Я думаю о Дженни, но потом мне на ум приходит Олли. Я в глубине души знаю, что не стала бы спасать моего брата, окажись он в опасности. Думаю, я просто наблюдала бы; я бы наблюдала за тем, как он умирает. Мой злейший враг, возможно, находится внутри этих самых стен. Но я не могу допустить, чтобы лорд Элленби это узнал.
– Я могу быть таким человеком, хотя, – говорю я ему. – Если бы я могла просто…
– Это и есть причина, по которой ты не избрана, Ферн.
Он подает знак двум мужчинам: на одном из них – зеленая туника с золотым пером, вышитым на ней, на другом – черная, с эмблемой в виде серебряного сокола.
– А мой брат избран? – спрашиваю я, не в силах скрыть горечь, прозвучавшую в моем голосе. – Олли Кинг? Он здесь?
Лорд Элленби смотрит на мужчину в зеленой тунике, и тот неловко кивает. Я не могу удержаться от смеха. Значит, Олли признан обладающим преданностью и храбростью, а я – нет? Вот уж шуточка!
– Ладно, а теперь кое-кто придет и поможет тебе забыть, – говорит лорд Элленби. – Ты проснешься – и все это исчезнет. Ты ничего не слышала о рыцарях, и ты будешь думать, что твоя мать, да упокоит Господь ее душу, умерла естественным образом.
Забыть? Я не хочу забывать. Я чувствую, как Андраста рядом со мной дрожит от переполняющей ее энергии. Но это не ее схватка. Моя. Даже если лорд прав, я не могу избавиться от этого сна, раз уж увидела его.
– Пожалуйста, – прошу я, – позвольте мне проявить себя. Я могу быть не хуже любого другого здесь.
– Нет, Ферн, – отвечает он тоном добрым, но решительным, и подает знак человеку в черной тунике. – Отведи ее к морриганам[6], – приказывает он.
– Нет, – резко произносит Андраста. И хватает меня за руку, чтобы не дать мужчине увести меня прочь. – Она должна пройти Испытание.
Я благодарно прижимаюсь к ней.
– Миледи, – говорит лорд Элленби, – ты знаешь, что это не так делается.
Он отворачивается, а человек в черной тунике шагает вперед, но Андраста меня не отпускает.
– И еще у меня есть вот это, – говорит она так, словно выкладывает козырную карту.
И показывает помятый конверт. На нем восковая печать, сломанная, и буквы «ЛЭ», начертанные тем самым острым почерком, который я мгновенно узнаю.
Лорд Элленби застывает, когда его взгляд пробегает по написанным строчкам. Я вытягиваю шею, чтобы тоже прочитать, и, когда вижу слова, мое сердце замирает.
Лайонел – я взываю к твоему долгу. Сделай так, чтобы моя малышка прошла Испытание. Уна.
– Вы не оставили мне выбора, – говорит Андраста.
Лорд Элленби тяжело кивает.
– Ладно. Пусть так, – говорит он. – Хорошо. Мисс Кинг, ты пройдешь Испытание завтра ночью. Увидим, найдешь ли ты свое место здесь. Но должен предупредить, что это опасно. Ты должна понимать, прежде чем ввяжешься во что-то, о чем ты мало что знаешь. А если справишься, ты можешь и не стать рыцарем. Будь и к этому готова.
Он разворачивается, но потом оглядывается:
– О, и… мисс Кинг…
– Да, сэр?
– Ты должна завтра принести что-то драгоценное. Не дорогое. Но ценное для тебя.
– Хорошо, сэр. И… спасибо.
Меня обуревают чувства. Моя малышка. Мама. Мама хотела, чтобы я стала рыцарем, и она воззвала к какому-то долгу, чтобы быть уверенной: у меня будет шанс. В глубине моего тела рождается тепло, оно поднимается к груди. Не это ли означает безусловную любовь? Когда другой всегда займет твою сторону?
Кто-то отводит меня в боковую комнату, где полно медного оборудования. Там женщина в зеленой тунике берет мое зеркало-портал и крепко зажимает его в тисках. Она внимательно исследует его, потом пристраивает рядом с ним какие-то диски. Пять указателей оживают, нацеливаясь прямо на мое зеркало. Работая, женщина болтает.
– Каждый авторизованный портал имеет собственные точки входа в Аннун и выхода из него. Лондонские таны, к примеру, всегда прибывают на платформу около Тинтагеля, и тебе нужно вернуться на эту платформу, чтобы покинуть Аннун.
– Значит, я могу просто открыть зеркало и вернуться в реаль… то есть в Итхр?
– Боюсь, нет. Это помогает нам регулировать и регистрировать авентуров, попадающих в Аннун и выходящих из него.
– Авентуры. Это люди вроде меня, так? Которые не спят.
– Верно. Конечно, ты можешь раздобыть нелегальный портал, который вернет тебя в Итхр не через точку входа, но эти штуки довольно коварны. Весьма коварны.
Наконец она выпрямляется:
– Сдается мне, что твое зеркало уже какое-то время служило порталом.
– О чем это вы?
– Зеркало много лет имело две точки входа. Видишь?
Она нажимает кнопку, и один из указателей оживает, похоже придавая энергии инспайру, что рядом с нами, и тот «включает» зеркало. Зеркало начинает светиться, потом показывает смутную картинку. Я напрягаюсь, стараясь ее рассмотреть: знак метро рядом с «Тауэр-Хилл», где я очутилась всего несколько часов назад, если, конечно, в этом мире время измеряется часами. Потом картинка меняется, я вижу тот самый зеленый сад, который заметила, когда меня везли вверх по ступеням в Тинтагель.
