– Это не мой чемодан, придурок. У меня коричневый. Коричневый, понял! Ты по-английски понимаешь?
– Да, сэр. Простите, сэр. – В голосе слышался страх.
«Надо что-то придумать насчет парня», – решила Кэтрин.
– Если тебе надо будет помочь, – сказала Эвелин, – ты знаешь, где меня найти.
– Ты очень добра, Эвелин. Будет надо – скажу.
Когда несколькими минутами позже Атанас Ставич проходил мимо ее кабинета, Кэтрин окликнула его:
– Зайди ко мне на минутку, пожалуйста.
Мальчик смотрел на нее с испуганным выражением лица.
– Слушаюсь, мэм. – Он вошел с таким видом, будто боялся, что его выпорют.
– Закрой дверь, пожалуйста.
– Слушаюсь, мэм.
– Садись, Атанас. Тебя ведь Атанас зовут, верно?
– Да, мэм.
Она пыталась помочь ему расслабиться, но ей никак это не удавалось.
– Тут нечего бояться.
– Да, мэм.
Кэтрин разглядывала его, недоумевая, что же такое страшное могло с ним произойти, чтобы до такой степени испугать его. Про себя она решила, что следует получше узнать о его прошлом.
– Атанас, если кто-нибудь будет тебя ругать или обижать, приходи ко мне. Понял?
– Да, мэм, – прошептал он.
Но она не поверила, что у него хватит смелости прийти. Кто-то где-то навсегда убил в нем силу воли.
– Мы еще поговорим, – сказала Кэтрин.
Документы, привезенные членами делегации, говорили о том, что все они в разное время работали в различных подразделениях империи Демириса. Поэтому они должны были достаточно разбираться в делах организации. Больше всех удивлял Кэтрин симпатичный итальянец, Дино Маттуси. Он засыпал ее вопросами, на которые ему следовало бы знать ответы, и даже не старался проявить интерес к деятельности лондонского подразделения. Одним словом, личная жизнь Кэтрин интересовала его куда больше, чем дела компании.
– Вы замужем? – спросил Маттуси.
– Нет.
– Но вы были замужем?
– Да.
– Разведены?
Ей захотелось кончить разговор:
– Я вдова.
Маттуси ухмыльнулся:
– Готов поспорить, что у вас есть дружок. Понимаете, что я хочу сказать?
– Я понимаю, что вы хотите сказать, – сухо ответила Кэтрин. «И это не ваше дело». – А вы женаты?
– Si, si. У меня жена и четверо прелестных bambini. Когда я уезжаю, они так по мне скучают.
– Вы много путешествуете, мистер Маттуси?
Он сделал вид, что обиделся:
– Дино, зовите меня Дино. Это мой папа – мистер Маттуси. Да я много путешествую. – Он улыбнулся Кэтрин и понизил голос: – Но иногда путешествия приносят бездну удовольствий. Вы меня понимаете?
Кэтрин улыбнулась:
– Нет.
В четверть первого Кэтрин отправилась на прием к доктору Гамильтону. К своему удивлению, она ждала понедельника с нетерпением. Она помнила, как была расстроена, когда была у него в первый раз. Теперь же она вошла в кабинет, ожидая чего-то хорошего. Регистраторша ушла обедать, и дверь в кабинет доктора была открыта. Алан Гамильтон ждал ее.
– Входите, – пригласил он.
Кэтрин вошла в кабинет и села в предложенное кресло.
– Так-так. Ну, как прошла неделя?
«Как прошла неделя? Да никак». Ей так и не удалось выбросить из головы Кирка Рейнольдса.
– Нормально. Много работы.
– Это помогает. Вы давно работаете у Константина Демириса?
– Четыре месяца.
– Нравится?
– Помогает не думать о… о многом. Я очень обязана мистеру Демирису. И сказать не могу, как много он для меня сделал. – Кэтрин уныло улыбнулась. – Да, видимо, придется рассказать, не так ли?
Алан Гамильтон покачал головой:
– Вы мне расскажете только то, что сами захотите.
Они помолчали. Наконец она заговорила:
– Мой муж работал у Константина Демириса. Он был летчиком. А со мной… произошел несчастный случай на озере, и я потеряла память. Когда память вернулась ко мне, мистер Демирис предложил мне эту работу.
«Я не хочу рассказывать о боли и ужасе? Или мне стыдно говорить, что мой муж пытался меня убить? Я что, боюсь, что он во мне разочаруется?»
– Всем нам трудно говорить о прошлом.
Кэтрин молча смотрела на него.
– Вы сказали, что теряли память?
– Да.
– И с вами был несчастный случай на озере.
– Да. – Кэтрин сжала губы. Казалось, она изо всех сил старается сказать ему как можно меньше. Ее раздирали сомнения. Ей хотелось рассказать ему все и попросить о помощи. И в то же время не хотелось ничего говорить ему, только бы ее оставили в покое.
Алан Гамильтон задумчиво смотрел на нее:
– Вы разведены?
«Да. Залпами выстрелов».
– Он… мой муж умер.
– Мисс Александер. – Он колебался. – Не возражаете, если я буду звать вас Кэтрин?
– Нет.
– Меня зовут Алан. Кэтрин, чего вы боитесь?
Она замерла:
– Почему вы думаете, что я боюсь?
