Августин продолжил отправлять подарки. Никаких открыток – лишь ежегодные ценные подношения носительнице его генов. Время от времени он отправлял Джин чеки. Он знал, что она их обналичивает, но в ответ ничего не приходило. Лишь однажды она прислала простой белый конверт с фотографией внутри. Она отправила его в обсерваторию в Пуэрто-Рико, когда Августин уже перебрался на Гавайи, поэтому письмо пришло с опозданием в несколько месяцев. Девочка была похожа на мать. Наверное, к лучшему.
Следующий подарок, который Августин выслал в Калифорнию, вернулся с пометкой «недействительный адрес». С тех пор Джин не объявлялась. Августин в какой-то мере был даже рад. Каждый раз, отправляя подарок, он расписывался в своей неспособности дать дочери больше. Он оставался безликим адресом на конверте.
Страстная увлеченность, с которой начинался его карьерный взлет, уступила место одержимости. Он долгие годы чувствовал, что обречен на одиночество, и наконец смирился.
На земле неподалеку от лагеря начали вить гнездо две полярные крачки. Видимо, птицы решили, что все озеро принадлежит им, и когда Августин пытался подойти ближе, на него нападали две серо-белые пернатые бомбочки. Мелькая красными лапками и клювами, громко крича, они что было мочи хлестали его крыльями. К Айрис птицы относились не столь враждебно, а вот Августину доставалось. Его не раз клевали прямо в темечко, и в конце концов он раздобыл себе щит – нашел у палаток квадратный лист фанеры. Расклад изменился не в пользу птиц, и после нескольких стычек они сменили гнев на милость, позволив человеку приблизиться к гнезду. Сперва Августин удивился, как легко они сдались, потом решил, что птицам, проводившим всю жизнь в перелетах между Арктикой и Антарктикой, не слишком свойственно геройствовать. Строительство гнезда продвигалось очень бодро. Оставалось только гадать, как много повидали птицы во время своих путешествий и откуда у них брались силы, чтобы из года в год проделывать один и тот же путь. Августин поражался упорству этих небольших созданий, растивших потомство на краю света.
Одна из крачек повернула голову и уставилась на человека черной бусинкой глаза.
– Ты знаешь то, чего не знаю я? – спросил ее Августин.
Птица взъерошила клювом перья и отпрыгнула подальше.
Однажды утром солнце взошло и решило не садиться вовсе. Еще пару дней оно пряталось за горы, но горизонт не пересекало, а потом насовсем зависло в небе, не давая себе отдыха. С тех пор Августин окончательно утратил чувство времени. Он давно уже потерял счет часам – помнил лишь, что полярный день начинается в середине апреля. Точно так же он знал, что в конце сентября над озером начнут сгущаться сумерки. Солнце будет спускаться все ниже, пока полностью не исчезнет за горизонтом, вновь погрузив Арктику в долгую полярную ночь.
Время теперь ничего не значило. За ним стоило следить, чтобы оставаться на связи с внешним миром; учитывая, что попыток никто не предпринимал, часы и дни утратили всякий смысл. Естественным хронометром Земли всегда были свет и тьма, и Августин решил, что продолжит на них ориентироваться, несмотря на то, на какой широте находится. Зима его подкосила – ослабила иммунитет, сделала движения медленными, а настроение мрачным, – но как только солнце стало светить постоянно, он ощутил душевный подъем. Будто электрический разряд взбудоражил нервы. Жизнь потекла в приятном ритме: когда он чувствовал усталость – ложился спать, когда хотел прогуляться – навещал полярных крачек. А еще устроил что-то вроде веранды под открытым небом: водрузил у входа в палатку садовое кресло – слегка кособокое, сколоченное из кусков фанеры предыдущими обитателями лагеря, – да пустой ящик в качестве подставки для ног. Хорошенько закутавшись, Августин садился в кресло и, щурясь, устремлял взгляд на снежный покров озера. На смену холодным ветрам, гулявшим над долиной, вот-вот уже должны были прийти теплые.
Айрис тоже легко приспособилась к отсутствию ночей. Теперь она предпочитала долгому сну короткие, но частые перерывы на отдых. Она ела, когда Августин ставил перед ней тарелку; если голод приходил в другое время, она брала из продуктовых запасов печенье. Она много времени проводила на озере, иногда добиралась до острова, чтобы вспугнуть зайцев, с увлечением искала птичьи гнезда, которые всегда ютились прямо на земле. Ни деревьев, ни кустарников в округе не было – лишь низкие травы стелились вдоль земли, да торчали отовсюду каменные глыбы.
Полярная сова, которую путники заметили в первый день, стала такой же местной приметой, как и волчий вой в горах. Однажды светлой ночью – или днем – Августин проснулся от шума. Что-то большое и мохнатое с шуршанием задело борт палатки. Он сел и убедился, что Айрис спокойно спит. Похоже, это волк чесал бока об их жилище. Августин поежился: от зверя его отделяли лишь тонкий винил и прослойка изоляции, – затем пожал плечами и вновь погрузился в сон. Местные жители – четвероногие и пернатые – быстро свыклись с присутствием людей, Августин тоже начал привыкать к соседям.
Как-то раз проснувшись, он увидел, что снег полностью растаял. Озеро теперь звучало громче, лед шевелился и поскрипывал у берегов, его гладкая поверхность из бледно-голубой превратилась в тускло-серую, на ней появились лужицы талой воды. Наконец, ледяная корка треснула, и легкий ветерок заворошил в воде осколки со звуком, похожим на звон бокалов, – природа поднимала тост за наступление лета.
