты, с листком для подсчета очков наготове.
– Начнем?
– Ага. Ух, кому-то сейчас не поздоровится – угадай, кому?
Шутка вышла натужной. Салли все еще переживала за Деви. Оставшийся на тарелке ужин, который и так был еле теплым, совсем остыл. Салли не сильно расстроилась и, отправив в рот сочный капустный лист, вытерла с губ брызги оливкового масла.
Играли, как обычно, в рамми. Первый раунд остался за Салли, второй – тоже. Через час Тибс отправился спать, пожелав коллегам спокойной ночи. Харпер снова раздал карты, и когда он выложил пикового туза, Салли вдруг вспомнила, как в детстве научилась раскладывать пасьянс.
Серебристый интерьер корабля на мгновение растаял, и она увидела научную станцию на просторах пустыни Мохаве. Изящные, с заостренными ноготками пальцы матери быстро раскладывали карты по столешнице «под натуральное дерево».
Однажды – Салли тогда было восемь лет – мать решила научить ее раскладывать пасьянс «Солитер». Они вдвоем жили в домике посреди пустыни. Мать работала на Сеть дальней космической связи НАСА, долгими часами трудясь на станции в Голдстоуне. В тот день на улице стояла нестерпимая жара, а Джин – Салли называла маму по имени – готовилась все утро провести на совещаниях. Ей не с кем было оставить маленькую дочку, и некого попросить отвезти ее домой, поэтому Джин одолжила у одного из практикантов колоду карт. В перерыве мать отвела Салли в свой кабинет – по сути, небольшую каморку – и показала, как раскладывать пасьянс. Притворяясь, что внимательно слушает, Салли рассеянно вертела в руках мамин бейджик с надписью «доктор Джин Салливан».
– Кладешь карты черных мастей на красные, а красные – на черные, строго в порядке старшинства, пока не соберешь четыре комплекта карт, начиная с тузов. Все понятно, медвежонок?
Вообще-то, Салли знала, что делать: этот пасьянс ей уже показывала няня. Но когда Джин предложила объяснить правила, девочка энергично закивала. Ведь это означало пять лишних минут, проведенных с матерью. Салли не боялась оставаться одна в кабинете – она успела к нему привыкнуть. Просто чем ближе к матери, тем лучше. Они всегда были только вдвоем, и девочке это нравилось. Ее не беспокоило, что с ними нет отца: другой жизни она не знала.
Харпер взял со стола карты, и Салли наконец сосредоточилась на комбинации, которая уже была у нее на руках: червовые девятка, десятка и валет. Она положила их веером на стол, взяла карты из колоды, затем покрыла выложенный Харпером туз черной масти своими тремя картами. Салли посмотрела поверх карт и встретилась взглядом с Харпером. На его лице проступили глубокие морщинки, и она попыталась разгадать их, словно шифр. Три изогнутых тире над бровями, пара скобочек у рта и полдюжины дефисов, лучами разбегавшихся у глаз. Одну из русых бровей рассекал тонкий шрам, еще один виднелся за щетиной на подбородке.
– О чем задумалась? – внезапно произнес Харпер.
Вопрос застал ее врасплох и показался очень личным. Так мог бы спросить любимый человек. Салли почувствовала себя беззащитной и, моргнув, ощутила внезапную влагу на ресницах – слезы, которые она не хотела никому показывать. Чтобы голос ее не выдал, она подождала, пока отпустит комок в горле.
– Мне вспомнился Голдстоун. В детстве я там жила, неподалеку от научной станции. Мама работала в Центре по обработке радиосигналов.
Харпер не отводил взгляд. Его глаза были бледно-голубыми, стального оттенка.
– Яблочко от яблоньки…
Он не спешил брать карты из колоды – ждал продолжения рассказа.
– Однажды летом мама учила меня раскладывать «Солитер». Я вообще-то уже знала правила, но мне очень хотелось ее внимания. Поэтому я притворилась, что впервые слышу о пасьянсах. – Салли рассеянно перекладывала карты. – Звучит смешно, но тогда я бы все отдала, чтобы провести с ней лишние две минуты… А потом она вышла замуж, родила девочек-близняшек и совсем забросила карьеру. К тому времени я уже подросла, а ей стало интереснее возиться с малышами, а еще… Даже не знаю. Наверное, я больше не нуждалась в ней, как прежде. И с ее стороны я чувствовала то же самое.
Харпер медленно поднял карту, взглянул на нее и положил обратно.
– Сколько тебе тогда было?
– Когда мама вышла замуж – десять. Отчим отвез нас обратно в Канаду, откуда родом мать. В старших классах они встречались, но потом она поступила в магистратуру и в конце концов оказалась в Голдстоуне, со мной в придачу. Думаю, в какой-то момент она просто сдалась. Возможно, надеялась, что жизнь станет проще, когда я немного подрасту, а она хорошо себя зарекомендует в НАСА. Однако стало еще сложнее. Работы – не продохнуть. И тут появился мужчина, мой будущий отчим, такой весь из себя идеальный, дожидавшийся столько лет. Он все эти годы вздыхал по ней – звонил, отправил кучу писем. И, наконец, добился своего. Мать уволилась, уехала на север. Вышла за него замуж. Прошло совсем немного – и родились близняшки. Мне тогда не было и двенадцати.
