– Сообщения о призраках в Итхре наконец-то приобрели больше смысла, – кивает он. – Все, что мы в силах сделать, – продолжать поиски Экскалибура и надеяться, что ты сможешь использовать его надлежащим образом, Ферн.
Это день за днем мучает меня. Я продолжаю думать о тех снах, удирающих из своего мира из-за надвигающейся тьмы. Они бросались в Итхр ради нескольких мгновений свободы перед тем, как рассеяться, – так пыль передвигается из солнечного луча в тень. Знают ли они, что конец неизбежен? Приняли ли они то, чего не приняли мы? Или мы слепо сражаемся в войне, которую нам не выиграть?
Отвлечение от тревоги приходит в виде записки от Киерана, приглашающего меня на следующее собрание «Кричи громче». Я договариваюсь встретиться с ним заранее в Олимпик-парке. Выходя из дома, я осознаю, что впервые встречаюсь с… нет, не с другом. Киеран не то… он возможный друг в Итхре. Я весь последний год только и желала, что иметь возможность постоянно находиться в Аннуне, где все мои друзья, – но вдруг это изменится?
Я первой замечаю Киерана, он растянулся на траве и говорит по телефону.
– А вот и она! – восклицает он, когда я приближаюсь. – Понял, понял, прекрасно. Эй, погоди, хочешь что-нибудь сказать сестре?
Киеран протягивает мне свою трубку.
– Олли?
– Только не позволяй ему втянуть себя в какую-нибудь глупость, ладно? – слышу я голос Олли.
– Что он говорит? – спрашивает Киеран.
– Не хочет, чтобы ты впутал меня в какую-нибудь глупость.
– Что? Да это единственная причина того, что он со мной!
Я успокаиваю Олли и возвращаю телефон Киерану.
– Готова? – спрашивает он.
– Не уверена, – отвечаю я. – Я никогда, вообще-то, не оказывалась вовлеченной… в группу… не имела дел с людьми прежде.
– Все будет прекрасно, – заявляет Киеран, хватая меня за руку и увлекая за собой.
Я остро осознаю, какое впечатление мы должны производить на встречных. Киеран хорош, уверен в себе, с пепельно-светлыми волосами и беспечной улыбкой. У меня же черт знает какое лицо, дьявольские глаза и шрам от ожога. Люди гадают, почему у Киерана при этом такой счастливый вид.
Кафе, в которое мы идем, стоит у дорожки, оно устроено в старом корабельном контейнере. Я бывала в нем всего несколько раз, несмотря на то что прохожу мимо каждую неделю, – оно слишком маленькое для того, чтобы я оставалась в нем неузнанной или незамеченной. Моя тревога возрастает, когда мы входим внутрь. Кафе набито битком, и не только людьми из «Кричи громче», но и теми, кто скорее похож на постоянных посетителей выходного дня.
– Не паникуй, – говорит Киеран. – Нам наверх.
Мы поднимаемся на второй этаж, где в контейнере прорезано окно, выходящее на парк. К счастью, наверху людей гораздо меньше. И здесь странным выглядит Киеран. Никто другой в этой комнате, скорее всего, не прошел бы тест Мидраута на «приемлемость». И все вокруг, за небольшим исключением, примерно моего возраста или возраста Самсона.
Они тянутся к Киерану, а я вспоминаю то, как притягивает людей Олли. Они должны производить взрывное впечатление, когда выходят вместе. Меня сразу принимают в группу по принципу сходства. Киеран показывает мне скамью, и вскоре к нам подходит хозяин заведения, чтобы принять заказ.
– Он всегда старается, – говорит мне Киеран – просто как мой телохранитель.
Он открывает бумажник, и я вижу там несколько банкнот. Ах… Так он еще и из богатой семьи. Я стараюсь подавить неприятную мысль об Олли.
– Я не голодна, – вру я и наливаю себе стакан воды.
Киеран вполне может знать, что мы не страдаем избытком наличности, но это не значит, что я собираюсь принимать его благотворительность. Но когда приносят его заказ, я вижу, что этого хватит на целый пир, а он молча подвигает тарелку с печеньем и несколькими порциями чипсов в середину стола.
– Олли мне говорил, что ты слишком горда, чтобы позволить мне купить для тебя что-то, – усмехается Киеран. – Но ты вместо того вполне можешь разделить со мной мою порцию.
– Олли – настоящий ябеда! – возмущаюсь я, но беру посыпанный шоколадной крошкой кекс.
Когда все расселись по своим местам, открывается дверь и входит некто, кого я сразу узнаю. Наверное, мне и следовало ожидать его, но я не была готова к тому, что и он тоже мгновенно меня узнал. Константин Хэйл. Лидер «Кричи громче».
– Я думала, его партия достаточно велика, чтобы ему не нужно было посещать все такие вот собрания, – шепчу я Киерану.
Я не рассказывала ему о том, что произошло между мной и Хэйлом несколько месяцев назад.
– Я удивлен не меньше твоего, – отвечает Киеран, но он не нервничает, а взволнован. – Он говорил, что постарается прийти, но я не думал, что и вправду сможет.
Хэйл вполне дружески пожимает руки собравшимся, но есть в нем некое чванство – ощущение, что он осчастливил этих людей своим присутствием.
Когда все снова усаживаются, Хэйл начинает говорить, и его взгляд скользит по мне.
– Спасибо всем, что пришли. Приятно видеть, что в команде восточного Лондона теперь так много людей – не всем из нас промыли мозги!
