– Ферн? – окликает меня Рамеш, прерывая размышления. – Ты в порядке?
Я киваю.
– Снова думаешь о своей маме?
Я оглядываюсь по сторонам, боясь, что его кто-нибудь услышит. Мне до сих пор кажется странным, что я с кем-то поделилась этим.
– Все в порядке, никто не слушает, – говорит Рамеш, а потом, поскольку я не отвечаю, добавляет: – Я расспрашивал о Мидрауте, но это нелегко, будучи сквайром, ну, и я ведь на самом деле не знаю, о чем именно спрашивать…
Он умолкает, явно надеясь, что я сообщу ему что-нибудь из слухов о моей маме.
– «Один голос».
– Что? – спрашивает Рамеш.
– Я ничего не говорила, – отвечаю я. – Но… ты тоже это слышал?
– «Один голос», «Один голос», «Один голос».
Теперь уже вся группа вертит головами, пытаясь найти источник звука. «Один голос» – это название политической партии Себастьяна Мидраута.
– Это доносится прямо из воздуха, – изумленно говорит Феба.
– Вообще-то, от инспайра, – возражает Райф. – Мидраут в последнее время набирает силы, так? А если вы постоянно слышите о нем в Итхре, то нет ничего удивительного в том, что вы натыкаетесь на его слоганы и идеи в Аннуне. Так что не стоит обращать внимания.
Но я не думаю, что я единственная, кто замечает, как Райф обменивается взглядом с другими опытными рыцарями. Они что-то скрывают.
Мы скачем к маленькой площади к северу от Кингс-Кросс: это георгианские таунхаусы, что выстроились вокруг огороженного стеной сада, как сплетничающие подружки. Толпа танов уже собралась на ступенях перед входом в один из домов. Здесь одинокий рееви и множество венеуров в черных туниках. Они бродят вокруг дома, как полицейские вокруг места преступления.
Теоретически венеуры вроде бы вполне безобидны. Предполагается, что они присматривают за животными в замке: лошадьми, которые несут рыцарей в бой; кошками, которые проскальзывают сквозь защиту Тинтагеля, чтобы ловить мелкие кошмары; собаками, которые иногда слишком привязываются к танам.
Но еще они присматривают за морриганами.
Я впервые встречаюсь с морриганами. Их держат в орлином гнезде на самом верху одной из башен Тинтагеля.
– Они немножко… необычные, – говорит мне Райф, пока мы едем. – Технически они вампиры, но пусть это не сбивает тебя с толку. Они питаются твоим воображением и воспоминаниями, так что при определенных обстоятельствах могут быть полезны нам, но тебе не следует оставаться с морриганом наедине, если ты не прошла подготовку.
Теперь я их вижу, и они еще страшнее, чем я представляла по описанию Райфа. Сначала они кажутся просто большими воронами, что сидят на кожаных нарукавниках венеуров. На каждом – колпачок, как на хищной птице. Потом один расправляет крылья, и я вижу, что на крыльях не перья, а сморщенная серая кожа, – похоже, морриганы нечто вроде помеси птиц и летучих мышей.
– А что это у него на крыле? – спрашивает Рамеш, показывая на пластинку, прикрепленную к морригану.
– У них у всех есть такие, – объясняет венеур. – Несколько лет назад кое-кто из морриганов сбежал из гнезда, так что теперь им всем приходится носить такие трекеры.
Райф собирает нас вместе, прежде чем мы войдем в дом.
– Отравители не убивают в Аннуне, но они – самые опасные из всех кошмаров, и с ними труднее всего справиться. Нет смысла убивать отравителя. Он просто вернется. Суть в том, чтобы найти корень, главную причину, которая заставляет сновидца создавать отравителя, а потом с помощью морригана этот корень выдернуть. Это очень деликатная процедура. Морриганами трудно управлять, поэтому я хочу, чтобы ни один из вас не издавал там ни звука, хорошо? Очень важно, чтобы их не отвлекали.
Мы все молча киваем, горя желанием показать нашу способность следовать правилам, как и положено хорошим маленьким сквайрам. Когда мы на цыпочках поднимаемся по ступеням и входим в гостиную, мое любопытство разгорается. Что же это за кошмар? Я представляю себе разнообразных монстров – рогатых, огнедышащих, утыканных шипами… Так что, когда наша группа расступается и становятся видны два человека, я теряюсь.
Они сидят на старом диване. Один выглядит так, словно не спал несколько недель. Он смотрит прямо перед собой пустыми глазами. Подойдя ближе, я понимаю, что он, наверное, еще и душ не принимал несколько недель. Его руки и одежда грязны, от него дурно пахнет. Мужчина рядом с ним вполне мог бы быть его более успешным двойником. Он одет в сшитый на заказ костюм, у него безупречные ногти, волосы аккуратно зачесаны назад. И на его лице меньше морщин, но, в отличие от безжизненного выражения глаз первого мужчины, у этого глаза полны злобы. Он наклоняется к первому и что-то шепчет ему на ухо. Потом я замечаю бледное голубое свечение вокруг тела злобного человека и соображаю, что он и должен быть отравителем.
Я вытягиваю шею, чтобы услышать, что он говорит.
