– Наш малыш все-таки приказал долго жить? Пал смертью храбрых в вулкане?
– Да, вчера он замолк.
– Не хочешь отдохнуть? Перекусить? Сыграть в карты?
– Нет, пожалуй, – ответила Салли. – Я только что делала перерыв, а сейчас мне надо кое с чем разобраться. Хотя спасибо за предложение.
– Я довольно давно тебя не видел, вот и решил узнать, как ты тут.
Харпер смотрел на Салли прямо и открыто, приглашая выговориться, сбросить накопившиеся эмоции. Он просто хотел выслушать, а ее почему-то это разозлило. Огрызаться не хотелось, но она не знала, что ответить, если сам вопрос ее раздражал. Как она тут? А как все они тут? Они попали в ситуацию, которую и в страшном сне не представить, и делали все возможное, чтобы не слететь с катушек: глядели на Землю, пытались поймать ее сигналы, играли в игры, напоминавшие о доме.
Молчание затянулось. Наконец, Салли проговорила:
– Я сейчас немного не в духе – думаю, причину объяснять не надо. В остальном, я в норме.
– Ладно.
Харпер замялся, словно беседа пошла совсем не так, как он предполагал.
– Соскучился по нашим посиделкам… Ладно, не буду тебя отвлекать. Надеюсь, ты заглянешь на ужин.
Он проплыл мимо, слегка задев ее локтем, и покинул отсек. Один из приборов пискнул, оповещая о том, что поступил новый сигнал; остальные, мерно жужжа, регистрировали белый шум.
Салли смотрела Харперу вслед, сразу же пожалев, что оттолкнула его. Зачем она так жестко с ним обошлась? Почему ответила так холодно? Почему не захотела рассказать, что у нее на душе? Ей было стыдно, но и раздражение никуда не делось: он застал ее врасплох, всколыхнув в груди водоворот противоречивых чувств. Нахлынули воспоминания о Деви, о Люси, о Джеке – и даже совсем давнишние, о матери. Всех этих людей Салли потеряла навсегда – так или иначе.
Она глубоко вдохнула, выдохнула. Представила себе Землю: ее туманно-голубой силуэт, замысловатый рельеф, клочья облаков… Увы, картинка покоя не принесла. Пришли мысли о Харпере, Тибсе, Тэле, Иванове… еще оставались люди, которых она могла потерять.
Салли постаралась взять себя в руки и больше не кружить по отсеку, но в невесомости сложно было удержаться на месте. Плечом она врезалась в одну из колонок, бедром задела монитор, – и чем сильнее хотела остановиться, тем дальше ее уносило. Внезапно она поняла, что сражается не с чем-то вещественным, а с пустотой. Где верх, а где низ? Накренившись, пол сделался потолком, и Салли почувствовала, что ниточка разума, за которой она следовала всю свою жизнь, рвется. Упорный труд и глас рассудка не могли оградить ее от бед: как ни старайся, потерь было не избежать. Дорогие ей люди страдали, и ничто во вселенной не могло их уберечь.
У Салли потемнело в глазах, – и она снова увидела одинокую фигуру, уплывающую в черные глубины космоса. Но теперь она сама была заточена в скафандр. Это она кричала, звала на помощь и содрогалась всем телом, не в силах сделать вдох.
У Салли лишь однажды случалась паническая атака – когда отчим сообщил ей по телефону, что Джин умерла. Салли не теряла надежды когда-нибудь сблизиться с матерью – мечтала, что однажды они вновь окажутся вдвоем в пустыне под бездонным звездным небом. Мама, как прежде, назовет ее медвежонком, и они будут любоваться серебристыми кратерами Луны, вихрями света в туманности Ориона, таинственным блеском Млечного Пути. Она надеялась, что они с матерью помирятся – возвращаясь домой по песчаным дорогам, простят друг друга.
Но позвонил отчим, и мечта, которая поддерживала Салли с самого детства, растаяла как дым. Она давно потеряла мать – где-то между пустыней Мохаве и Британской Колумбией, – однако лучик надежды не угасал. Порой мечта казалась почти достижимой… И когда Салли поняла, что уже слишком поздно – окончательно и бесповоротно, – утрата обрушилась ей на плечи неподъемной тяжестью.
Салли помнила, как положила телефон на кухонный стол в своей первой собственной квартире в Санта-Крузе и невидящим взглядом уставилась на столешницу – серебристо-серую, зерненую, – а потом, чувствуя спиной гладкую дверцу холодильника, медленно сползла на пол. Она сидела так очень долго, захлебываясь рыданиями и удивляясь, почему не потеряла сознание, почему до сих пор жива. Утром она проснулась на холодном кафеле и несколько часов не вставала, разглядывая белые прожилки цементного раствора между лососево-розовыми плитками. Она твердила себе: если думать только об этом узоре, то удастся дотянуть до завтра.
Вот и сейчас, в отсеке связи, Салли в деталях вспомнила тот узор. Позволила ему заполнить сознание. Ромбики на розовой плитке в белой окантовке. Она вспомнила, как все-таки смогла подняться с пола, подошла к двери на задний двор, открыла. Села на крыльцо и долго глядела на крошечный садик и пронзительно-синий купол неба. Она пережила тот день. Значит, и сейчас справится.
