Миновав ангар, снегоход понесся через тундру на восток. Айрис держала Августина за пояс своими маленькими ручонками и, когда машина подскакивала, натыкаясь на скалы, девочка сильнее прижималась к его спине. Шлем был ей велик на несколько размеров – пришлось надеть сразу три шапки, чтобы он не болтался. Лыжная маска тоже была слишком большой и желтым циклопическим глазом закрывала почти все лицо, но не спадала: девочка плотно затянула на затылке резинку, заколов ее булавкой.
Спустившись на равнину, снегоход поехал плавнее, и Айрис немного расслабилась. Решение было принято, путешествие началось. После четырех или пяти часов гонки навстречу белому, широко распахнутому глазу тундры Августин решил остановиться на привал.
Они слезли со снегохода, чтобы попить воды и перекусить крекерами. На раскрасневшемся лице Айрис белели следы от лыжной маски; черные локоны, выбившись из-под нескольких шапок, буйно кудрявились. Девочка уже пришла в восторг от поездки. Силуэт обсерватории скрылся из виду. В воздухе мерцала, колыхаясь от ветра, плотная снежная завеса.
С самого начала пути Августин был на взводе. Он отсчитывал каждую милю, борясь с желанием развернуть снегоход и помчаться обратно в тихую обитель, которую зачем-то покинул. Только призрачная надежда – мысль, что они поступают правильно, – не давала ему расклеиться. Пустота и безмолвие, царившие вокруг, казались ему зловещими.
Когда с обедом было покончено, Айрис снова надела лыжную маску, затем – одну за другой – все три шапки и вскарабкалась на снегоход. Августин смял пакетик из-под крекеров и засунул его в карман. Он нажал на кнопку зажигания, но ничего не произошло. Снова нажал – тишина. Сердце застучало быстрее. Он глубоко, медленно вдохнул морозный воздух. Спокойно, еще пять минут назад все работало как надо. Он попробовал еще раз, покрутил ключ, потом дроссель, снова надавил кнопку зажигания – тщетно. Августин снял лыжную маску и, отказываясь верить очевидному, уставился на приборную панель. Затем отошел на несколько шагов, как будто издали проще понять, в чем дело, но все, что он увидел, – машину, которую решительно не понимал. Во рту появился горький привкус паники. Они с Айрис застряли в милях от обсерватории. От метеостанции – и того дальше. Вокруг не было ничего – ни одного островка жизни, ни одного убежища. Только голая бескрайняя тундра. Идти пешком значило замерзнуть насмерть.
Айрис заерзала на заднем сиденье – ей не терпелось узнать, что Августин предпримет дальше. А он рухнул в снег – не по собственной воле, просто от слабости подкосились ноги. Только полный дурак мог покинуть единственный приют на этом богом забытом острове!
Августин прислонился к борту снегохода, всматриваясь в белую небесную круговерть. Вьюга уже заметала их следы. Вот, наверное, и она – тихая холодная смерть, мысли о которой он отринул совсем недавно. Ботиночек Айрис легонько ткнулся ему в плечо, и он, не задумываясь, погладил маленькую ножку, прижавшись к ней щекой.
– Прости меня, – хотел сказать он, однако ветер унес его слова прежде, чем они сорвались с языка.
Августин закрыл глаза и почувствовал, как хлесткая вьюга покалывает лицо. Темноту за тонкой кожей век озаряли разноцветные искорки. Стоило ему открыть глаза – и белизна снега моментально его ослепила.
Их ожидала тихая смерть. Поплетутся они дальше, потащатся обратно или останутся у заглохшего снегохода – все одно. Один и тот же финал. Августин представил, как глаза девочки навсегда запечатывает мороз, как синие пятна расползаются по ее щекам. А виноват он, он привез их сюда – вырвал из тихого уюта обсерватории и выбросил в белую, полную опасностей глушь.
Августин невидящим взглядом смотрел на топливный клапан возле правой подножки – и вдруг понял, что именно видит: переключатель застрял между положениями «выкл» и «вкл». Августин на коленях подполз ближе и присмотрелся. Он не ошибся: надписи застыли именно в таком положении. Возможно, Айрис случайно задела рычажок, когда спускалась на землю. Августин передвинул переключатель в положение «вкл» и медленно поднялся на ноги.
– Ну же, пожалуйста, – прошептал он, нажав на кнопку зажигания.
Мотор взревел, и Августина захлестнула волна радости. Трясущимися руками он схватился за руль и сжал рукоятки сильнее, чтобы унять дрожь. Теперь он еще острее чувствовал угрозу, которую таил в себе ландшафт, но гнал снегоход все дальше, оставляя позади милю за милей. Предстоящий путь казался бесконечным в равнодушном свете заходящего солнца.
Когда начало темнеть, путники остановились на ночлег. Августин долго искал большой камень, деревце или хотя бы высокий сугроб, чтобы защитить лагерь от ветра. Ничего не нашлось, и палатку поставили возле снегохода. По форме она напоминала чум – маленький конус посреди бескрайних снегов. На контрасте с ярко-оранжевой тканью сугробы казались голубыми. Забравшись в палатку, Айрис сняла шлем и две шапки из трех, оставив одну – изумрудно-зеленую с помпоном. Лыжную маску она предпочла не снимать даже во время ужина.
