Когда печка начала прогревать помещение, Августин снял с себя верхнюю одежду. Он решил изучить содержимое тюков и ящиков возле газовой плитки и обнаружил огромные запасы съестного. В соседних палатках могло быть и того больше: зимы в этих краях были долгими, а поставки провизии – слишком редкими, чтобы полностью на них полагаться. Найдя сковородку с длинной ручкой – всю в пыли и липкую от жира, – Августин сполоснул ее в жестяном тазу. Воду он налил из большого изотермического бака, стоявшего в углу.
Августин поставил на горячую плитку влажную сковороду, которая тут же начала потрескивать и плеваться, и разогрел до золотистой корочки консервированный хаш из солонины. Разложил мясо по двум жестяным мискам и поджарил болтунью из яичного порошка. Среди запасов обнаружились большая банка растворимого кофе, сухое молоко и сгущенка. Настоящий клад, подумал Августин. Когда Айрис приступила к еде, он поставил нагреваться котелок с водой для кофе, а затем тоже сел за стол.
– Ну как, съедобно?
Девочка кивнула, за обе щеки уплетая жаркое.
Когда вода вскипела, Августин намешал себе кофе, подсластив его щедрой порцией сгущенки, и решил, что это самый чудесный напиток, который ему доводилось пробовать.
Поужинав, Августин и Айрис сложили миски одна в другую и немного посидели молча, наслаждаясь полутонами тишины под мерное гудение керосиновой печки. Помещение оставалось удивительно теплым, даже когда снаружи начало холодать. Августин сложил посуду в таз, где она осталась до утра. Сперва он подготовил постель для Айрис. Спать поодаль друг от друга было непривычно: в обсерватории они спали рядом, чтобы не замерзнуть. Айрис наблюдала, как Августин снимает полиэтиленовый чехол, вытряхивает оттуда простыню и стелет ее на матрас. Морозоустойчивые спальные мешки из обсерватории пригодились в качестве одеял.
Ночью Августина разбудил волчий вой. Похоже, неподалеку бродила целая стая – скорее всего, в горах на пути к лагерю. Возможно, звери обнюхивали брошенный снегоход или даже успели пометить его, как свой. На здоровье, подумал Августин и снова уснул.
Утром Августин повалялся на раскладушке пять лишних минут, наслаждаясь теплом: спасибо исправно работавшей печке. Поднимаясь с постели, он услышал, как в суставах что-то похрустывает, – словно где-то внутри со стуком падают, задевая одна другую, костяшки домино. Тело ныло после вчерашнего падения со снегохода, но вроде умирать не собиралось. Августин нагрел немного воды, а затем, вооружившись металлической губкой и куском мыла, отдраил сковородку и жестяные миски, дожидавшиеся в тазу. Разобравшись с посудой, он вышел прогуляться. Из тонкой серебристой трубы над их новым жилищем клубами вырывался дымок, постепенно растворяясь в бледной синеве неба. Солнце поднялось уже довольно высоко над горами.
Услышав глухой перестук и знакомое мрачноватое мурлыканье, Августин пошел на звук и обнаружил девочку у озера. Она сидела на перевернутой лодке, скрестив худенькие ножки, и палкой отстукивала по суденышку незамысловатый ритм. Зеленый помпон на ее шапке задорно подскакивал в такт. Августин помахал своей спутнице, она ответила – и продолжила барабанить. Что-то в ней поменялось, подумал Августин и через мгновение понял, что именно: она выглядела счастливой. Он оставил ее музицировать и вернулся в лагерь.
Поселение состояло из трех жилых палаток, выстроившихся в ряд: двух белых и одной зеленой; позади стояли бочки с керосином и баллоны с газом. Вторая белая палатка походила на ту, что облюбовали путники, однако была скуднее обставлена. В ней стояли две раскладушки – как догадался Августин, запасные спальные места, которые использовались в летний сезон, когда население лагеря прибывало. Зеленая палатка служила продовольственным складом, где ко всему прочему обнаружились столовые приборы и утварь. В теплые и более людные месяцы здесь, видимо, размещалась кухня. А зимой, когда готовить приходилось уже в меньших объемах, кухня переезжала в палатку-общежитие.
В летней кухне рядами выстроились банки с консервированными и дегидрированными продуктами. Тут были и фруктовые смеси, и растворимый кофе, и пюре из шпината, и какое-то неизвестное мясо. Двоим этого хватило бы на долгие годы. Разнообразие продуктов впечатляло, количество превосходило самые смелые ожидания. Качество вызывало некоторые сомнения, – но раньше дела обстояли гораздо хуже. Во всяком случае, голод и смерть от холода здесь не грозили.
Выбравшись на свежий воздух, Августин заметил, что ветер совсем утих. Солнце потихоньку прогревало окрестности, и температура стала довольно комфортной – по ощущениям, около тридцати пяти градусов по Фаренгейту[5]. Августин ослабил узел шарфа и немного постоял не шевелясь, чувствуя, как солнечные лучи напитывают энергией усталую морщинистую кожу. Давно ему не было так хорошо.
