– Отвали! – кричит Олли. – Отвяжись от меня!
Он пинает ногой какую-то личинку.
Нет! Только не мой брат.
Я бегу к нему, но тут Линнея закрывает его собой. Она протягивает руки к тварям, кишащим у его ног, и они прыгают, с наслаждением вгрызаясь в нее. Линнея смотрит на меня.
– Нужно объединить Иммралы…
И она тоже убегает из холла. Ее часть веревки падает на пол, Олли поднимает ее.
Наше число сократилось до четырех. Нам не заставить ленты действовать. Та сила, что удерживала их вместе, начинает угасать.
– Дайте… это… мне… – произносит низкий голос, такой тихий, что его почти не слышно.
Я смотрю вниз.
Это говорит Константин Хэйл – то, что осталось от него. В его рту почти нет зубов, язык изгрызен, но он еще способен понимать. Я протягиваю руку, Олли бросает мне ленту Линнеи. У Константина нет рук, так что я всовываю веревку в его окровавленный рот, молясь о том, чтобы этого было достаточно.
– Я верю в вас, – говорю я ему. – Мы пройдем через это.
Я знаю, что должна не сомневаться. Должна верить в него, если это нужно для действия магии. Но как мне поверить в это умирающее, изувеченное существо? В того, который так открыто показал, что я ему не нравлюсь?
Впервые в моей жизни я стараюсь думать о ком-то как можно лучше. Я открываю ту часть меня, что была так давно заперта, ту часть, куда я впустила лишь крохотную группу людей. Да, возможно, он слегка высокомерен, возможно, он ведет себя как спаситель с людьми вроде меня, с теми, кто не нуждается в спасении, – но он, по крайней мере, пытается бороться. Он хотя бы понял, к чему ведет Мидраут. Он мог счесть меня трусихой, но только потому, что ничего не знал о рыцарях. Его сердце ведет его к правде, пусть даже он выбрал неверный курс.
– Я верю в вас – повторяю я и кладу ладонь на грудь Константина. – Я верю.
Сначала ничего не происходит, потом маленькая искра инспайра снова взлетает из веревки, которую он держит в зубах. Я это ощущаю глубиной тела: сила бежит между нами, четырьмя рыцарями и сновидцем. У нее особый вкус – знакомый вкус, и я наконец узнаю его – это Круглый стол. Древняя сила, что связывает вместе танов. Нимуэ вплела священные узы между теми из нас, кто защищает Аннун, и теми, кто бродит по нему.
– Разойдись! – кричу я.
И те четверо из нас, кто может двигаться, расходятся по холлу, создавая пятиконечную звезду. Веревка, словно поднимаемая невидимым ветром, вздымается и сверкает. Она приобретает форму круга. Инспайры внутри меня теперь дрожат от едва сдерживаемой энергии. Она выстраивается в нечто, хотя я не думаю, что я этим управляю. Потом веревка затвердевает, теперь это жесткий круг, созданный из чистого света. Это сила всех моих друзей-танов и это сила сновидца, выжившего, несмотря ни на что. Я ощущаю, как эта сила течет в меня. Теперь она моя.
Я пользуюсь своим Иммралом, чтобы найти всех тварей и их личинок в этом здании. Они везде, в каждом помещении. Прицеливаюсь в точки тьмы в их сердцах. Поднимаю их, отрывая от того, за что они цепляются. Сновидцы рядом с нами внезапно оживают, освободившись от личинок-паразитов. И полный смысл того, что было сделано с ними, становится явным. Их тела пусты. Некоторые потеряли половину лиц. У мертвых опустошены черепа.
Олли отворачивается, Сайчи крепко закрывает глаза. Но Самсон не отводит взгляда от оставшихся в живых спящих. И в его глазах – глубокое сострадание.
Меня охватывает волна гнева и печали, я заставляю новую силу, дарованную мне, раздавить тварей. Но они лишь визжат от боли, и эта боль с шипением несется по веревке и через каждого из нас. Какую бы силу ни подарила мне Нимуэ, она не хотела, чтобы я уничтожала эти существа.
Картина далекого прошлого, того времени, когда я лишь начала узнавать о своей силе, вспыхивает передо мной. Я вижу тот момент, который заставил Андрасту поверить в меня.
Используй свою силу для творения, не для разрушения.
Тогда я сначала подбираюсь к толпе тварей, дразню их, заставляя разделиться. Даже притом, что через меня течет сила всех моих друзей, боль в моей голове уже невыносима. Их слишком много… У Олли уже льется кровь из носа. Сайчи и Самсон в ужасном состоянии.
Я прикидываю, не следует ли остановиться, но тут Самсон ловит мой взгляд. Он качает головой. Мы можем это сделать. Не теряй веру.
Тогда я снова сосредотачиваюсь на тварях. Они уже не извиваются. На мгновение мне кажется, что они мертвы, но нет, внутри них – некие маленькие пульсирующие сосуды, похоже, это их версия сердца. Я углубляюсь в черные семена в их центре, приподнимаю их с бесконечной осторожностью и бесконечной силой. И с обжигающей болью, заставляющей меня упасть на колени, разом вытаскиваю их все. Семена падают на пол со звоном, отдающимся эхом по всем галереям. Они не катятся. Они тяжелы, как свинец, – и так же ядовиты.