Хвороста для костра не было. Путники сидели в палатке, прижавшись друг к другу, а снаружи завывал ветер, туго натягивая оранжевую ткань на алюминиевые шесты. Колышки поскрипывали в неглубоких ямках. Оставалось надеяться, что палатка простоит всю ночь, и что ветер ее не унесет, пока обитатели будут спать. Августин вбил колышки как можно глубже в мерзлый снег – насколько позволял самодельный молоток, в роли которого выступала жестяная банка из-под печеных бобов. Бобы они чуть ранее подогрели на керосиновой плитке.
Стемнело. Айрис тихо напевала себе под нос, вторя завываниям ветра. Разговаривать было не о чем. Августин жевал свой ужин и слушал стенания вьюги. Эти зловещие звуки так сильно его растревожили, что он снова подумал: а не поехать ли обратно? Не совершил ли он ошибку, когда увез девочку из привычных стен обсерватории?
Поужинав, путники выбрались из палатки, чтобы посмотреть на созвездия. Той ночью на небе светилось бессчетное множество звезд, но они лишь скромно оттеняли главное действо. Над головами широкой рекой разлилось северное сияние – танцующие, подернутые рябью потоки света: зеленого, пурпурного, голубого. Завороженно глядя наверх, Августин и Айрис отошли от палатки. Переливающиеся дорожки света манили их, звали вскарабкаться прямо в небо.
Вскоре чудесные огни потускнели и растаяли. Над оранжевым панцирем палатки зависла последняя зеленоватая нить – и прямо на глазах растворилась во тьме.
Той ночью путники спали крепко. Дыхание белесым паром вырывалось из ноздрей. Два тела жались друг к другу, инстинктивно стремясь согреться, а ветер то ли стонал, то ли пел над палаткой.
Утром путники позавтракали бобами, на этот раз с кусочками свинины, а затем убрали палатку. Не оставив в тундре ни следа своего пребывания, они продолжили путь на восток. Начинался новый день – бледный и бесконечный; снегоход словно не продвигался вперед, а бесцельно скользил по конвейерной ленте.
Ближе к вечеру они увидели, как по тундре скачет заяц-беляк. Отталкиваясь сильными, как поршни, ногами, он будто бы стремился ввысь, а не вперед. Ночью путники разбили лагерь, и неподалеку снова появился заяц – возможно, тот же самый. Когда он выскочил, Айрис с хлюпаньем поглощала кукурузу со сливками, предварительно разогретую на керосиновой плитке.
– Зайцы так прыгают, чтобы дальше видеть, – проронила девочка.
Августин целую минуту глядел на нее молча. Айрис говорила настолько редко, что он не сразу находился с ответом. Похоже, она неплохо знает местную природу, подумал он, а потом вспомнил об атласе-определителе, который она зачитала до дыр. Он почувствовал легкий укол совести – сам-то он не потрудился ничего узнать о тех местах, где прожил последние несколько лет. Во всяком случае, не изучал этот вопрос целенаправленно. Девочка, сидевшая напротив, немало прочла про волков, овцебыков, зайцев. А он разбирался лишь в звездах, мерцавших в миллиардах миль от Земли.
Всю свою жизнь он провел в переездах – и ни разу не удосужился хоть что-нибудь узнать о странах, в которых ему доводилось жить. Ни разу не читал о культуре, о животных, о ландшафте. Все это казалось мимолетным и неважным, а его глаза всегда стремились заглянуть как можно дальше. Знания об окружающем мире появлялись у него случайно. В то время, как его коллеги охотно исследовали новые страны, ходили в турпоходы, ездили на экскурсии, Августин только глубже погружался в изучение звезд, стараясь прочесть все книги и статьи, которые попадались под руку, и проводя по семьдесят два часа в неделю в обсерватории. Пытался хотя бы краешком глаза увидеть мир, каким он был тринадцать миллиардов лет назад, едва ли обращая внимание на мир окружающий.
Августин тоже, бывало, ходил в лес с палатками, чтобы полюбоваться звездным небом, однако почти не помнил тех поездок – возможно, из-за выпитого спиртного, а возможно, потому, что был всецело увлечен созвездиями. Он всегда обращал свой взор к небу, в упор не замечая возможностей, открывавшихся на земле. Только собранные им научные сведения, только астрономические явления, которым он был свидетелем, оставляли глубокий след в его памяти. Он и сам порой удивлялся, какую длинную жизнь прожил и как мало успел испытать.
Северное сияние – на этот раз в зеленых тонах – надолго зависло в небе. Августин и Айрис сидели у входа в палатку и не включали фонарик, пока последние блики не растаяли. Забравшись в спальный мешок, Августин долго не мог уснуть. Он вспоминал, как восхищенно смотрела на небо Айрис – этот взгляд завораживал, словно само северное сияние. Засыпая, Августин не думал о том, как далеко в тундру они забрались и какой долгий путь предстоит впереди. Он думал только о дыхании Айрис, лежавшей рядом, о плаче ветра, о покалывании в замерзших пальцах рук и ног. А еще о том, как это пронзительно и незнакомо – чувствовать себя живым, ясно мыслящим, наполненным.
Ехали еще целый день, ночь провели в тундре, и наконец, утром четвертого дня добрались до подножия гор. Местность становилась все более неровной. Горные породы времен палеозоя пробивались из-под снега темными щербатыми валунами, и уже к полудню снегоходу стало сложно среди них пробираться. А по другую сторону гряды, под сенью скалистых вершин раскинулось озеро Хейзен.