Когда Салли вернулась на «Маленькую Землю», адреналин схлынул, а взамен пришла всепоглощающая пустота. Харпер еще не спал – раскладывал пасьянс за длинным столом – и даже не поднял головы, когда появилась Салли. Не зная, что сказать, она направилась в свою ячейку. Но все-таки помедлила – не стала задвигать штору, просто села, опустив босые ступни на пол.
– Прости, что я так с тобой разговаривала, – пробормотала она, не глядя на Харпера.
Очередная карта с легким шлепком упала на стол.
– Ничего страшного, – ответил капитан чужим и отстраненным голосом, словно он информировал робота, а не беседовал с живым человеком.
Салли поняла, что обидела Харпера, и теперь ее настигнет кара: она потеряет и его – человека, который все еще находился с ней рядом.
– Ладно. Тогда спокойной ночи.
Он не ответил. Задвинув штору, Салли выключила лампу и легла. Слез не осталось.
И тут донеслось:
– Спокойной ночи!
Это был голос прежнего Харпера.
Салли прижала холодные пальцы к пульсирующим векам. Она бы улыбнулась, но и на улыбку не хватило сил.
Внешне планета оставалась такой же, как раньше: ни одного пылевого облака не затуманило атмосферу, скрывая от глаз континенты, ни одного дымного гриба не поднималось с поверхности. Земля оставалась огромным круглым оазисом посреди выжженной черной пустыни. Но когда корабль приблизился к земной орбите, Салли поняла, что именно поменялось. Ночная сторона планеты была абсолютно темной: ни ярко освещенных городов, ни паутинки огоньков поменьше. Тошнотворное предчувствие, не покидавшее экипаж с тех пор, как пропала связь, подтверждалось. Огни сразу всех городов Земли погасли. Как такое могло произойти?
Салли все еще сканировала радиочастоты, надеясь услышать хотя бы намек на то, что выжившие есть. Каждый день она сидела у передатчика, выбирая время, когда никто из команды не мог ей помешать. Сигналы, которые она передавала, больше походили на мольбы – не к Богу, чей голос она предпочла бы не слышать, а ко Вселенной в целом или лично к Земле. Пожалуйста, пусть мне ответят, думала Салли. Всего один разочек. Хоть кто-нибудь. Но никто не отвечал. Темная планета безмолвствовала в окружении космического мусора, мертвых спутников и МКС. «Этер» подходил ближе, однако ответа по-прежнему не было.
И вдруг, когда корабль уже миновал Луну, Салли услышала голос. Это случилось рано утром по Гринвичу. Она бормотала в микрофон, почти не понимая, что несет. По сути, она говорила сама с собой – в последнее время ей почти не хотелось общаться с другими. И тут она поймала сигнал: такой слабый и прерывистый, что сначала Салли списала все на атмосферные помехи. Она снова передала сообщение – осторожное «Слушаю!» Когда из динамиков зазвучал голос, она чуть не закричала. Подумала, что сошла с ума, и это галлюцинации. Чувство было такое, будто спиритический сеанс длиною в несколько месяцев внезапно увенчался успехом. Нет, голос ей не почудился. Он раздался снова – на этот раз четче. Скрипучий, старческий, но все-таки голос.
Салли поднесла микрофон к губам и включила кнопку передачи. Есть контакт.
17
Связь длилась не дольше двух минут, а потом прервалась. Во время краткого разговора, порой заглушаемого атмосферными помехами, удалось узнать совсем немного. Женщина сказала, что находится на космическом корабле под названием «Этер», – Августин слышал об этом многообещающем проекте по исследованию дальнего космоса еще во время его подготовки несколько лет назад. По словам собеседницы, кораблю оставалось около двухсот тысяч миль до Земли. Астронавты возвращались домой и уже больше года назад потеряли связь с Центром управления полетами. Августин – единственный, с кем им удалось связаться.
Он, в свою очередь, поведал женщине, что уже несколько месяцев живет на одной из исследовательских станций Канадского Арктического архипелага, находящейся на 81-й параллели северной широты, и почти ничего не знает о том, что творится за пределами его заснеженного острова. Он добавил, что некоторое время назад прошел слух о войне, затем была всеобщая эвакуация, в которой он предпочел не участвовать, а потом – ничего. Только тишина и неведение.
Августин хотел бы рассказать собеседнице обо всем: как покинул обсерваторию и пересек тундру, как нашел себе новый дом на берегу озера; что почувствовал, когда убил волчицу и похоронил ее в снегу; как заботился об Айрис, кормил ее и учил рыбачить; как сильно беспокоился за девочку и как впервые за долгие годы почувствовал любовь к ближнему; каково это – наслаждаться полярным летом, а потом с грустью наблюдать, как оно проходит. Он хотел рассказать обо всех своих чувствах: оглушительных, сбивающих с толку, дивных чувствах, не всегда приятных, порой очень и очень болезненных, но все же таких живых, настоящих, непривычных.
Ему столько всего хотелось сказать. Он хотел узнать у женщины, как проходит полет; каково это – не глядеть на небо, запрокинув голову, а находиться прямо среди звезд. Спросить, как Земля выглядит сверху, и как долго длится их межпланетное путешествие, – но связь забарахлила, а потом пропала вовсе. Неудивительно, если учесть расстояние между собеседниками, атмосферные флуктуации и вращение Земли. Августин сохранил частоту на приемнике и решил неустанно за ней следить, пока связь не возобновится.