– По крайней мере, тебе с нее падать невысоко.
Но, впрочем, последней смеюсь я, потому что Олли досталась не лошадь, а нечто. Когда он едва еще может пустить Балиуса ленивым галопом, мы с Лэм уже носимся по саду, обгоняя других лошадей, и легко перепрыгиваем через живые изгороди. Когда мисс Ди велит нам одолеть изгородь в три раза выше самой Лэм, мы справляемся со второй попытки.
– Беспрецедентно! – восклицает мисс Ди. – Твоя связь с Лэм уже поразительна, Ферн. Большинству рыцарей требуются месяцы, чтобы наладить хорошую связь с их скакунами и развить такую силу воображения, чтобы перенести их через эту изгородь.
Мое удовлетворение усиливается, когда Олли и остальные не могут сделать то же самое даже после множества попыток. Воспоминание о том, как Олли настолько преисполнился решимости победить меня, что перелетел через голову коня и рухнул прямо на изгородь, занимает особое место в моем сердце.
Когда я сажусь на Лэм, у меня возникает чувство, что мы с ней – единое существо. Мы доверяем друг другу. Лэм нужна мне, чтобы обрести скорость и высоту; я нужна ей, чтобы указывать направление и успокаивать. Но незатейливая дружба Лэм оставляет горьковатое послевкусие – она вынуждает меня остро осознавать мое одиночество. Я вижу, как мой брат заводит дружбу с другими сквайрами, плетет сеть взаимоотношений, – и стараюсь утешить себя тем, что у меня есть Лэм. Я уже поняла, что слишком неловка, чтобы объединиться с другими. И лучше даже не пробовать.
Потом однажды ночью, в перерыве между уроками стратегии и права, я замечаю, что Олли вместе с Рамешем стоит у колонн, по которым бесконечно ползут имена умерших. Я подбираюсь ближе.
– …Была рыцарем, – слышу я голос Олли. – Думаю, она погибла, исполняя свой долг…
Во мне вскипает ярость. Как он смеет торговать ее смертью? Из всех подлостей, совершенных им, эта превосходит остальные.
– Ты не найдешь здесь ее имени, – говорю я, заставив обоих мальчиков вздрогнуть.
– Почему? – Олли ошарашен.
– Она умерла после того, как вышла в отставку. Мне говорил лорд Элленби.
Олли разевает рот, вся его напыщенность исчезает. Рамеш снова смотрит на колонны:
– Но… вроде как нехорошо, что выжившие, или кто по случайности умер позже, не увековечены здесь, а? Я хочу сказать, они же все равно рисковали своими жизнями. Почему вообще мы ценим их, только когда они уходят?
Я тоже смотрю на имена, размышляя над словами Рамеша. И мельком думаю, был ли папа так же очарован мамой, когда она была жива, как теперь, когда ее нет.
Потом кое-что привлекает мое внимание.
– Ох, – выдыхаю я.
– Что? – спрашивает Олли, проследив за моим взглядом.
– Смотри, – говорю я, показывая на одну группу имен.
– Я и смотрю, Ферн. В чем дело? – огрызается Олли.
– Смотри на даты!
Олли так и делает и вдруг тоже понимает.
– А мне можно узнать ваш секрет, ребята? – спрашивает Рамеш.
– Наша мама умерла в две тысячи пятом, – объясняю я.
И мы все таращимся на даты, вырезанные рядом с сотнями и сотнями имен. Все эти люди умерли в тот же год, что и Уна Кинг.
15
Весть о том, что сотни танов погибли в две тысячи пятом году, в том же самом, что и моя мать, вовсе не разнеслась по Тинтагелю, как я предполагала. Я думала, Олли воспользуется этим, чтобы придать себе загадочности, но он помалкивает, и Рамеш следует его примеру. Его молчание весьма раздражает. Я не понимаю, как Олли мог натолкнуться на такую огромную загадку – и ничего не сделать. Он уже подружился с опытными рыцарями вроде Эмори и Райфа; это люди, которые должны быть способны пролить некоторый свет на события пятнадцатилетней давности, а если и они не знают, Олли мог бы легко очаровать кого-то, кому все известно. Иногда я чувствую, что готова вот-вот расспросить Наташу – я, похоже, ей нравлюсь благодаря моей связи с Лэм, почти такой же сильной, как ее связь с Домино, – но слова всегда застревают у меня в горле. Олли ни с кем не делится; и я не могу.
И вот я наблюдаю, я прислушиваюсь, и я учусь. Это легко, потому что, как и предсказывала Феба, уроки очень интересные. Как только ты понимаешь, что Аннун управляется воображением, полностью создан различными типами инспайров, ты начинаешь постигать пределы – или отсутствие пределов – этого мира. В Итхре я увлечена заполнением моей рыцарской книги, когда мне следовало бы сосредоточиться на школьных заданиях.
Сегодня в колледже Боско, пока на уроке истории учитель гудел о Французской революции, я быстро перелистывала записи, ища хоть какую-то зацепку, которая позволила бы мне взломать код маминого дневника. И вдруг осознала, что Лотти Мидраут с ее друзьями перешептываются за столом позади меня. Мне понадобилось мгновение, чтобы понять, почему их болтовня проникла в мой ум. Ну да, они упомянули знакомое имя: Хелен Корди, политик, которая была так добра ко мне после того костра и обеспечила мне место в Боско.
