— Скоро утро. Может быть, тебе лучше отдохнуть? Мне кажется, ты плохо себя чувствуешь.
— Мне нужен хороший бой.
Звук шагов стих, Лукан остановился. В темноте Габриэлла услышала шорох ткани, будто он снимал с себя одежду. Женщина медленно продвигалась вперед на звук, вытянув вперед руки. Сейчас они находились в какой-то комнате, она нащупала справа от себя стену.
— В библиотеке у тебя горело лицо. И голос был… какой-то странный.
— Мне нужна пища. — Слова прозвучали глухо и угрожающе.
Почувствовал ли он, как она нервно отступила? Вероятно, да, потому что Лукан рассмеялся, как-то холодно и горько, словно ее страх и неуверенность забавляли его.
— Но ты ее уже получил, — напомнила ему Габриэлла. — Это было вчера ночью. Разве крови миньона, которого ты убил, тебе недостаточно? Ты же сказал, что вам нужно питаться раз в несколько дней.
— Ты успела стать специалистом в этом деле? Твои способности меня впечатляют.
Небрежно, со стуком упал на пол один ботинок, затем другой.
— Нельзя ли включить здесь свет? Я тебя не вижу…
— Не надо никакого света! — рявкнул Лукан. — Я тебя отлично вижу. Я чувствую запах твоего страха.
Габриэлла испугалась не столько за себя, сколько за него. Он был не просто на грани срыва, с ним происходило что-то ужасное. Ей казалось, сам воздух вокруг него раскалился от ярости. В темноте она чувствовала эту ярость, как невидимую силу, которая отталкивала ее.
— Лукан, я сделала что-то не так? Я не должна находиться в бункере? Если ты изменил свое решение на этот счет, так знай, я тоже считаю, что мне не следовало приезжать сюда.
— Тебе больше негде спрятаться.
— Я хочу вернуться домой.
Габриэлла почувствовала, как ее обдало жаром, будто он посмотрел на нее.
— Ты не можешь вернуться домой. Ты останешься здесь, пока я не приму другого решения.
— Но это похоже на приказ.
— Это и есть приказ.
Теперь и Габриэлла пришла в ярость.
— Лукан, верни мне мобильный телефон. Я должна позвонить друзьям и убедиться, что с ними все в порядке. А затем я вызову такси и поеду домой, мне нужно разобраться со всем, что свалилось на мою голову.
— Об этом не может быть и речи.
Звякнуло оружие, затем раздался резкий звук выдвигаемого ящика.
— Теперь ты в моем мире, Габриэлла. И мое слово здесь — закон. Я выпущу тебя отсюда, когда решу, что тебе ничего не угрожает.
Габриэлла едва сдержалась, чтобы не выругаться.
— Послушай, может быть, днем твое великодушие и благородство вновь к тебе вернутся, только не думам, что я опять в это поверю.
От злобного рычания у нее зашевелились волосы на затылке.
— Ты не понимаешь, что на поверхности сразу же погибнешь без меня? Если бы не я, ты погибла бы в первый год своей жизни!
Габриэлла оцепенела.
— Что ты такое говоришь?
Лукан молчал.
— Что это значит, что я погибла бы?..
— Я был там, Габриэлла, — сквозь зубы прошипел Лукан. — Двадцать семь лет назад на автовокзале Бостона на беззащитную молодую мать с ребенком на руках напал Отверженный. Я был там.
— Моя мать… — растерянно пробормотала Габриэлла, сердце бешено заколотилось в груди. Она нащупала у себя за спиной стену и прислонилась к ней.
— Он успел прокусить ей горло и пил ее кровь. Я почувствовал запах крови и направился к автовокзалу. Я успел, иначе он убил бы ее, а затем и тебя.
Габриэлла не верила своим ушам.
— Ты спас нас?
— Я дал твоей матери шанс убежать. Он выпил у нее слишком много крови, и ее уже ничто не могло спасти. Но она хотела спасти тебя. И она побежала, держа тебя на руках.
— Нет, она не хотела меня спасти, она меня бросила. Оставила в мусорном баке, — сдавленно прошептала Габриэлла, вновь почувствовав нестерпимую боль обиды брошенного ребенка.
— От укуса у твоей матери случился шок. Она перестала соображать, что делает. Ей казалось, что она спрятала тебя, положила в безопасное место.
Господи, сколько лет она хотела узнать правду о своей матери. Сколько разных оправданий ее поступка придумывала. И все они, как оказалось, были слишком далеки от истины.
— Как ее звали?
— Не знаю. Меня это не интересовало. Она была просто еще одной жертвой Отверженного. Я никогда не вспоминал об этом, пока ты не рассказала мне сегодня о своей матери.
— А я? — Габриэлла пыталась собрать все фрагменты головоломки. — Когда ты в первый раз пришел в мой дом после того, как я стала свидетельницей убийства, ты знал, что я — тот ребенок, которого ты спас?