– Это места, с которыми связан твой портал. Второе изображение – ну, я бы сказала, что это зеркало раньше принадлежало рыцарю.
– Так и есть, – говорю я. – Оно принадлежало моей матери.
– Что ж… – Женщина улыбается. – Постарайся, чтобы она гордилась тобой.
Она нажимает еще одну кнопку. На этот раз просыпаются все пять указателей на дисках, направляя пять лучей инспайра на зеркало, пока оно не становится слишком ярким, чтобы смотреть на него. Нарастает высокий пронзительный звук, и я осознаю, что это под давлением вопит само зеркало.
– А оно не разобьется? – кричу я сквозь шум.
Но женщина слишком занята своим делом, чтобы ответить; она настраивает поточнее указатели, пока давление на зеркало вроде бы не ослабевает. Наконец она поднимает голову:
– Ну вот. Я просто изменила точку входа. Когда ты придешь в следующий раз, окажешься на территории Тинтагеля!
Когда мое зеркало остывает настолько, что к нему снова можно прикоснуться, Андраста уводит меня наружу. Мы молча идем через сад замка. Останавливаемся у круглого возвышения, которое, очевидно, позволит мне проснуться в моей комнате, и тогда я наконец задаю вопрос, который давно уже вертится у меня на языке.
– Почему ты не сразу отдала лорду Элленби мамино письмо?
– Потому что долг в Аннуне связывает. Если ты не постараешься его вернуть, ты потеряешь способность приходить в этот мир. Для лорда Элленби, который правит танами Лондона, это было бы катастрофой. Это очень могучая вещь – клятва, и нельзя с легкостью взывать к ней.
– Хотелось бы мне знать, что он сделал такого, что оказался в долгу у мамы.
– Этого я не могу сказать. У твоей мамы было много тайн.
Она вкладывает в мою ладонь мамино зеркало. У меня есть еще один вопрос, хотя он и заставляет меня почувствовать себя немножко по-детски.
– А лорд Элленби сказал правду? Испытание опасно?
– Да, – кивает Андраста, – оно может быть очень опасным, если ты не принадлежишь этому миру.
– Но ты думаешь, что я принадлежу?
– Да, думаю.
Я не нахожу ее заверение очень уж утешающим. Я не могу избавиться от чувства, что, возможно, Андраста и мама просто верят в меня из любви или из чувства долга, а не благодаря знанию. Слова лорда Элленби о том, что во мне чего-то не хватает, вселяют в меня некую тревожную неловкость. Но я не могу высказать этот страх, даже Андрасте, потому что она уже подверглась множеству неприятностей, приведя меня так далеко.
Она привлекает меня к себе, чтобы обнять. Это довольно неудобно, потому что ее латы впиваются мне в ключицу, но я стараюсь не морщиться.
– Если ты станешь рыцарем, ты ведь спасешь нас? – шепчет она так тихо, что я почти не слышу ее.
– Что?
– Будь храброй, Ферн Кинг, как твоя мать.
Она небрежно целует меня в лоб. Голубой свет, окружающий ее, мерцает, и на мгновение у меня возникает ощущение дежавю. Воспоминание о другом поцелуе в лоб. Низкий мелодичный голос. Сладких снов, малыши.
И тут же все исчезает.
– О чем ты, что значит «спасу вас»?
Но она открывает зеркало. Свет из него окружает меня. Платформа, на которой я стою, тоже вдруг начинает светиться. Андраста медленно отходит. Когда свет начинает давить на мои веки, я успеваю увидеть, как она пошатнулась, и поддерживаю ее. Я стараюсь сопротивляться, оставаться в сознании, помочь ей, но ничего не получается.
Последнее, что я вижу, перед тем как проснуться, – это купол замка, гордо вырисовывающийся на фоне высокого солнца. И выстроившиеся вокруг сотни и сотни ангелов.
9
Иногда я так застреваю в каком-нибудь кошмаре, что, даже когда просыпаюсь, мне требуется масса времени для того, чтобы растолковать себе: это было не на самом деле. Но этим утром мне приходится делать нечто прямо противоположное. Всякий раз, когда я пробую усвоить, что сейчас побывала в другой реальности, у меня в мозгу что-то лопается. Мне приходится рассматривать все издали, как некую физическую теорию, идея которой настолько неуловима, что я не чувствую ее веса. Если я думаю обо всем именно так, мне ничто не грозит. Я трогаю свою щеку. Шрам от ожога снова на месте, сморщенная кожа толстая и неподвижная.
Первый утренний свет проникает в окно, но я не сдвигаюсь с того места на полу, где проснулась. Все мое тело чувствует себя как-то иначе, будто я надела старую пару джинсов после стирки.
– Хорошо спала, Ферни? – спрашивает папа, когда я спускаюсь вниз.
Он стоит возле орхидей, которые мы держим на подоконнике, и опрыскивает их водой, как положено.
– В общем да.
Это заставляет Олли оторвать взгляд от телевизора. Мне нравится, что у него на руках все еще видны красные отметины – в тех местах, где я впилась в него ногтями прошлым вечером. Я не могу дождаться, когда же наконец увижу его лицо – этой ночью, оказавшись в Тинтагеле.