– У папы с ней дебаты сегодня вечером, – говорит Лотти. – И он хочет, чтобы я была среди зрителей.
– Пожалуй, будет скучно, – отзывается Виктория фон Геллерт. – А у меня есть бесплатные билеты на «Минксов».
– Извини, Викс, мне не отвертеться.
– Тебе от нас не скрыться, Лотти Мидраут. Мы тебя найдем и просто притащим на этот концерт!
Ох, иметь друзей, которым так сильно хочется проводить время с тобой… Хотя в общем мои приятели-сквайры совсем не так неприятны, как я того ожидала. И в тот вечер, когда Лотти слушает дебаты своего отца, а ее подруги отправляются на концерт, я жду перед классной комнатой в Аннуне вместе с другими сквайрами. Какой-то рееви останавливается позади нас, взмахивая пачкой листов бумаги.
– Можно ли предположить, что кто-то из вас отнесет это в архив? – спрашивает он. – Гэвейны только что засекли какого-то пиарщика, который устраивает полный хаос, и мне необходимо организовать все проверки и опознания.
Одна из сторон работы рыцарей – находить авентуров, которые пролезли в Аннун через незаконные порталы; черный рынок всякого барахла в Итхре может предложить еще и не такое.
Олли тут же встревает:
– Ферн отнесет. Она же луз… то есть любит такие дела.
Я жду хихиканья. Олли тоже. Но все молчат.
– Передохни, – бормочет Рамеш.
А Феба неодобрительно смотрит на Олли.
Я не понимаю, что происходит. Это какой-то неестественный порядок. Олли постоянно отпускает в мой адрес шуточки, и все смеются, и я напоминаю себе, что люди просто ничтожества. А новый поворот событий слишком сбивает с толку.
– Все нормально, я не против.
Я забираю бумаги из руки рееви. Уже направляясь к лестнице, что ведет на нижние уровни, я оглядываюсь. Олли молчит, стоя в стороне от всех. Раньше его постоянно поддерживали Дженни и ее компания. И здесь я бы просто предположила, что, как бы добродушно ни отнеслись все ко мне в данный момент, все равно потом и Рамеш, и Феба последовали бы примеру Олли и обратились против меня. Но возможно, я ошибалась насчет них? Эта мысль рождает странные чувства.
Архив выглядит точно так, как я его запомнила: он уютный и не вызывает никакой клаустрофобии.
Бумаги в моих руках – «Исследование врожденных способностей морриганов» – уже начинают мигать, превращаясь из новых в старые. В какой-то момент инспайры, которые создают записи в Аннуне, наверное, и буквы тоже изменят.
Я сосредоточиваюсь на табличках, прикрепленных к каждой из полок. Стеллажи на колесиках, так что их можно сдвигать и раздвигать, как аккордеон.
Данные о персоналиях, карты, лондонские отчеты, национальные отчеты 2001–2010 годов, национальные отчеты 2011–2020… Я отодвигаю стеллаж и проскальзываю в открывшееся пространство. Ставлю принесенный отчет на нужное место и иду к двери, спеша вернуться в класс.
И тут я соображаю. Мама.
Я смотрю на дверь. Я знаю, что очень скоро кто-нибудь начнет интересоваться, куда я подевалась.
Но я разворачиваюсь и ухожу дальше в архив, ведя рукой по табличкам, ища ту, что мне нужна.
Данные о персоналиях.
Такое невинное обозначение для того, что содержит так много возможностей. Я снова окидываю взглядом все вокруг, прежде чем взяться за ручку стеллажа.
Записей куда больше, чем я представляла. Они рассортированы по векам, потом по десятилетиям, потом по именам. Я, поддавшись любопытству, заглядываю в первую попавшуюся папку, текст которой – вот анахронизм! – написан современным шрифтом Comic Sans. Потом на самом верху вижу имя: «Король Артур, Пендрагон». Я провожу пальцем по чернилам. Трудно осмыслить, что текст может быть настолько древним. Я вспоминаю слова Нимуэ во время Испытания. Она сказала, что Артур их предал, – по сути, предал, чтобы уничтожить. Но, когда бы я ни пыталась выяснить, что это значит, учителя уклонялись от ответа. Ни одна из книг о рыцарях почти не упоминает о нем после того, как он учредил танов, автор сразу перескакивает к годам после его смерти.
Папка в моих руках содержит такой древний и хрупкий пергамент, что даже легкое прикосновение моих пальцев рвет его. Мне приходится осторожно поддерживать листы ладонью, чтобы читать их.
Король Артур Пендрагон
Настоящим учреждает рыцарей Круглого стола в замке Тинтагель в стране Аннун.
В этот день, 24 января, в год нашего Повелителя 456-й.
С благословения лорда Мерлина, и леди Гиневры, и других фей Аннуна.
С помощью Артура, нынешнего и будущего короля и ясновидца, обладатели Иммрала, власти и славы Другого мира, будут посещать Земные сферы.
По моей спине ползут мурашки. Из всего, что произошло за последний месяц, это, пожалуй, самое странное. У меня до сих пор сохранились книги, которые в моем детстве читал мне папа, – о короле Артуре и его рыцарях. И то, что я вижу это имя здесь, в обычной папке, вызывает у меня странное чувство. Я нахожусь внутри реального наследия мифического короля.
Что-то грохочет наверху, этажом выше, как будто кто-то тащит тяжелый предмет по полу.