Прямая трансляция уступает место репортажам со всех концов страны. Все те города, где мы с Олли побывали в прошлом году, ищут способ уловить Иммрал Мидраута. Везде они молча стоят перед муниципальными зданиями, ожидая не того, чтобы были услышаны их голоса, а того, чтобы услышать голос Мидраута.
И вот он наконец появляется, его красивое лицо заполняет экран, когда репортеры, запинаясь, задают вопросы, благоговея перед ним. И как всегда, трудно припомнить суть того, что говорит Мидраут. Что-то о чести, и о том, чтобы выслушать людей… а еще он говорит об унижении и гордости, упоминает жену и дочь, и что он все делает ради них. А я думаю о Чарли и об экспериментах, которые он над ней проводил, и меня переполняет гнев, как вода переполняет ванну.
Когда интервью закончено, Мидраут уходит, и я с удовлетворением вижу, что его левая рука – та, которую я отсекла чакрамом Олли, – висит безжизненно. Маленькая пробоина на его в остальном непроницаемых латах.
В этот момент входит папа. Попозже приходит и Киеран. Мы с изумлением наблюдаем за тем, как один за другим члены парламента выражают недоверие премьер-министру, который лишь вчера пользовался их полной поддержкой. Нам бы нужно идти в школу, но никто из нас и не думает выходить из дома. Кадры на экране дают нам понять, что до Боско сегодня не добраться – улицы слишком плотно забиты протестующими, мне не пройти через их толпы. А Олли просто отказывается уходить.
Вместо того мы сидим рядом, то наливая себе чай, то перекусывая, иногда молча держась за руки, когда история приближается к кульминации.
Итак, еще до конца этой недели Себастьян Мидраут становится правителем всей страны.
60
Август 2005 года
Уна вернула портрет на место и отступила в сторону, позволяя феям наложить их силу на замочную скважину.
– Ключ там, где мы решили? – спросила Андраста, когда все было закончено.
– Да, это последняя задача, – ответила Уна. – Мое последнее деяние ради танов. Ради Аннуна.
Она была вымотана. Ночь за ночью она ускользала в Аннун, чтобы разбросать хлебные крошки. Лгала двум женщинам, помогавшим ей, – женщинам, которых она боготворила. День за днем наблюдала за Ферн, надеясь, что та сумеет найти все подсказки и расшифровать их. А еще лучше – если бы она сама сумела подсказать Ферн правильный путь. Хорошо бы убедиться, что дочь вырастет достойной. А еще сильной, открытой, умной. Потому что по искре в глазах Мидраута при их встрече в Итхре, Уна знала, что он вернется. Поэтому она и делала все это. Поэтому и лгала феям. Только потому, что ей необходимо было победить человека, так много значившего для нее прежде, и она понимала: он знает, что она его победит. Но на этот раз она была уверена, что перехитрила его.
Замочная скважина исчезла во вспышке инспайров, сменившись картиной настолько прекрасной, что Уна могла бы представить, будто ее написала Эллен. Но она не позволила себе погрузиться в меланхолию. В следующие пятнадцать лет ее жизнь должна быть обычной. Обычная жизнь, сохранение тайн… а потом правда наконец могла бы выйти на свет.
– На этом наша работа закончена, – сказала Андраста.
– Это верное направление, – сказала Нимуэ, скорее себе, чем остальным.
Ее взгляд задержался на картине. Уна гадала, не заподозрила ли Нимуэ правду.
– Миледи, – сказала Уна, – я ведь всегда была вашей помощницей.
– Меч в безопасности. Только тот, кто любит истории, сумеет теперь до него добраться, – сказала Андраста.
Нимуэ кивнула, и сестры одновременно повернулись к Уне.
– А теперь попрощаемся.
Феи поцеловали Уну в обе щеки.
– Желаю удачи, милая, – сказала Андраста.
– И присматривай за ним, – улыбнулась Нимуэ.
Это был их общий секрет.
Снаружи, на террасе, женщины сели в седла. Они еще раз взмахнули руками, прощаясь, потом повернули своих скакунов и сразу перешли в галоп. Когда они спустились со ступеней, в ткани Аннуна открылась брешь, созданная магией фей. Лошади и всадницы исчезли в заоблачных высях, и брешь закрылась за ними. Уна осталась одна.
Она повернулась и медленно пошла по галерее, ей не хотелось уходить теперь, когда пришло ее время. Аннун стал страстным желанием. Тем, о чем ей необходимо было думать. Она знала, как сильно будет тосковать по его волнениям, по его возможностям, по тому, как ее тело двигалось в этом мире. В последнее время это стало пагубной привычкой. Уна поняла, что наслаждается обманом – властью знания того, что она лгала двум самым грозным существам в этом мире.
Это заставляло ее беспокоиться о том, не дурной ли она человек. И поэтому она должна была уйти. Она должна была найти свой выход из этого места.
Уна какое-то время не спеша исследовала галерею, проводя ладонями по картинам, чего ей никогда не позволили бы в Итхре. Обойдя все комнаты, она вернулась к главному входу. В огромный вестибюль, расписанный порхающими птицами и свободно стекающими красками, которые образовывали лианы и деревья, трансформирующимися, становящимися реальными и нереальными за один удар сердца…
Пора прощаться.
