Что-то мелькает на краю моего поля зрения. Я уже почти ничего не вижу, но это движение улавливаю. Когда Мидраут взмахивал рукой, он сдвинул с места нечто спрятанное под его латами. Неужели это…
Он так сосредоточен на своих манипуляциях надо мной, что не замечает, как я слегка повернула руку и вытянула инспайров из своих костей. Он не замечает, как инспайры осторожно вытаскивают этот предмет из потайного места.
Появляется золотой цилиндр. Оболочка пули, отполированная до ослепительного блеска. Безупречный карманный портал. Зрение возвращается ко мне. Но снова трещит моя грудная клетка. Все органы отказываются работать. Но у меня еще осталось немного мысленной силы, и это все, что мне нужно.
– Что это ты делаешь? – вдруг резко спрашивает Мидраут.
– Сам догадайся! – выдыхаю я, последним усилием вкладываю оболочку ему в руку и активирую ее, заставив его повернуть запястье.
Рык Мидраута – вот все, что я слышу, когда его захватывает голубой свет и уносит обратно в Итхр.
51
Тяжесть на моей груди мгновенно исчезает, но тело все еще охвачено безумной болью. Моя туника пропитана кровью. Когда я пытаюсь пошевелиться, сломанные ребра трутся друг о друга. Но я должна двигаться. Что это говорила Андраста о мамином зеркале много месяцев назад? «Если оно разобьется в другом мире, я не смогу тебе помочь». Я хватаю обломок камня и изо всех сил, сколько их у меня осталось, колочу по оставшемуся на земле порталу Мидраута, пока не расплющиваю его. Он не сможет вернуться в Аннун, пока не сумеет раздобыть новый портал в Итхре, а это вряд ли будет легко даже для человека его положения. Он устранен, по крайней мере, на какое-то время. Дело сделано, я падаю без сил.
Но мне не позволено потерять сознание, потому что Лэм решает именно в этот момент подойти ко мне и облизать мое лицо. Немного поодаль Балиус, уже вставший на ноги, тычется носом в Олли. И наконец мой брат шевелится. Потом он садится, замечает меня и подползает ближе:
– Ты как, сестренка?
– Черт побери, ты, похоже, опять предпочел остаться в стороне, когда кто-то пытался меня убить.
Смех Олли больше похож на судорожную гримасу. Он гладит меня по разможженному плечу, и от этого по всему моему телу должна бы пронестись волна боли. Но вместо этого электрический удар смягчает боль.
– Мидраут исчез?
– На время.
Олли кивает:
– Значит, остались всего лишь трейтре.
– Да, всего лишь трейтре.
Дрожа, я переворачиваюсь на живот, с трудом встаю на четвереньки. Олли безуспешно пытается подняться на ноги. И снова падает в облаке щебеночной пыли.
– В общем все хорошо, – замечаю я.
Пошарив вокруг в поисках какой-нибудь поддержки, я превращаю несколько инспайров в костыль для Олли, потом создаю повязку для своей груди. Она тугая, боли не устраняет, но хотя бы дает мне уверенность, что ребра не проткнут внутренние органы. Лэм и Балиус явно понимают, в каком мы жалком состоянии, потому что оба ложатся рядом, позволяя нам вскарабкаться на их спины.
Бок о бок наши лошади увозят нас от развалин тюрьмы Мидраута на свежий воздух Лондона, опустошенного трейтре.
Тела сновидцев разбросаны тут и там по дороге. Некоторых явно захватили летающие трейтре и подвесили на фонарных столбах, как туши в лавке мясника. И каждый из этих людей сейчас лежит мертвым в своей постели в Итхре, возможно, рядом с ничего не подозревающим любимым человеком. Все они легли спать, чтобы видеть сны. Все, чего они хотели, – это хороших снов.
Мы молча пускаем лошадей галопом.
– Мы могли бы добраться туда быстрее, – говорит Олли.
Я киваю, отгоняя мигрень – указание на то, что я и так уже сделала слишком много. Я похлопываю Лэм по шее, бормочу:
– Пока, скоро увидимся.
И взлетаю с ее спины в небо.
Олли присоединяется ко мне, и мы летим над крышами, вместе с воронами стремясь к Тинтагелю.
Сначала мы слышим шум битвы. Крики, звон металла о металл. Глухой стук чего-то огромного, упавшего на землю. Крылатые трейтре, освещенные солнцем, кружат над куполом замка. Я с высоты вижу весь масштаб произошедшего за то время, пока мы сражались с Мидраутом. Вокруг Тинтагеля выстроились сотни и сотни трейтре. У каждого гладкая металлическая шкура, но на этом сходство между ними заканчивается. Их тела сооружены из потрясающе разнообразных и страшных орудий убийства. Некоторые ползут, как пауки, по стенам зданий, просовывая длинные лапы в окна и вытаскивая наружу сновидцев и рыцарей, чтобы швырнуть их на землю в сотнях метров внизу. У других огромные челюсти с рядами акульих зубов, они пережевывают людей и камни, как бисквиты. А есть и такие, что похожи на трейтре, убившего мою маму, – они гибкие и элегантные, с длинными, как хлысты, хвостами.
Рыцари уже убили несколько тварей. Тела медных и бронзовых трейтре лежат на земле. Я мельком замечаю своих друзей. Самсон стреляет из лука в протянутые к нему лапы одного трейтре; Наташа стремительно склоняется в седле, чтобы ударить в живот другого. Феба мечется между своей лошадью и своим львом, используя их, чтобы отвлечь монстров от нападения на другого рыцаря. В центре битвы – лорд Элленби, гордо сидящий на своем скакуне, – он стреляет из лука в разные стороны с такой скоростью, что мне это кажется невозможным.
