Пятеро астронавтов собрались за длинным столом, чтобы позавтракать и обсудить следующий этап путешествия. Салли потягивала через трубочку апельсиновый сок. Тэл рассказывал, как изменится траектория движения корабля. Сейчас они летели мимо Марса, то попадая на его орбиту, то сходя с нее, будто колесили по небесному шоссе неподалеку от красной планеты. Тэл продолжил описывать подводные камни полета и объяснил, как корабль использует гравитацию планеты в своих целях… а потом Салли отвлеклась и задумалась о своем. Она бесцельно скользила взглядом по шкафчику за спиной у Тэла и вдруг поняла, что сок в пакетике закончился, и она издает соломинкой неприятные всасывающие звуки. Салли замерла с трубочкой в зубах, и Тэл продолжил:
– Хотя мы довольно долго любуемся Марсом, самый лучший вид откроется в ближайшие два дня…
Слово взял Харпер. Он перечислил задачи каждого из членов команды во время финального рывка к Земле. Салли кивала, когда требовалось, и, как только капитан их наконец отпустил, сразу же отправилась в отсек связи. Нужно было наверстывать время, потерянное из-за поломки антенны, и убедиться, что данные с зондов исправно достигают корабля. Данные поступали бесперебойно, и это успокаивало Салли, пусть даже ей не с кем было поделиться своими открытиями. Работа помогала отвлечься от неизвестности, ожидавшей в конце пути.
Проведя в отсеке несколько часов, Салли поняла, что жутко голодна, потому что не ела уже почти целые сутки, вспомнила о фруктовом батончике, который вечером оставила в кармане, и с удовольствием им полакомилась, попутно сортируя данные. За работой она думала о Марсе. Представляла его кирпично-красную, испещренную кратерами поверхность, облака ржавой пыли и иссохшие русла каналов. Вспомнились планы колонизации четвертой планеты от Солнца – американцы уже однажды на ней побывали. В основном они проводили геологическую разведку, но заодно искали подходящие места для поселений. Незадолго до запуска «Этера» стало известно, что одна частная компания в сфере космического туризма занялась проектированием постоянной колонии на Марсе. До старта программы оставалось несколько лет – но теперь, конечно, поезд уже ушел.
Салли была рада посмотреть на красную планету вблизи. Два года назад по дороге к Юпитеру они видели Марс только мельком и на большом расстоянии. Все мысли тогда занимал великан-Юпитер, к которому люди летели впервые. Теперь же, когда корабль повернул обратно, Марс приобрел новое значение. Он был последней отсечкой на пути к дому.
Еще несколько часов поработав с зондами, Салли переключилась на частоту «Вояджера-3». Но когда она поймала сигнал, раздался резкий свист, и все смолкло. Как она ни старалась, наладить контакт не удалось. Частота, которую еще недавно занимал сигнал с далекого космического зонда, замолкла. «Вояджер» пропал с радаров. Возможно, сели аккумуляторы, или сломалось что-то еще, из-за чего система связи вышла из строя. А может, аппарат улетел на такое расстояние, что оказался вне зоны досягаемости. Или какое-то препятствие заблокировало сигнал – планета или даже астероид… Салли долго парила в тишине отсека, вспоминая подробности сна. Наконец, пожелала «Вояджеру» счастливого пути и отпустила с миром из своих мыслей.
Пришло время сосредоточиться на доме – не том, откуда она улетала, а том, куда возвращалась. Долгие месяцы они провели в раздумьях и сожалениях, в печали о тех, кого покинули и кого потеряли навсегда. Больше так продолжаться не могло. Настало время смотреть в будущее. Салли ни на что не надеялась – пока, – однако освободила в душе уголок для надежды.
Просканировав УВЧ– и УКВ-диапазоны, Салли начала заново. С самого начала. Она должна кого-нибудь услышать. Должна.
15
Теперь Августин часто рыбачил на озере вместе с Айрис. Они останавливали лодку на полпути к острову и начинали по очереди забрасывать удочку. Ждать долго не приходилось: водоем кишел рыбой, которая готова была клевать на любую приманку, а уж оранжевая вращающаяся блесна выглядела слишком заманчиво, чтобы проплыть мимо.
Обычно они выуживали одного гольца или двух поменьше, перебивали рыбинам хребет, спускали кровь, а затем гребли обратно и разделывали улов на берегу. Айрис научилась мастерски забрасывать удочку, да и менее приятная работенка – забой и разделка – тоже удавалась ей неплохо. Девочка ни в какую не хотела, чтобы рыбу потрошил Августин.
Тундра запестрела густыми коврами из крошечных цветов. Когда эти душистые накидки укрыли свежую траву и рыхлую бурую почву, Августин и Айрис стали все дальше уходить от лагеря, чтобы полюбоваться непривычным буйством летних красок. Окрестные холмы и горы кишмя кишели леммингами, зайцами-беляками и разными птицами. На просторах тундры паслись овцебыки и северные олени, поедая все редкие виды карликовой флоры без разбору, словно угощаясь деликатесами на банкете.