Уна вышла на свежий воздух Трафальгарской площади, подняла лицо к солнцу. Каждое мгновение было хвалебной речью этому миру и женщине, которой она была в нем. Уна подбежала к фонтану и позволила дельфинам обрызгать ее водой.
Но как только она решила направиться к своему порталу у Тауэрского моста, она услышала это.
Тап-тап…
Уна резко обернулась. Это?..
Тап-тап…
Из-за фонтана появился золотой трейтре, его крохотные глазки мрачно уставились на нее. Она слишком долго мешкала.
Охота началась.
61
Тинтагель охватила летаргия. Но это не поражение. Это пауза. Накопление сил. Мы пока что делаем, что можем. Чарли находится в Тинтагеле, под защитой от влияния ее отца в Аннуне, хотя мы не можем защитить ее в Итхре. У нее случаются моменты ясного сознания, но по большей части мы держим ее в башне с ее псом Локо. Это жалкое существование, но мне нравится думать, что это все же дает ей больше свободы, чем давал отец.
Чарли может быть в Тинтагеле, а вот Экскалибур – нет. Мерлин и Нимуэ наконец ответили на призыв лорда Элленби, протащились через наш мост, с каждым шагом роняя части самих себя. Они последние из фей. Все остальные рассыпались.
– Мы не можем рисковать тем, что он снова его найдет, – пояснил им лорд Элленби.
Экскалибур завернули в плотную ткань. Я была бы счастлива никогда больше его не видеть, но Мерлин пронзительно смотрит на меня.
– Меч еще может тебе понадобиться, девочка, – говорит он. – Мы его спрячем где-нибудь так, чтобы ты смогла его найти, даже если мы исчезнем.
– Как угодно, – мрачно отвечаю я, а когда Мерлин поворачивается, чтобы уйти с мечом, добавляю: – Только не надо снова задавать мне три невыполнимые задачи.
Мерлин кивает без улыбки. Нимуэ проводит шелушащейся рукой по моему лицу, по глазам.
– Мне жаль, что я не смогла ее спасти, – говорю я.
– Она в тебе, – отвечает Нимуэ, потом окидывает взглядом остальных в этой комнате – Наташу, Найамх, Рейчел, Джин и Иазу. – Я вижу мою сестру во всех вас.
Мой брат в последующие недели не отходит от меня. Прежний Олли мог бы постоянно напоминать, что у него теперь есть сила, а у меня нет. Олли прошлого года мог бы попытаться скрыть свой Иммрал, причем так предусмотрительно, что в итоге мне стало бы только хуже.
Но нынешний Олли ничего такого не делает. Он просто существует рядом. Он будет пользоваться своим Иммралом, чтобы утешить меня, но никогда не станет говорить о моих чувствах. Он будет держать в руке искру инспайра, как обычно делала я, и заставлять его играть со мной. Это и есть новое будущее его Иммрала – Олли начинает приобретать мою долю силы.
– Но это будет лишь частично, – говорит нам Джин. – Он никогда не сумеет делать то, что могла ты, Ферн.
– А может, этого будет достаточно, чтобы удерживать крепость, пока не вернется твоя сила, – предполагает Олли, гладя на меня широко раскрытыми глазами и стараясь все делать правильно.
– Вы все-таки не дали Мидрауту захватить Экскалибур, не забывайте! – напоминает нам Рейчел.
– Да, – соглашается Олли. – Мама гордилась бы тобой.
Я смотрю на него, и мне не нужен Иммрал, чтобы понять, чего стоили ему эти слова.
Может, я теперь и бесполезна как рыцарь, но все-таки кое-что могу делать. Быть художником означает еще и то, что я при желании могу отлично копировать почерки. И я провожу немало времени, глядя на остроконечные буквы маминого письма, чтобы соорудить достойную подделку. Пора сделать то, что должна была сделать она сама, когда оставляла мне письмо об Экскалибуре.
Позже я нахожу брата.
– Ты бы ни за что не догадался, – говорю ему я, надеясь, что играю достаточно правдиво. – Я прибиралась в своей комнате… – Я не обращаю внимания на то, как он фыркнул, – и нашла тайник под доской на полу, точно такой же, как в Аннуне.
– Круто, – кивает он. – И там что-то стоящее?
– Только вот это, – пожимаю я плечами. – Оно для тебя.
Я отдаю Олли письмо – на конверте написано его имя. Я очень постаралась, чтобы состарить бумагу. Папа никогда и не заметит, что пропал какой-то чайный пакетик. Рука Олли дрожит, когда он берет письмо.
Милый мой Олли!
Не спрашивай, почему или как, но есть вероятность того, что я не увижу, как вы растете, дорогие. Мне так жаль! Я выполняю важную работу, стараясь сделать мир более безопасным, более открытым для тебя и твоей сестры. Я не хочу, чтобы ты боялся того, кто ты есть. Я не хочу, чтобы тебе приходилось лгать о том, что скрыто в твоей душе. Страх может быть полезен, как и гнев, но искренность – вот самое важное, что мы имеем, и мне хочется, чтобы ты мог ею пользоваться.
Олли… ты и твоя сестра так драгоценны для меня! Я хочу, чтобы ты знал: что бы ни произошло, какую дорогу каждый из вас ни выбрал бы в жизни, я люблю вас обоих, так люблю! Защищайте друг друга в мое отсутствие, пожалуйста. Вы двойняшки, а это самое важное.