– Что?
Я не вижу в этом никакого смысла.
Мисс Ди приседает рядом со мной на корточки.
– Прости, Ферн, – говорит она таким нежным голосом, какого я никогда не слышала.
Ее руки проскальзывают под мои колени и под спину, и я вдруг оказываюсь в седле своей лошадки.
– Ей необходим хороший отдых, Элайн, и как можно скорее! – кричит Дрю, когда мисс Ди уводит Лэм прочь.
Обратный путь до Тинтагеля мучителен. Лэм изо всех сил старается двигаться плавно, но каждое цоканье ее копыт посылает волны боли прямиком в мой мозг. И к тому времени, когда мисс Ди сажает меня на стул перед столом лорда Элленби, я только и могу, что сосредоточиться на его глобусе, медленно вращающемся на подставке. Мисс Ди и Элленби о чем-то тихо говорят, потом она уходит. Лорд Элленби опускается на корточки передо мной:
– Ферн? Мне сказали, что у тебя редкий дар.
Мне трудно уследить за тем, что он говорит. Моя голова слишком болит, и слова слишком сложны для меня сейчас.
– Это какая-то ошибка, – хриплю я. – Я ничего не делала. Там был сновидец. Я ждала помощи, а потом кто-то устроил волну.
– Это была ты сама, Ферн. Ты вызвала волну, потому что паломиды не успевали вовремя.
Я думаю о шуме воды, о резком звуке в ушах, о хрусте, пронесшемся по моим костям. Разве можно представить, что это и вправду была я?
– Ох… ну ладно, пусть будет так. Можно мне теперь лечь в постель?
Лорд Элленби улыбается:
– Разве ты не понимаешь, что сделала?
– Ага. Вызвала волну.
Это звучит смешно. Вызвала волну. Я начинаю хихикать, но тут новый приступ боли сотрясает мою голову.
– Да. Ты вызвала волну. Ты управляла инспайром, который создает Темзу, – а это один из самых устойчивых инспайров в этом мире. Подумай, Ферн. Подумай обо всем, чему ты уже научилась.
Я пытаюсь подумать хоть о чем-нибудь, но в голове у меня только «ох!». Перед моими глазами две черные точки, вроде той тьмы, что заполнила театр «Глобус». Что ж, видимо, я управляла инспайром. Но это ведь невозможно. Невозможно для любого, кроме…
Нет. Никогда. Огромное, здоровенное «Нет!». Я страдаю нарциссизмом, если даже просто думаю так.
– Ферн. – Лорд Элленби осторожно касается моей руки. – Ты обладаешь Иммралом.
– Не-а. – Я качаю головой.
– Никто кроме тех, у кого есть сила Иммрала, не смог бы сделать то, что только что сделала ты, Ферн.
Этого не может быть. Не важно, сколько я фантазировала на тему обладания такой силой в последние несколько недель. Это уж слишком.
– Это хорошо, что ты испугана, Ферн, – говорит лорд Элленби. – Такая мощная сила, как Иммрал, может быть соблазнительной. Посмотри на Себастьяна Мидраута.
Я вспоминаю кое-что еще, что нам говорили об Иммрале в ту ночь у монумента памяти павшим, и мое сердце снова подпрыгивает.
– Я не… – бормочу я сквозь нарастающую мигрень.
– Тебе необходимо, конечно, научиться справляться с этой силой…
– Перестаньте, – говорю я.
Моя головная боль и в сравнение не идет с этим чувством абсолютной неадекватности.
– Нет у меня Иммрала. Я должна быть способна управлять инспайрами и читать мысли, верно? Так вот, я не умею читать мысли. Значит, и силы у меня нет. И у меня нет фиолетовых глаз, правда? Вы же так узнаете иммралов, верно?
К моему удивлению, лицо лорда Элленби освещается улыбкой.
– Подожди-ка.
Он быстро выходит из комнаты, и я слышу, как он кого-то зовет. Мне хочется, чтобы он делал это потише. Вернувшись, он наливает мне кубок пугающе-яркого питья, на вкус похожего на чили.
– Ферментированный лотос, – поясняет лорд Элленби, когда я давлюсь напитком. – А, входи!
Я оглядываюсь. В дверях стоит мой брат, бледный, с расширенными глазами.
– Почему бы тебе не сесть рядом с сестрой? – предлагает лорд Элленби.
Я отодвигаю свой стул как можно дальше.
– Сейчас, Олли, – говорит лорд Элленби, – я хочу, чтобы ты сделал кое-что для меня, и я хочу, чтобы ты отвечал мне честно.
– Хорошо, сэр, – неуверенно произносит Олли.
Лорд Элленби протягивает Олли руку. Олли после небольшого колебания берет ее. И становится еще бледнее… Он задыхается, сопротивляясь руке лорда Элленби. Тонкая струйка крови вытекает из его носа. Когда лорд Элленби отпускает руку Олли, мой брат фактически падает на спинку стула.
– Ты видел? – спрашивает лорд Элленби.
Олли кивает, его лицо напряжено, хотя я не понимаю – от изумления или от потрясения.
– Что это было? – спрашиваю я.
Лорд Элленби не обращает внимания на мой вопрос.
– Ферн, ты помнишь, что сказал Мерлин, когда вы с Олли вместе проходили Испытание? Он сказал: «Высижены из одного яйца». Ты следишь за мной?
Мои красные глаза встречаются со взглядом синих глаз Олли, и я вдруг все осознаю с безумной ясностью. Я всегда подшучивала над тем, что Олли досталась красота, а мне духовность, но я была куда ближе к правде, чем сама понимала. Мы близнецы. Красный и синий создают фиолетовый.