Однажды – Августин решил, что это было в начале июля, – над озером прогремел шторм, выбрасывая на берег окатанные льдинки, словно морскую пену из белого кварца. Вода омыла мягкую почву, и в окрестностях потеплело. Вскоре Августин уже сидел в садовом кресле в одном термобелье, а девочка шлепала голыми пятками по каменистому пляжу.
Когда озеро освободилось ото льда, Августин, вволю выспавшись и неспешно позавтракав, отправился на берег. Он перевернул лежавшую там лодку и обнаружил под ней подвесной мотор и пару весел, а в заброшенной сторожке – рыболовные снасти. Августин сложил все находки в кучу – кроме мотора, который показался ему неподъемным – и отнес к самой кромке воды. Айрис с восторгом за ним наблюдала. Потом они вместе, дюйм за дюймом, подтащили к воде суденышко.
– Как насчет форели на ужин? – подмигнул Августин.
Айрис радостно взвизгнула – впервые за все время их знакомства. Она пустилась в пляс, перепрыгивая с ноги на ногу, как будто земля вдруг стала обжигать ступни, и только на лодке можно было спастись. Наладив удочку, Августин положил в карман оранжевую блесну и закрепил на поясе острый охотничий нож. Затем сбегал в палатку за контейнером для улова, положив на дно несколько выброшенных на берег ледышек. Девочка уже сидела в лодке, сгорая от нетерпения.
Двинулись в сторону острова. Айрис сидела на носу и поглаживала пальцами поверхность воды. Интересно, плавала ли она до этого, думал Августин, мерно гребя. На фоне громады гор и широкой глади озера девочка казалась крошечной. Удивительно, как ее тоненькая шейка не ломалась под тяжестью головы.
Когда лодка отплыла достаточно далеко, Августин отложил весла и занялся удочкой. Мальчишкой он рыбачил и, повозившись немного с катушкой, вспомнил забытые навыки. Первый заброс получился неудачным, второй вышел гораздо лучше. Блесна с легким шлепком ударилась об воду. Августин начал потихоньку наматывать леску так, чтобы блесна на другом конце приплясывала. Айрис внимательно следила за его руками. Он снова забросил удочку, а затем передал ее девочке. Она охотно принялась накручивать леску. Так они и менялись: Августин забрасывал, Айрис наматывала, – и ждать им пришлось недолго. Леска дернулась, удочка нагнулась к воде – сперва легонько, а затем сильнее, пока кончик не оказался в нескольких дюймах от поверхности. У Айрис загорелись глаза. Она крепче схватилась за удилище и вопросительно посмотрела на Августина.
– Держи крепче и продолжай крутить катушку. Похоже, у тебя там здоровенная рыбина!
Чем ближе Айрис подтаскивала добычу, тем сильнее та сопротивлялась. Августин хотел было забрать удочку и довести дело до конца, но девочка неплохо справлялась сама. Вскоре рыба билась уже у самого борта. Августин достал сачок и вытащил рыбину. По-видимому, им попался арктический голец весом около пяти фунтов – длиннее, чем рука Айрис, и толще раза в два. Рыба яростно подпрыгивала на дне лодки, теряя силы, но истово пытаясь выскользнуть за борт. Августин вытащил нож и уже собирался вонзить лезвие у основания ее черепа, когда вспомнил, с каким сочувствием отнеслась Айрис к убитой волчице.
– Лучше отвернись, – сказал он девочке.
Она решительно мотнула головой.
Августин ножом перебил рыбе хребет, вытащил крючок у нее изо рта и проткнул жабры, сделав по небольшому надрезу на каждом боку. Он держал гольца над водой, пока кровь стекала темными, густыми струйками по чешуе, капая с хвоста в прозрачную студеную воду. Августин взглянул на девочку: она так забавно морщила носик, что он рассмеялся.
– Прости, но люди не едят живую рыбу.
– Следующую я убью сама, – парировала Айрис.
Августин положил гольца в припасенный контейнер, льдинки на дне которого тут же порозовели, сполоснул в озере руки и нож, а затем убрал лезвие в рукоятку.
– Готово, – выдохнул он. – Теперь ты закинешь удочку?
Он показал, как сперва прижать леску указательным пальцем – и в последний момент отпустить. Девочка нетерпеливо кивнула.
– Знаю, знаю. – Она махнула рукой, чтобы Августин посторонился.
Вернувшись, они устроили пир горой: запекли рыбу, открыли банку зеленого горошка, развели картофельное пюре из порошка, добавив много чесночной приправы, – а после ужина уселись у палатки, наблюдая, как по водам озера светлыми змейками пробегает рябь. Когда чуть позже Августин проснулся в садовом кресле, он не мог понять, сколько времени провел на улице. По воде по-прежнему бежала легкая зыбь, солнце все еще припекало его голые ступни. Небольшое стадо овцебыков пришло напиться из озера. Животные столпились на противоположном берегу. Августин пониже надвинул на лоб широкополую шляпу, найденную в продуктовой палатке, и присмотрелся. Он насчитал восемь животных. А потом разглядел детеныша – тот прижимался к матери, едва заметный среди косм ее лохматой, еще не полностью слинявшей зимней шубы. Августин хотел позвать Айрис, но ее поблизости не оказалось. Наверное, спит, решил он. Встал с кресла, опершись руками о грубо сколоченные фанерные подлокотники, и спустился к кромке воды.