Наверное, это действительно частичная причина моей замкнутости, но это не все.
– И ты с ним согласен?
– Я не думаю, что он ошибается, – снова пожимает плечами Олли, – но я также не думаю, что это главная причина твоего нежелания присоединиться. А я не могу объяснить ему, как оно на самом деле. – Он кривится и отворачивается.
– Должно быть, это трудно – невозможность рассказать ему об Аннуне, – говорю я.
– Да.
И это все, что я слышу в ответ.
Предположительно это я страдаю склонностью к односложным ответам, но Олли определенно меня обошел.
На следующее утро я нахожу папу на кухне, он достает из духовки бисквит и поливает его медом. Я чувствую себя разбитой после прошлой ночи, а он еще не так далеко ушел по дороге Мидраута, чтобы оставить это незамеченным.
– В чем дело, Ферн? – спрашивает папа. – Проблемы с мальчиками?
– Вообще-то, нет, – отвечаю я.
– Но это не из-за Клемми? – Он кладет на тарелку передо мной кусок бисквита. – Я ей сказал, что она вела себя неприемлемо. Но, милая, она просто была в тот момент расстроена.
– Вообще-то, ее это не оправдывает, но не важно, – огрызаюсь я, но не настолько резко, чтобы папа лишил меня завтрака.
– Но ты тоже была слишком воинственна, – говорит он, наполняя свою тарелку. – На тебя это не похоже. – Он внимательно смотрит на меня. – Ты что, в конце концов к ним присоединилась?
– К «Кричи громче»? Нет, – отвечаю я.
– Хорошо. – Папа ловит мой взгляд. – Я знаю, знаю, тебе не нравится Мидраут. Но если честно, Ферн, мне нравится, что ты не впутываешься во все это.
– То есть что я не защищаю то, во что верю?
Папа явно удивлен.
– Конечно, ты должна защищать то, во что веришь. Но для этого не обязательно вступать в какой-то клуб. Ты никогда не была овцой, Ферни.
Он произносит это даже с гордостью, и это поразительно. Я подозревала, что папа на свой лад старается ради меня, но чтобы он мной гордился… Мне хочется спросить его, знает ли он, что Олли состоит в «Кричи громче», но так, наверное, могла поступить прежняя Ферн, желая навлечь на брата неприятности.
И все же что-то в словах папы цепляет меня. Я еду в школу на метро, стараясь не обращать внимания на то, что девушка не старше меня изображает крайнее отвращение из-за того, что оказалась так близко ко мне, а потом я слышу, как двое парней обсуждают смерть Константина.
– Да все они дурные… – говорит один из них.
– Я не из тех, кто плохо говорит о покойных, но спроси меня, и я скажу, что он получил то, что заработал.
Я вдруг замечаю, как вагон разделился. Это произошло очень тихо. Горстка людей напряжена, они бросают на этих двоих гневные взгляды. Большинство улыбается, глядя в свои планшеты и газеты, выражая молчаливое согласие.
– Они, прежде всего, едва ли люди, – продолжает один из парней. – Скорее животные.
– Точно. Никто ведь не кривится, когда ты стреляешь в бешеного пса? И тут то же самое.
Я не в силах сдержаться. У меня вырывается короткий потрясенный вздох. И мгновенно с десяток взглядов устремляется в мою сторону.
– Какая-то проблема, милая? – ехидно интересуется парень.
Я ловлю взгляды тех, кто неодобрительно поджимает губы, и они качают головами. Я не получу поддержки с их стороны. Все остальные либо прилипли к телефонам или книгам, либо встречают мой взгляд с откровенной враждебностью. Я должна отступить. Будь маленькой, Ферн, будь незаметной, тогда, может быть, они потеряют к тебе интерес. Я всегда поступала именно так.
И посмотри, девушка со шрамом, куда это тебя привело.
– Да, у меня проблема, милый, – отвечаю я.
Энергия переполняет мою грудь, мои руки.
Парень медленно улыбается:
– Не задел ли я твои чувства, малышка?
– Нет, ничего вы не задели, – отвечаю я тихо и внятно. – Я встречалась и с теми, кто похуже вас. Как вы можете называть тех, кто умер, животными, хотя, насколько я вижу, вы тут единственная тварь.
Парень фыркает, открывает рот, чтобы сказать что-то, но его приятель подталкивает его и ворчит:
– Отстань ты!
Я все еще вижу огонь неподдельной ненависти в его глазах, но в вагоне слегка меняется настроение, и я думаю, он тоже это ощутил. Многие люди, молчаливо соглашавшиеся с ним, вернулись к собственным занятиям, в них нет такой ненависти, чтобы им захотелось открыто его поддерживать. А те, кто был на моей стороне, теперь улыбаются. Мое сердце нервно колотится, но что-то кипит в моей крови. И если бы я не знала, что нахожусь в Итхре, я бы приняла это за Иммрал.
54
Самсон избегает меня с той ночи, когда он меня поцеловал. Не открыто, конечно, – он все так же болтает со мной во время патрулирования. И все так же улыбается мне, отчего у меня все переворачивается внутри. Но он внимательно следит за тем, чтобы мы не оставались наедине. Он старается делать это незаметно, но я все вижу, и это ранит, как ничто другое. Это не неприятие, с таким-то я бы справилась. Я понимаю, что Самсон мог меня поцеловать в момент, когда нуждался во взаимном утешении. Это было бы куда понятнее, чем искренний интерес ко мне. Это просто одиночество. И у меня чувство, что я потеряла больше, чем надежду, – я потеряла друга.