Все поддерживают его бодрыми восклицаниями, а я уже уверена, что совершила ошибку, решив прийти сюда. Все думают, что я принадлежу к их обществу – из-за цвета моих глаз и шрама от ожога и из-за моего неумения общаться. Но я понимаю, это не так. И с осознанием, что это не так, приходит другое. То, как я выгляжу, не определяет всю Ферн. Это лишь часть меня, как маленькая отметина на моем колене от того, что я упала на гравий, или ободранная кожа на локте. Я больше своей внешности. Намного больше.
Дверь за спиной Хэйла открывается, появляется кто-то еще. Я застываю. Это Сайчи, она в капюшоне, прикрывающем волосы, в шарфе, обмотанном вокруг рта, и, похоже, на ней три слоя белья под джинсовой юбкой, на ногах – тяжелые ботинки на «платформе».
– А! Еще одна наша! – говорит Константин.
Сайчи на секунду останавливается, потом напряженно садится рядом со мной. Киеран шепчет достаточно громко, чтобы Сайчи услышала:
– Так вы знакомы?
Сайчи бросает на меня взгляд. Я качаю головой, стараясь предупредить, чтобы не проболталась.
– Она знала моего брата, – произносит наконец Сайчи.
– О… Рамеш, да? – спрашивает Киеран. – Олли мне о нем рассказывал. Искренне сожалею. Я тоже потерял сестру.
Сайчи смотрит на него так, словно он жевательная резинка, прилипшая к ее ботинку. Константин уже разошелся вовсю – его речь насыщена яростью и ненавистью: и к Мидрауту, и к тем, кто за ним следует. Он бранит полицию, политиков, а потом проклинает обычных людей, которые не способны увидеть, что такое на самом деле Мидраут.
– Они просто лемминги, и они наши враги! – говорит он. – Если мы разобьем последователей Мидраута, ему некого будет поучать!
Все что-то бормочут в знак согласия. Я невольно думаю о папе и Клемми. Если Константин прав, то и они тоже мои враги, но я не могу в это поверить. Я могу не соглашаться с папой, но это не значит, что он так же плох, как Мидраут. Сайчи, впрочем, впитывает риторику Хэйла. Ее глаза горят лихорадочным жаром.
Потом Константин умолкает, встает Киеран.
– Я ничего не знаю обо всех вас, но я устал, – говорит он. – По-настоящему устал, стараясь показать людям, что правильно, что лежит прямо у них под носом.
Все в комнате кивают.
– Но тогда, если мы должны продолжать борьбу, – продолжает Киеран, – мы должны кричать громче, чем кто-либо из них. Мидраут получил свой один голос, но мы получили сотни! Мы можем заглушить этого выродка до того, как он зайдет против нас дальше, – до того, как он добьется, чтобы кого-то из нас убили!
Все вскакивают и кричат – победоносно, дико, злобно. Сайчи с такой силой топает ботинками по полу, что владельцу кафе приходится попросить нас не шуметь так отчаянно.
С меня довольно. Это не тот целебный бальзам, на который я надеялась.
Я сжимаю руку Киерана, прощаясь, и пытаюсь пробиться сквозь толпу. Но Константин загораживает мне дорогу.
– Уходишь? – спрашивает он, и в его глазах ледяные искры.
– Мне нужно глотнуть воздуха, – вру я.
– От воина требуется смело выдерживать все, – говорит Константин, – но ты дала понять, что ты не воин.
Мы молча смотрим друг на друга. Неужели этот человек, который выглядит так, словно за всю жизнь ни разу не испытывал никаких трудностей, только что назвал меня слабачкой? Во мне вспыхивает гнев, за ним – жар.
– Извините, – произношу я тоном ниже обычного.
Константин как будто готов спорить дальше, но наконец он отступает в сторону. Я проталкиваюсь сквозь группу, спускаюсь вниз и выхожу на свежий воздух парка. Я еще слышу рев внутри. «Слишком громко», – сказал как-то Мидраут.
И на этот раз я с ним согласна.
37
Я уже спускаюсь по склону, направляясь к дому, когда слышу шаги.
– Снова избегаешь правды? – окликает меня чей-то голос.
Я оборачиваюсь. Там стоит Сайчи, на ее щеках слезы, она тяжело дышит.
– Они просто не могут дать мне то, что мне нужно, – отвечаю я.
– Что? Шанс реально что-то изменить? Шанс сделать что-то с тем… – Сайчи горько плачет, говорит сквозь слезы. Потом вдруг взрывается и шипит: – …с теми людьми, которые сотворили такое с моим братом?!
– Ты действительно думаешь, будто они что-то изменят? – мягко спрашиваю я.
– Они хотя бы пытаются! А что постоянно делают таны, кроме как тайком сражаются с кошмарами, в то время как он продолжает действовать, распространяет свой яд? Какая польза от любого из вас?!
Это уж слишком для меня, я не могу такое принять даже от Сайчи, несмотря на то что она сделала той ночью с кошмарами и снами. Я делаю шаг вперед, сокращая расстояние между нами.
– Ты представления не имеешь, через что я прошла и сколько усилий приложила, чтобы свалить Мидраута! Ты понятия не имеешь, чего мне это стоило и как нам пришлось потрудиться, чтобы выстоять против него! И никогда больше не смей меня обвинять в том, будто я ничего не делаю, или мне придется выкинуть тебя из танов! И если мы не кричим о происходящем, это не делает нас молчаливыми!