Но павших рыцарей куда больше, чем убитых трейтре. Я почти не вижу их за общей суматохой, но они там, на земле. А потом мое сердце подпрыгивает к самому горлу. На краю поля битвы лежит наполовину съеденное тело. Узнать его можно лишь по лицу. Райф. Райф, спасший меня от ангелов в ту первую ночь, первый человек, давший мне прозвище. Я глотаю ветер, нуждаясь в том, чтобы заполнить как-то провал внутри.
– Готова? – спрашивает Олли.
Его голос прерывается от эмоций.
– Черт, да! – отвечаю я.
Дай опустошению превратиться в ярость…
Я изгоняю из головы жуткую картину всех этих тел. Я не должна о них думать. Не. Должна. Думать. Это превращается в некую мантру, когда мы с Олли пикируем в гущу схватки. Я не могу задерживаться мыслью на погибших, но я должна делать все, что могу, чтобы не дать погибнуть тем, кто еще жив. Один трейтре хватает Наташу за талию и уже готов загрызть ее, когда я поднимаю его и швыряю о стену с такой силой, что его металлическая шкура лопается. Но их слишком много. Куда бы я ни посмотрела, всюду убивают рыцарей. Мальчик едва ли на год старше меня падает с распоротой грудью, его кишки вываливаются наружу. Они расползаются по дороге, как ленты. Пустые глаза мальчика укоряющее смотрят на меня.
Вдали я слышу ржание. Лэм галопом выносится на площадь, мечется между трейтре, пытаясь найти меня. Я прыгаю к ней, приземляюсь в седло и подхватываю поводья. Ко мне бежит, стуча когтями, серебряный трейтре. Я мысленно подхватываю его под живот и поднимаю в воздух, а потом бросаю на другого монстра, того, который скидывает сновидцев с крыш. И использую острые, как рапиры, когти первого трейтре, чтобы пронзить его дружка, а потом пришпиливаю их обоих к земле, когда они падают, – один уже неподвижен, второй издыхает.
Потом я замечаю Самсона. Он сражается с трейтре размером в четыре раза больше его самого. Я направляю Лэм к ним, выхватываю из ножен ятаган.
– Пригнись! – кричу я.
Самсон бросается на землю, а я наношу удар по монстру. Тот даже и не дернулся, уверенный в том, что простой меч не причинит ему никакого вреда. Но это не просто меч – во всяком случае, в моих руках. Я толкаю несколько инспайров в его рукоять. Сияющее голубое пламя вспыхивает на лезвии. Когда я ударяю по твари, его шкура распадается под пеклом инспайров, и трейтре падает на землю, извиваясь, а свет забирается глубже в него. Самсона я подхватываю к себе в седло.
– Нас слишком мало, и мы слишком малы! – кричит Самсон сквозь общий шум.
– Я стараюсь, как могу!
Он хватается за меня, когда Лэм шарахается в сторону, чтобы не наступить на павшего рыцаря. Мои ребра и плечо пронзает боль.
– Мне просто хочется, чтобы мы были такого же размера, – говорит Самсон. – Это могло бы лишить их части преимуществ.
Конечно. Я мысленно крепко выругалась из-за того, что сама об этом не подумала. И когда Самсон перебирается на своего коня, я соскальзываю с Лэм и откатываюсь в сторону, ища прикрытие. Мне понадобится побыть неподвижной, чтобы сделать это, а главное – мне надо видеть всех. Я осознаю, что прислонилась к платформе, которая выводит нас из Аннуна. Мне только и нужно, что достать свое зеркало – и я окажусь дома, в безопасности. Но эта мысль задерживается в моем мозгу лишь на долю секунды.
Несколько рыцарей еще сидят в седлах, и я сосредоточиваюсь именно на них. Мысленно удерживать их всех одновременно – это нелегко, особенно когда я слышу звуки ударов, звон металла, вижу смерть, – но я стараюсь изо всех сил отключиться от всего этого.
«Больше, – думаю я. – Сильнее».
Мой уже истерзанный мозг напрягается, выжимается, как мокрая простыня. Боль почти невыносима, но под ней кроется что-то еще. Я чувствую, как каждый из моих друзей-рыцарей увеличивается в размерах, и их лошади тоже.
Когда я открываю глаза, рыцари уже одного размера с ассасинами, голова в голову. Самсон прыгает на спину одного из трейтре и, став слишком тяжелым, чтобы его можно было стряхнуть, дергает монстра за тонкую шею и втыкает стрелу в яремную вену. Конь Олли, как олень, высоко подпрыгивает, давая моему брату возможность запустить один из чакрамов в голову другого трейтре. Лорд Элленби останавливает коня, загнав в угол двух монстров, и осыпает их градом гигантских стрел.
Я снова вмешиваюсь в схватку, наполовину сосредоточенная на том, чтобы удержать товарищей в их новом виде, а наполовину – на ятагане в моей руке. Теперь мой сравнительно небольшой рост служит преимуществом. Трейтре так заняты большими рыцарями, что не замечают меня. Рассекая им задние ноги, я покалечила нескольких, а потом стала нырять под их животы и бить снизу в чрево.
И среди всего этого я лишь теперь вижу Олли и Фебу, они сражаются, стоя спиной к спине. Лев Фебы щелкает мощными челюстями направо и налево, отгоняя ассасинов. Тут на нас обрушивается дождь стрел, и я, посмотрев вверх, вижу рееви и харкеров, которые пускают с парапетов самодельные стрелы. Грозовая туча взлетает над самой высокой башней Тинтагеля, чтобы обрушиться на поле боя. Морриганы носятся от одного трейтре к другому, выклевывая им глаза. Но они, конечно, не могут сравниться по силам с монстрами, – трейтре заглатывают их целиком, сразу десятками.