Я стараюсь отвлечься, сосредоточившись на поисках Экскалибура.
– Если ты найдешь меч, то сможешь повергнуть Самсона в бездну, – шутит Олли в Итхре, и я смеюсь, но отчасти мне нравится эта идея.
Джин, Иаза и Рейчел занялись поисками Лотти, не замечая моей обиды на капитана. А я в ответ все больше времени провожу в их компании.
И в итоге мы выходим на след Лотти там, где меньше всего ожидали. Мы отклоняемся от обычного маршрута, чтобы проверить сообщения об активности кошмаров в киностудии на границе западной части Лондона. Эта окольная дорога идет мимо колледжа Боско. В Аннуне я видела его раз или два. Он обычно сиял инспайрами – все знания, все волнения учебы расписывали его кирпичи. Но теперь колледж стоит у шумной улицы, тихий и серый. Совершенно непримечательный. Вот только он заставляет Кавалла обезуметь.
Его лай даже привлекает внимание ближайших сновидцев.
– Что это с ним? – удивляется Неризан.
– Должно быть, он ненавидит Боско даже сильнее, чем ты, – тихо шутит Олли, так что слышать его могу только я.
Но его реакция вызывает во мне какую-то искру. Я спрыгиваю с седла на землю.
– Кавалл, ко мне! – зову я. – Покажи-ка мне еще раз свой жетончик.
Я принадлежу Чарли.
Возможно ли это? Я смутно припоминаю… Лотти как-то говорила мне насчет того, что сбегала из школы, чтобы тренировать своего щенка…
– Кавалл, – говорю я псу, – твоя хозяйка. – Лотти Мидраут?
Кавалл виляет хвостом, лает и облизывает меня.
– Да ты меня дурачишь, – говорит Олли.
Я по памяти создаю образ Лотти и держу его перед псом. Он радостно лает, подпрыгивает, пытается лизнуть призрачное лицо Лотти. Я в изумлении смотрю на Самсона.
– Надо же, все это время… – удрученно качает головой Самсон. – Нечего и удивляться, что он прилип к тебе, Ферн. Видимо, чувствует, что ты ее знаешь.
– Кавалл, – снова обращаюсь я к псу, – можешь ты найти ее? Можешь привести нас к ней?
Самсон уводит остальных бедеверов в патруль, а мы с Олли сообщаем Рейчел о нашем плане и идем за Каваллом в противоположном направлении.
– Ты уверена, что может получиться? – спрашивает Олли. – Если даже харкеры не могут ее найти, как это сделает собака?
– Но разве не считается, что в таких делах собаки обладают шестым чувством? – отвечаю я.
– Я думаю, ты имеешь в виду чутье, – говорит Олли, – а оно относится к пяти основным.
Но Кавалл, похоже, знает, куда идет. Он опустил нос к самой земле, не отвлекается на белок и прочих похожих на дичь существ, что перебегают нам дорогу. Он ведет нас через реку к месту, заросшему кустами, там ничего нет, кроме пучков засохшей травы и маленького бетонного сооружения. Это старое бомбоубежище.
– Рейчел? – говорю я в шлем. – Стражи видят здесь что-нибудь?
Спустя мгновение звучит ответ:
– Ничего. В буквальном смысле ничего. Извини, Ферн.
– Незачем извиняться, это, вообще-то, помогло. Мы теперь знаем, что там что-то происходит.
Мы с Олли взволнованно переглядываемся. Может ли это быть местом, где Мидраут выращивает тех похожих на пиявок тварей, которых мы нашли в обсерватории?
– Ждем подкрепления? – спрашивает Олли.
– Мы разве хотим рискнуть и подождать, пока Мидраут нас тут заметит?
– Хорошая мысль.
Мы спешиваемся и подходим к бункеру. Мне приходится сжать кулаки, чтобы остановить дрожь в руках. Мы огибаем угол – и там, сразу за открытым входом видим Лотти. Она крепко привязана к чему-то такому, что я могу описать только как пыточное кресло. Шприцы с огромными иглами воткнуты в ее голову и спину. Глаза и рот зашиты. Она не двигается – не может двигаться.
– Остерегайся ловушек, – предупреждает Олли. – Нам незачем попадать под выстрел ружья-календа, вроде тех, что были в ее доме.
Я закрываю глаза, с помощью Иммрала ищу места, где может быть спрятано оружие. Но ничего нет. Наверное, Мидраут думал, что щита и отдаленного расположения бункера достаточно. Мы осторожно отвязываем Лотти и вытаскиваем иглы из ее тела. Я не осмеливаюсь снять швы с глаз и рта. Это работа для аптекарей. Все это время Лотти молчит и не сопротивляется. Кавалл поскуливает у ее ног.
Потом, подхватив Лотти под руки, мы выводим ее наружу и сажаем на спину Балиуса.
– Вперед! – говорю я Лэм, и наши лошади стрелой мчатся к Тинтагелю.
В замке аптекари стараются изо всех сил, чтобы привести Лотти в порядок. Но сначала жарко спорят по поводу того, умно ли будет открывать ей глаза.
– Не думаю, что только меня одного беспокоит то, с какой легкостью вам удалось ее забрать оттуда, – говорит лорд Элленби.
Мы молча киваем. Хотя не можем избавиться от ощущения, что это своего рода западня. Но мы просто не могли оставить Лотти там. Только не в таком состоянии. Мы с Олли, возможно, искали ее лишь затем, чтобы попытаться решить третью задачу, но когда мы увидели, что́ сделал с ней ее собственный отец, приоритеты сместились. Она нуждалась в спасении, связано это с Экскалибуром или нет.