Он снова заметил зайцев-беляков на островке посреди озера. Они скакали вверх-вниз, словно пытаясь получше рассмотреть чужака. Интересно, мелькнула мысль, они каждое лето проводят на острове? Или успевают перебраться на большую землю перед тем, как лед растает, – а потом, на свой страх и риск, разбегаются по окрестным предгорьям? А может – Августин усмехнулся – эти зайцы неплохо плавают?
В лагере имелась еще одна постройка – хижина возле антенной решетки. Это прочное строение из дерева и металла стояло поодаль от группы палаток, ближе к метеооборудованию. Августин уже взялся за дверную ручку и вдруг замер, сам не зная, почему. Спешить некуда, подумал он и разжал пальцы. Да, надежда наладить связь с внешним миром послужила причиной всего путешествия, но теперь это казалось делом второстепенным. Повернувшись к озеру, он увидел, как девочка, лежа на днище перевернутой лодки, задумчиво смотрит в небо, а самодельная барабанная палочка покоится у нее на груди, словно погребальный букет. Августин подошел ближе.
– Не хочешь прогуляться?
Айрис оседлала лодку, болтая ногами, и пожала плечами – «идем». Августин взял ее за руку и помог спрыгнуть на землю.
– Что ж, – сказал он, – вперед к неизведанному!
Лед все еще был прочным, несмотря на скрипы. Августин и Айрис катались по скользкой замерзшей глади, бегали наперегонки, прыгали, кружились – и конечно, то и дело падали. Девочка хотела добраться до острова, но на полпути у Августина начали заплетаться ноги – как будто устали его держать. Когда он во второй раз запнулся и упал на колени, пришлось повернуть обратно. Два зайца, навострив уши и трепеща усиками, смотрели чужакам вслед. В двухстах ярдах от берега Августин присел отдохнуть. Айрис осталась рядом и с молчаливой заботой потрогала его лоб, словно играя в доктора.
Когда они вернулись в палатку, Августин лег на раскладушку, а девочка приготовила ему кофе. Напиток вышел пресным и водянистым: она развела слишком мало порошка и забыла добавить сгущенки, но Августин с благодарностью выпил все до капли. Потом он уснул, а когда открыл глаза, снаружи уже вечерело. Айрис сидела за карточным столиком и увлеченно читала дамский роман, беззвучно шевеля губами. На обложке неистово обнималась парочка в полупрозрачных шелковых одеждах.
– Интересно? – Голос Августина прошелестел так сипло, как будто впервые прорезался после недели молчания.
Девочка пожала плечами, неопределенно махнув ладошкой: «Ну, так себе». Дочитав страницу, она положила раскрытую книгу на стол корешком наверх и развела бурную деятельность в кухонном углу. Вскоре стало понятно, что она пытается повторить вчерашний ужин, который приготовил Августин. Он почувствовал гордость: выходит, ему удалось научить ее чему-то полезному, пусть и неосознанно. Возможно, что-то подобное чувствуют отцы, когда гордятся детьми, подумал он. Запах солонины разбудил его аппетит. Как только еда была готова, Августин доковылял до стола, и они с Айрис вместе поужинали при свете керосиновых ламп.
Когда Августин домыл посуду, Айрис уже спала на его раскладушке, полумесяцем свернувшись вокруг недочитанной книги. Он запер дверь на маленькую щеколду, чтобы ветер не ворвался к ним посреди ночи, а потом немного погрел влажные руки у печки. Погасив керосиновые лампы, лег на раскладушку, где спала Айрис, кое-как угнездившись сбоку на узком матрасе. Девочка слегка подвинулась, сбросив книгу на пол, но не проснулась. Августин засыпал, слушая ее дыхание, и наконец понял, что было причиной сверлившего душу страха, который мучил его последнее время: любовь.
Старшие классы школы и почти все годы в колледже Августин провел, словно прячась от окружающих под мантией-невидимкой. Тихий, умный и недоверчивый юноша, лишь на последнем курсе он узнал, что две девушки, сидевшие с ним рядом на занятиях по термодинамике, давно положили на него глаз. Стоит ему захотеть, и он получит любую из них, – а может, сразу обеих. Другой вопрос, хотел ли он этого? И что бы стал делать дальше?
У него уже был секс – однажды, в старших классах, – и он счел это занятие довольно приятным, но слишком суетливым, чтобы всерьез им увлечься. И все же этот способ романтической подзарядки его манил, как и все неизведанное. Было здесь нечто сложнее простого сплетения человеческих тел, и это касалось загадочной сферы эмоций. Августин никогда не отступал перед сложной научной задачей, поэтому, недолго думая, переспал сначала с одной сокурсницей, а затем и с другой.
Девушки оказались подругами по студенческому клубу, быстро узнали, что встречаются с одним и тем же парнем, и очень разозлились на него и друг на друга. Семестр прошел на фоне слез и писем с угрозами; одну из девушек даже исключили из колледжа. Тем не менее, Августин счел эксперимент удавшимся. Он кое-чему научился и понял, что еще многое предстоит узнать.
В последующие годы он продолжил ставить опыты в сфере эмоций, разрабатывал новые, все более действенные способы привлечь женское внимание. Он активно, не скупясь на комплименты и подарки, добивался любви подопытных, а когда девушки наконец в него влюблялись, – бросал их. Это происходило постепенно: сперва он переставал звонить, потом – оставаться на ночь; затем прекращал нашептывать льстивые нежности. Девушки не хотели теря