Во время одной из горных прогулок, когда Августин присел отдохнуть на камень, а его спутница продолжила карабкаться выше, откуда ни возьмись появился олень и основательно проредил близлежащие заросли болотной камнеломки. Неуклюже обхватывая губами желтые цветочки, он перекусывал стебельки у корня. Закончив, принюхался и не спеша побрел дальше – на поиски новых лакомств.
Августин впервые видел дикое животное так близко. Он мог рассмотреть завиток шерсти у оленя на лбу, услышать стук его зубов, почувствовать густой, прелый запах его дыхания. Это был огромный самец; на его голове громоздились рога – такие разлапистые, что их кончики, казалось, исчезали где-то высоко в синеве неба, словно древесные ветви.
Августин вспомнил о хижине с радиоаппаратурой. Он частенько о ней думал, но до сих пор еще не осмелился зайти, и, по прошествии времени, он начал задаваться вопросом, почему. Чего он боялся? Ему было любопытно, что за оборудование там находится, и получится ли выйти с кем-нибудь на связь, – но обычные, повседневные вещи сделались такими приятными, что усыпляли его интерес. Идиллию жизни у озера нарушать не хотелось. Он не знал, что удастся выяснить о внешнем мире; окажись это чем-то важным или, наоборот, ничем, – в любом случае, не было причин спешить и ставить под угрозу новообретенное счастье, пусть и взятое у времени взаймы. В кои-то веки Августин искренне радовался неведению. И все же попытки найти других людей касались не только его одного, и теперь он заботился не только о собственном счастье.
Поселившись в лагере, Августин решил было, что самочувствие идет на лад: близость озера успокаивала, относительно теплая погода и безветрие заставили поверить, что силы возвращаются. Однако шли дни, и он понял: век его недолог. Спокойствие не означало улучшения. Жить стало проще, но телом он не молодел. Августин знал, что долгая ночь вернется, – и когда грянут зимние морозы, его суставы заболят как раньше. Пульс замедлится, разум тоже утратит проворство. Полярная ночь покажется вечностью. Августин боялся – и в то же время надеялся, – что нынешний год станет для него последним. Он был стар; цветы и теплый бриз не могли вернуть ему молодость.
Прыгая с камня на камень, будто горная козочка, с холма спускалась Айрис.
– Красиво там, наверху?
Вместо ответа она протянула ему букетик из горных дриад – маленьких белых цветочков с желтым солнышком мохнатых тычинок по центру. У тех дриад, что отцвели, на месте лепестков белели длинные перышки пуха; некоторые все еще были закручены в клейкие подобия бутонов, а другие уже растрепало на ветру, словно непослушные седые бороды.
Августин рассмеялся:
– Вот эти на меня похожи.
Девочка кивнула, изобразив свою любимую гримаску – серьезную и несерьезную одновременно.
– Могло быть и хуже. – Августин покрутил в пальцах полностью облетевший цветок и вставил его в петлицу.
Попытавшись встать, он чуть не потерял равновесие и, стараясь ухватиться за гладкую поверхность камня, случайно рассыпал цветы. Затем бережно собрал все, что смог, в помятый и чахлый букетик, и побрел к лагерю. Время пришло.
С кружкой кофе в руке Августин подошел к хижине с радиооборудованием. С первого раза войти не получилось – заклинило ручку. Пришлось поставить кружку на землю и хорошенько толкнуть дверь плечом. В домике, как он и ожидал, располагалась полностью оснащенная радиостанция: несколько стеллажей с аппаратурой, трансиверы для ВЧ-, ОВЧ– и УВЧ-диапазонов, две пары наушников, колонки, настольный микрофон. В углу стоял новенький генератор.
В обсерватории главной проблемой была зависимость от спутниковой связи – радио использовали как запасной способ сообщения или же для местных переговоров. Здесь же техника предназначалась именно для радиосвязи. На столе лежал единственный спутниковый телефон, а рядом – несколько переносных раций.
Августин запустил генератор и позволил ему немного прогреться; потом проверил, подключено ли оборудование к источнику питания. Наконец, включил приборы. Оранжевым и зеленым светом вспыхнули экраны. Из колонок послышалось низкое, монотонное гудение статических помех, словно комнату заполонил пчелиный рой. Под столом обнаружился аварийно-спасательный набор: вода в бутылках, небольшой запас продовольствия, два спальных мешка. Августин понял, что радиобаза, как самая крепкая постройка в лагере, служила еще и аварийным убежищем. Каркасные палатки могли, конечно, выдержать полярную зиму, и далеко не одну, но все же они были уязвимы. Арктика никогда не отличалась радушием к людям.
Немного повозившись с проводами, Августин подсоединил наушники, надел их и начал сканировать частоты. Все вернулось на круги своя, подумал он. Благодаря системе антенн здесь и сигнал был мощнее, и прием чувствительнее, чем в обсерватории Барбо. Августин восхищенно погладил один из трансиверов и протер от пыли светящийся зеленый экран. Затем включил микрофон, с нетерпением подвинув его поближе, выбрал любительский УКВ-диапазон и начал передавать сигнал. Перебирая частоты, повторял в микрофон: «Всем, всем, всем». Ответа не было. Впрочем, Августин и не ждал, что ему сразу повезет. Он продолжил – переключился на УВЧ-диапазон, затем на ВЧ-, потом начал с начала.