– Разве нет?
– Нет. – На этот раз молчание затянулось. Она боялась облечь свои мысли в слова и произнести их вслух. – Люди вокруг меня… они умирают. Если он и удивился, он не показал этого.
– И вы считаете, что вы в этом виноваты?
– Да. Нет. Не знаю. Все так запуталось.
– Мы часто виним себя в том, что случается с другими. Если муж с женой разводятся, дети считают, что в том их вина. Если кто-то проклянет другого и тот умрет, первый считает, что он виноват. Так обычно бывает. Вы…
– Не только это.
– А что еще? – он внимательно следил за ней, готовясь слушать.
Далее был поток слов:
– Моего мужа убили и его… любовницу. Оба адвоката, которые их защищали, тоже умерли. – Голос ее задрожал. – И Кирк.
– И вы считаете, что несете ответственность за эти смерти. Не по силам вы себе груз подобрали.
– Мне… мне кажется, я приношу несчастье. Я боюсь связать свою жизнь с каким-либо мужчиной. Я не выдержу, если с ним…
– Кэтрин, знаете ли вы, за чью жизнь вы в ответе? За вашу собственную. Ни за чью другую. Немыслимо, чтобы от вас зависела жизнь и смерть других людей. Вы невиновны. Никакого отношения к этим смертям вы не имеете. Поймите это.
«Вы не виновны. Никакого отношения к этим смертям вы не имеете». Кэтрин сидела, размышляя над этими словами. Как бы ей хотелось им верить. Те люди сами виноваты в своей смерти, она тут ни при чем. А что касается Кирка, то это просто несчастный случай. Так ведь?
Алан Гамильтон молча наблюдал за ней. Кэтрин взглянула на него и подумала: «Он порядочный человек». И еще одна незваная мысль пришла в голову: «Жаль, что я не знала его раньше». Кэтрин виновато взглянула на портрет жены Алана в рамке, стоящий на журнальном столике.
– Спасибо, – сказала она. – Постараюсь этому верить. Надо привыкнуть к этой мысли.
Алан Гамильтон улыбнулся:
– Давайте привыкать вместе. Вы еще придете?
– Что вы сказали?
– У нас же сегодня была пробная встреча. Вы должны решить, прийдете вы еще или нет.
Кэтрин не колебалась ни минуты:
– Да, Алан. Прийду.
После ее ухода Гамильтон долго думал о ней.
У него было много привлекательных пациенток за эти годы, и некоторые из них проявляли к нему интерес как к мужчине. Но он был просто хорошим психиатром, чтобы соблазниться. В его профессии близкие отношения с пациентками были первыми по важности табу. Это было бы предательством.
Доктор Алан Гамильтон родился в семье медиков. Его отец, хирург, женился на медицинской сестре, а бабушка была известным кардиологом. С самого раннего детства он знал, что станет врачом. Хирургом, как отец. Он учился в медицинском колледже, а после его окончания вплотную занялся изучением хирургии.
У него был особый талант хирурга – нечто, чему невозможно научить. Но 1 сентября 1939 года армия третьего рейха нарушила границы Польши, а через два дня Англия и Франция объявили Германии войну. Началась вторая мировая война.
Алана Гамильтона забрали в армию в качестве хирурга.
22 июня 1940 года, когда фашисты уже захватили Польшу, Чехословакию, Норвегию и другие страны, когда пала Франция, вся тяжесть военных действий легла на Англию.
Сначала каждый день сто самолетов сбрасывали бомбы на Британские острова. Скоро их число увеличилось до двухсот, а затем до тысячи. Эту кровавую бойню трудно себе представить. Кругом лежали раненые и убитые. Города пылали. Однако Гитлер недооценил британцев. Бомбардировки только укрепляли их боевой дух. Они готовы были отдать жизнь за свободу. Оперировать приходилось бесконечно, днем и ночью, и иногда Алан не спал по шестьдесят часов подряд. Когда бомба попала в госпиталь, где он оперировал, он перевел своих раненых в помещение склада. Он спас бесчисленное количество жизней, хотя работать приходилось в нечеловеческих условиях.
В октябре бомбардировки особенно усилились, снова зазвучали сигналы воздушной тревоги. Люди спасались в подземных бомбоубежищах. В одну из бомбежек Алан делал операцию и, не желая оставлять пациента, отказался уходить в укрытие. Разрывы бомб приближались. Врач, ассистировавший Алану, сказал:
– Надо убираться отсюда к чертовой матери.
– Еще минуточку. – Алан Гамильтон удалял осколок шрапнели из груди раненого.
– Алан!
Но Алан не мог уйти. Он сосредоточился на операции и не слышал, что снаряды рвались уже вокруг госпиталя. Взрыва бомбы, попавшей в здание госпиталя, он так и не услышал.
Шесть дней он был без сознания, а когда пришел в себя, то узнал, что вдобавок к многочисленным ранениям и травмам у него раздроблены пальцы правой руки. Врачи сделали все, что смогли, и с виду рука выглядела нормально. Однако с хирургией было покончено.
Ему понадобился год, чтобы смириться с этой потерей. За ним наблюдал психиатр, серьезный специалист, который однажды сказал ему:
– Пора перестать жалеть самого себя и продолжать жить.