С новым взрывом энергии, почерпнутым не только из меня, но и из моих друзей, я посылаю поток инспайров в вены тварей, наполняя их чистейшим воображением вместо извращенного, тухлого Иммрала Мидраута. Я не пытаюсь изменить их внешне, но когда я их отпускаю, они похожи на новые существа, того же вида, только сияющие инспайрами. Возможно, мне следовало дать им новую цель, – маленькое семя моей собственной, вложенное в их нутро. Но нет, думаю я, как раз это и сделал бы Мидраут. Дай им свободу воли. Пусть их ведут инспайры. Они теперь не более опасны, чем обычный сон.
Я отпускаю веревку, и она падает на пол, снова обратившись в ленту.
Золотистый шелк среди кровавой бойни.
48
Дело сделано. Головная боль доходит до предела, возможно, понимая, что все закончилось. Я опускаюсь на пол, и вместе со мной падают остальные. Олли подползает к Самсону, у которого кровь льется из ушей. Сайчи справилась немного лучше. Она ковыляет ко мне, когда я наклоняюсь к Константину Хэйлу.
– Спасибо, – говорю я.
Он кивает, не в силах ответить.
– С ним все будет хорошо? – шепчет Сайчи.
Я смотрю на его искалеченное лицо.
– Мы постараемся, как сможем. Помоги мне.
Сайчи нежно приподнимает его голову, а я – торс. Мы тащимся к двери. По воле моего Иммрала дверь с недовольным скрипом открывается. Внутрь врывается солнечный свет. Кавалл ждет снаружи, как и Лэм. К ее чести надо сказать, что она не сопротивляется, когда я поднимаю Константина на ее спину. Кавалл прицепился к другому сновидцу, единственному оставшемуся в живых.
Аптекари уже рядом, они задают вопросы, прикладывают к нашим головам компрессы и бормочут что-то насчет крови, текущей из ушей и носа моих друзей. Кто-то накрывает одеялом тело Брендона. Но я ищу взглядом только одно лицо.
– Лорд Элленби скоро будет, – говорит Джин, уводя меня в сторону от толпы.
Она помогает мне сесть на траву и подает компресс. Прохладные травы смягчают мою мигрень.
– А Неризан нашла сбежавшую тварь? Ту, что напала на Брендона? – спрашиваю я.
– Пока что не беспокойся об этом, – отвечает Джин.
– Они убили его, – всхлипываю я.
Лица умерших сновидцев – и лица живых сновидцев – и всех тех рыцарей, которых я не смогла спасти, смотрят на меня.
– Ты не виновата, – шепчет Джин. – Ты не можешь нести на себе все. Никто не смог бы.
От стука копыт по траве дрожит земля, и я сквозь слезы смотрю на лорда Элленби, мчащегося на своем скакуне. Лорд Элленби спрыгивает на землю и быстро идет ко мне. Он хочет услышать обо всем, что произошло. Я понимаю: мне надо быть сильной, но я просто не могу… Не могу сейчас снова переживать все это. И, словно прочитав мои мысли, Джин встает между ним и мной.
– Извините, сэр, – говорит она, – но Ферн не может поговорить с вами прямо сейчас. И если честно… Я знаю, это не мое дело, но не стоит ожидать от Ферн, чтобы она постоянно вот так работала. Ей шестнадцать, черт побери!
Лорд Элленби вскидывает руку:
– Джин, я не собираюсь ее допрашивать.
Он опускается на колени рядом со мной.
– Все в порядке, Ферн, – мягко произносит он.
– Они убили столько…
– Давай вернемся в замок, а потом ты должна хорошенько выспаться.
По его приказу Джин вызывает велосипед с прикрепленными к нему маленькими носилками и заставляет меня усесться на них.
– Нет… Лэм… – протестую я.
Но Лэм уже уводят рыцари-паломиды, и к ее седлу аккуратно привязан Константин. Она жалобно ржет, оглядываясь на меня. Джин укрывает одеялом мое дрожащее тело. Лорд Элленби помогает рееви и венеурам укладывать в банки несколько безвредных теперь существ. Кавалл гоняется за ними, хватает их зубами и тащит к нам. Самсон стоит в стороне от всех, прислонившись к стене обсерватории и повесив голову. Олли тихо разговаривает с Сайчи, по их лицам текут слезы. Все страдают так же, как и я, а сама я вынуждена лежать на глупых маленьких носилках, под одеялом.
– О других тоже надо позаботиться, – говорю я Джин.
– Позаботятся, – кивает она, сильнее нажимая на педали, когда мы пересекаем холм и выезжаем на тропу, что ведет к реке и центру Лондона.
Велосипед катит, покачиваясь, и я впадаю в некое созерцательное состояние, глядя, как мимо меня на фоне неба скользят деревья. Все, что я видела сегодня, все, что я сделала, должно было также привести нас к завершению второй задачи. Но в чем смысл всего этого? Стоило ли оно наших потерь?
Мама, Андраста, Нимуэ – никто из них не мог знать, с чем мне придется столкнуться, но они должны были знать, что это будет опасно, и все равно создали для меня множество трудностей. Если бы нам не надо было действовать как один с той веревкой, мог ли Майлос выбрать другой маршрут? Мог бы он остаться в живых? Если бы нам не требовалось пять человек, могли Вьен и Линнея все еще быть с нами?
Гнев на мать – это новое переживание. Она так долго стояла для меня на некоем пьедестале… Я могу понять, что мама не была уверена, что я стану хорошим иммралом, но ставить меня в такое положение, когда я вынуждена подвергать опасности жизни других людей? Это непростительно.