Я умею управлять мыслями, а Олли умеет их читать.
Мы две половинки.
23
– Рождественский пир готов!
Папин голос гудит снизу. Я еще даже душ не приняла. В моей голове словно носится какой-то паршивый кошмар, создавая хаос.
Обычно я помогаю папе рождественским утром: чищу пастернак, закладываю все нужное в миксер. Но сегодня я сказалась больной. Я просто не могу изображать приветливость, глядя на Олли, – после того, что мы узнали прошлой ночью. Но в любом случае у папы есть помощница – Клемми. В первый раз за те пять лет, что они вместе, она пришла на рождественский обед. Я слышу ее высокий голос, напевающий «На Рождество мне нужен только ты», он взлетает вверх по лестнице к моей закрытой двери.
Новость о моей силе разнеслась по Тинтагелю еще до того, как я успела выйти из кабинета лорда Элленби. Харкеры с высоты своей башни видели, чтó я смогла сделать, и уж конечно молчать не стали. Это раздражает меня сильнее всего. Не потому, что я стыжусь этого или некстати думаю о зависти других людей, но потому, что снова оказываюсь в дураках. Я ведь уже начала чувствовать, будто я – смею ли я это сказать? – как-то вхожу в общую массу рыцарей, пусть пока и не завожу друзей. Я им вроде как нравилась. Там я без ожогов, а цвет моих глаз они в общем приняли. А теперь каждый думает, что я обладаю Иммралом, и я снова другая. И это уже началось: когда прошлой ночью я вышла из кабинета лорда Элленби, меня встретили пристальные взгляды, бормотание и жиденькие аплодисменты. Даже Феба, всегда такая уравновешенная, выскочила из рыцарского зала, чтобы помахать мне рукой, словно подчеркивая, что она хорошо знакома с девушкой, обладающей Иммралом. Олли повезло. Никто не узнал еще о его половине Великой Силы, так что он мог спокойно выскользнуть из кабинета лорда Элленби следом за мной. И тут же его окружили ждавшие снаружи сквайры, но он увернулся от всех вопросов и удрал куда-то с Рамешем.
Мне страшно, что я оказалась в центре внимания, но еще сильнее меня пугает то, о чем прошлой ночью никто даже не упомянул. Лорд Элленби мог не сказать об этом прямо, но не нужно быть гением, чтобы сообразить: он многого ожидает от нас. Он говорил о том, чтобы помочь нам в тренировке нашей силы. Потом были еще острые, оценивающие взгляды, которые он бросал в мою сторону. Взгляды, на которые я не в силах была ответить. Взгляды человека, гадающего, что сделала девушка вроде меня, чтобы заслужить подобную силу, и сумею ли я справиться с ней.
– Идем, Ферни, еда пойдет тебе на пользу! – снова зовет папа.
Наверное, он прав. Запах индейки, и каштанов, и корицы, и всего того замечательного, что приходит с Рождеством, просачивается в мою комнату. Снимая пижаму и натягивая джинсы и побитый молью праздничный свитер, я стараюсь стряхнуть с себя страх, свалившийся на меня вместе с головной болью.
– Ох, ну и ну! – в ужасе восклицает Клемми, когда я спускаюсь вниз.
– Ты, вообще-то, меня уже видела пару раз, Клемми, – обиженно говорю я. – Наверное, могла уже и привыкнуть к моей внешности.
– Нет, милая, не в этом дело, – отвечает она, притворно улыбаясь. – Уши – у тебя там кровь…
Я отступаю назад прежде, чем она успевает ко мне прикоснуться. Но она права, – впрочем, я и сама чувствую, что на ушах что-то налипло.
– Что случилось, милая? – спрашивает папа, держа в руках маленький горшочек хлебного соуса, который пахнет чесноком. – Хочешь, вернись в постель, я принесу тебе все на подносе?
– Просто головная боль.
Следом за папой входит Олли, у него в одной руке клюквенный соус, в другой – блюдо с пастернаком.
– Выживет, – говорит он. – Или ты и в самом деле на пороге смерти, милая Ферн?
– Прекрати! – громко одергивает его папа до того, как я успеваю ответить.
Он со стуком ставит горшочек на наш маленький обеденный стол и возвращается в кухню, громко топая.
Мне бы ничего не хотелось так, как насладиться рождественским обедом без неловкого разговора, но деваться некуда. Я строю Олли гримасу, точно так же как и прежде сделала бы в такой ситуации, но теперь это кажется странным. Открытия прошлой ночи висят между нами, накаляя любое взаимодействие. Впрочем, папа и Клемми говорят достаточно, чтобы заполнить молчание между мной и Олли. Они болтают о работе и о погоде, о семейных традициях. А потом заговаривают о политике.
– А знаете, я, пожалуй, стал лучше относиться к Мидрауту, – говорит папа, прожевывая пастернак. – Он через многое прошел.
– Да, – соглашается Клемми.
– Он же раньше тебе не нравился, – говорю я.
– Ну, человек может и изменить мнение, разве не так?
– Мама тоже его не любила. И ты говорил, что она ему не доверяла, помнишь?
– Может, и так. А может, она бы тоже передумала, видя, как он снова поднимается.
– Сомневаюсь, – бормочет Олли.
Я невольно ловлю его взгляд. В его глазах отражается мое собственное разочарование. Значит, работа Мидраута по промывке мозгов начала сказываться на папе. Мне бы следовало знать, что он слишком слабоволен для того, чтобы этому сопротивляться.