«Жалкое оправдание для мужчины… Ты хоть осознаешь, насколько ты отвратителен? Ты воняешь. Ты ничтожество. Нечего и удивляться тому, что у тебя нет друзей… Ты видишь, как люди таращатся на тебя на улице? Это потому, что их тошнит от тебя. Что ты принес с собой в этот мир? Ты просто ненужная ноша. Мама и папа стыдятся тебя, без тебя они были бы намного счастливее…»
И тут я с душераздирающей ясностью точно вижу, почему отравители – самые опасные из всех кошмаров. Я понимаю, что произойдет, когда этот сновидец проснется. Возможно, не сегодня, может, и не завтра, но в какой-то момент отравитель добьется своего. И внезапно запах этого человека уже не имеет значения, потому что я сама была такой же, как он. Только мой отравитель создан не по моему образу и подобию – это Олли, или папа, а иногда даже мама: они нашептывают мне кошмары ночью и днем, в моменты одиночества, когда меня ничто не отвлекает, и твердят, что всем стало бы лучше, если бы я умерла.
Я бросаю взгляд на Олли, внезапно переполняясь яростью. Как может он так спокойно наблюдать за этим человеком, когда тот настолько уязвим? Однако выражение лица Олли – как зеркало моего. Он тяжело сглатывает, его глаза сосредоточились на отравителе, и в них… это что, страх? По крайней мере, узнавание. Но я не понимаю… я не могу вообразить, что у Олли когда-либо бывают такие мысли, которые словно заковывают цепями твое сердце.
Венеуры окружают сновидца и его кошмар и одновременно снимают колпачки с голов своих морриганов. У этих существ глаза красные, как у меня. Большинство из них тут же направляются к сновидцу, но парочка кружит над нашей группой. Я стараюсь придвинуться к краю, огибаю Фебу, чтобы очутиться впереди.
Кто-то хватает меня за руку, и я едва сдерживаю крик боли. Я искрюсь энергией. Дуга света инспайра устремляется от потолка ко мне. Я оглядываюсь, чтобы увидеть, кто меня держит, – это Олли. И он кажется таким же потрясенным, как и я.
Я могла бы и закричать, потому что все морриганы в комнате вдруг уставились на нас.
– Выгони их! – рявкает один из венеуров.
Райф выталкивает нас из гостиной и дальше, на улицу.
– Это еще что такое? – шипит он.
– Понятия не имею, – отвечаю я.
– Я тоже, – говорит Олли.
– Ну, что бы это ни было, вам обоим лучше остаться снаружи.
Он возвращается в дом, а я поворачиваюсь к Олли:
– Что ты сделал?
– Я просто пытался помешать тебе отвлечь их.
– Что ж, неплохо получилось, а?
Мы, толкаясь, заглядываем в окно, чтобы увидеть происходящее в доме.
Морриганы расселись на плечах и голове сновидца, их клювы погрузились в его плоть, как будто это цветок, полный нектара. Я ничего не слышу, но движение глоток морриганов, когда они заглатывают воспоминания сновидца, отвратительны. Тем не менее это помогает: отравитель бледнеет. Сначала он становится туманным по контуру, потом полупрозрачным. Но что куда более зачаровывает, так это перемены в сновидце. Что-то загорается в его глазах. И его лицо кажется моложе. Это надежда, понимаю я, и мое сердце радуется. Он заново нашел для себя надежду.
18
Несмотря на мою холодность, Рамеш воспринял мою просьбу насчет Мидраута и трейтре как личную задачу. Однажды холодной ночью, когда я возвращаюсь из конюшен, наблюдая за тем, как мое дыхание превращает инспайров в снежинки, Рамеш выбегает из Тинтагеля мне навстречу.
– Есть, я нашел! – говорит он, таща меня вверх по ступеням и через двери Тинтагеля, теперь усеянные сосульками. – Ну, по крайней мере, я думаю, что нашел. Может, это даже общее знание, просто мы еще до него не дошли. Я не совсем уверен.
– Рамеш, о чем ты говоришь?
Мы быстро идем в госпиталь замка. Вместо комплекса зданий, раскинувшихся на большой площади, как больницы в Итхре, госпиталь Тинтагеля занимает одну из башен. В стены встроены широкие помосты, они спиралью поднимаются до самого верха башни. На каждом из них – кровать, так что аптекари могут летать между пациентами. Это совершенно неземное место; открытое пространство одновременно и искажает, и умножает звуки, так что вся башня наполнена отголосками утешающего бормотания, как будто здесь волны тихо бьются о берег.
Рамеш, впрочем, не предлагает мне лететь. Он ведет меня к собранию медицинских книг, что лежат на пюпитрах на первом этаже, рядом с небольшим чуланом, где сушатся подвешенные к потолку травы. И быстро перелистывает страницы одной из этих книг.
– Вот.
Он показывает на предисловие.
Но я не сразу начинаю читать, потому что захвачена иллюстрацией: на ней изображено совершенно необычное существо, не похожее ни на что мне знакомое. Оно гибкое, со стройными лапами, как у гиены, с длинным остроконечным хвостом и изящно сужающейся кпереди безликой мордой. Однако существо стоит на двух ногах, как человек. Его глаза смотрят на меня со страницы, не отпуская, куда бы я ни сдвинулась.
«Трейтре» – гласит заголовок. Мое сердце бьется все быстрее. Под заголовком – описание:
«Ты не найдешь предупредительного голубого света, окружающего этих тварей, потому что они вовсе не кошмары, они – люди. Очень немногим доведется встретиться с трейтре: это редкие существа. Исследования, предпринятые в 1999 году, обнаружили около тридцати трейтре, обитающих в Аннуне.