Складки на лбу у Харпера дернулись, взмыли вверх. Салли не отрывала взгляда от карт, чтобы спрятаться от его сочувствия. Прекрати болтать, отругала она себя. Совершенно обыденная история – заурядное детство, замужество матери, новые дети, – но Салли до сих пор с горечью вспоминала, как пришлось уехать из Голдстоуна в холодную, далекую Канаду. Как ее обожаемая, гениальная мать посвятила всю себя двум орущим младенцам. Как в семье появился отчим, который, конечно, был добр к Салли, однако держался с ней немного прохладно. Да, он не изображал строгого папашу, но ее жизнью почти не интересовался. Не был настолько суров, чтобы она его возненавидела, – но и полюбить она его не смогла.
Салли вспомнила, как они с мамой садились в ржавый зеленый «эль камино» и ехали смотреть на звезды – только вдвоем. Пикап с опущенными стеклами рассекал пустыню, и, когда ветер трепал длинные мамины волосы, девочке казалось, что в салоне беснуется темный вихрь, хлеща провисшую обивку и стремясь вырваться из окна в ночную сушь.
Мать и дочь выходили из машины, устанавливали телескоп и, расстелив одеяло, проводили несколько долгих часов в пустыне. Джин показывала Салли планеты, созвездия, газопылевые облака. Время от времени в объектив телескопа попадала МКС: мелькала яркой вспышкой, а затем устремлялась дальше – сиять над другими частями земного шара. После таких поездок Салли приходила в школу уставшая, но довольная. Мама открывала ей целую вселенную! Учебный день пролетал незаметно, как во сне.
В Канаде, когда мать посвятила все свободное время близняшкам, Салли уже сама вытаскивала телескоп на обледенелую веранду второго этажа. Сосны свешивали на деревянный настил игольчатые лапы, заслоняя горизонт. Девочке было непросто различать созвездия, и все же, пусть неузнанные, они ее успокаивали. В этом царстве холода и одиночества она видела над головой ту же звездную карту – хотя широта сменилась, знакомые ориентиры остались. Салли по-прежнему могла найти Полярную звезду, сверкавшую над лохматыми верхушками сосен-великанов.
– Хватит обо мне, – сказала Салли Харперу.
Капитан выложил на стол комбинацию и сбросил карты.
– А у тебя были… у тебя есть братья и сестры? – спросила Салли, попытавшись заполнить паузу и узнать что-нибудь взамен, словно они вели счет: очко за каждую крупицу личной информации, которую удастся добыть.
– Да, – ответил Харпер – после паузы, как будто находясь в раздумьях. – Два брата и сестра, – наконец, добавил он.
Салли молча ждала, и спустя пару ходов Харпер продолжил:
– Моих братьев уже нет в живых, но было бы странно о них не вспомнить. Один умер от передозировки несколько лет назад, а другой утонул, еще когда мы были подростками. Сестра сейчас живет в Мизуле со своей семьей. У нее чудесные дети, две девочки. А вот муж – тот еще засранец.
Капитан выложил на стол комбинацию.
– Как тебе такое, Салливан? – лукаво улыбнувшись, спросил он, хотя прекрасно понимал, что она все равно выигрывает.
Салли усмехнулась.
– Размечтался!
Она подумала, не спросить ли, кто в его семье был старшим ребенком, но это и так было ясно. Конечно же, он – их бравый капитан. Это проявлялось в том, как он руководил командой, как направлял своих коллег, будто несмышленых птенцов, отбившихся от стаи. Старший брат, который потерял двух младших. Харпер не отсиживался в задних рядах; нет, он неизменно выходил вперед, вел людей за собой и всегда их защищал.
Салли вспомнился тот краткий чудесный отрезок жизни, когда она была единственным ребенком у матери. На зубах снова захрустел песок, иголочки звезд усеяли бархат ночного неба. Стоило закрыть глаза – и она улетела бы туда, затерялась в лабиринтах памяти. Сидя рядом с матерью у пикапа, искала бы Малую Медведицу – первое созвездие, которое научилась находить.
Однако Салли не стала погружаться в воспоминания. Ее глаза были по-прежнему открыты, и она не отрываясь смотрела на сидевшего напротив мужчину, цепляясь, словно за спасательный круг, за каждую черточку его лица, шеи, ладоней. Седина уже тронула его рыжевато-русые волосы, оттеняя их цвет серебристыми нитями. Он сильно оброс – последний раз Тэл постриг его много месяцев назад, когда корабль пересекал орбиту Марса. Волосы торчали во все стороны непослушными лохмами, как будто капитан только что встал с кровати. Особенно выделялся один вихор, который пружинил, стоило Харперу пошевелиться. Салли видела нечто подобное на голове у дочки, когда та была совсем крохой. Мысли неизменно возвращались в прошлое, увлекая в пучину тоски о том, что потеряно навсегда.