Лукан сухо рассмеялся:
— Ничего подобного у меня и в мыслях не было. Я пришел на запах жасмина, который вел меня от самого клуба. Я хотел тебя. Я хотел узнать, такая ли вкусная твоя кровь, как твой запах и твое тело.
Слова Лукана заставили Габриэллу вспомнить все те восторги страсти, что она с ним испытала. Сейчас ей хотелось знать, что она будет ощущать, если, занимаясь с ней любовью, он станет пить ее кровь. К своему ужасу и удивлению, она почувствовала не только любопытство.
— Но ты же этого не сделал.
— И никогда не сделаю, — резко ответил Лукан и страшно выругался, шипя от боли. — Я бы никогда к тебе не прикоснулся, если бы знал…
— Что знал?
— Ничего. Забудь. Просто… Голова раскалывается, я не могу говорить. Убирайся отсюда. Оставь меня.
Габриэлла не двинулась с места. Она слышала его неуверенные шаги, он споткнулся, зарычал.
— Лукан? Что с тобой?
— Все в порядке, — прохрипел Лукан. — Мне нужно… О черт. — Она слышала его тяжелое дыхание. — Убирайся отсюда, Габриэлла. Мне нужно… нужно остаться… одному…
Что-то тяжелое с глухим стуком упало на ковер. Габриэлла услышала, что дыхание Лукана стало прерывистым.
— Сейчас тебе нельзя оставаться одному. И я больше не могу разговаривать с тобой в темноте. — Женщина шарила по стене в поисках выключателя. — Я ничего не…
Под рукой щелкнула кнопка.
«О господи!»
У огромной кровати, поджав колени к груди, лежал Лукан. Обнаженный по пояс, без ботинок, он корчился от боли. Татуировки на спине и груди меняли цвет от темно-лилового до черного, когда он, обхватив руками живот, в судорогах извивался на полу.
Габриэлла подбежала к Лукану и опустилась рядом с ним на колени. Его тело сильно дернулось и свернулось в тугой клубок.
— Лукан! Что с тобой?
— Убирайся! — прорычал он и, как раненое животное, раздраженно оттолкнул ее, когда Габриэлла протянула к нему руку. — Уходи! Это не твоя… забота.
— Почему нет?!
— Уходи… А-а-а! — Судорога, еще более сильная, скрутила тело Лукана. — Отойди от меня.
Видеть, как он мучается, было тяжело. Габриэлла растерялась, она не знала, что предпринять, ее охватила паника.
— Лукан, скажи, что с тобой происходит? Что я должна сделать?
Он откинулся на спину, словно чьи-то невидимые руки приподняли его и бросили. Жилы на шее натянулись, как жгуты, вены на руках вздулись, рот оскалился большими, острыми клыками.
— Уходи отсюда, Габриэлла!
Габриэлла отстранилась, но оставлять его в таком состоянии не собиралась.
— Мне кого-нибудь позвать? Я могу сходить за Гидеоном и…
— Нет! Никого не надо… звать! Никого! — Лукан повернул к ней голову, и Габриэлла увидела его горящие янтарным огнем глаза с росчерком узких черных зрачков. Зловещий взгляд замер на ее горле, как раз в том месте, где пульсировала сонная артерия. По телу Лукана волной прошла сильная дрожь, он закрыл глаза. — Пройдет. Постепенно… всегда проходит.
Словно в подтверждение его слов, судороги отпустили, тело немного расслабилось, он еще долго лежал в таком положении, потом начал вставать, с большим трудом, неуклюже, но злобно заворчал, когда Габриэлла попыталась ему помочь, и она поняла, что лучше его не трогать. Невероятным усилием воли Лукан поднялся на ноги и тут же повалился ничком на стоявшую рядом кровать. Он продолжал прерывисто дышать, тело было напряженным и непослушным.
— Чем я могу тебе помочь?
— Уходи, оставь меня. — Вампир с трудом выдавливал слова.
Габриэлла даже и не думала уходить, она осмелилась протянуть руку и коснуться его плеча.
— Ты весь горишь. У тебя сильный жар.
Лукан ничего не ответил. Габриэлла решила, что он не хочет тратить силы на разговоры, они нужны ему, чтобы справиться со странным, так неожиданно поразившим его недугом. Он заявил, что ему нужна пища, но ей показалось, что причина недуга иная, более глубокая, чем просто голод. Таких мучительных страданий ей видеть не приходилось.
И вдруг в голове пронеслась мысль, даже не мысль — слово, которое Лукан произнес сегодня ночью.
«Кровожадность».
Страшная болезнь — признак Отверженных, так он ей объяснил. Это то, что отличало их от вампиров Рода. Теперь, глядя на Лукана, Габриэлла понимала, насколько трудно утолять голод, который может уничтожить тебя.
И еще она хотела знать: если вирус Кровожадности берет за горло, как быстро он может придушить?
— С тобой все будет в порядке, — тихо сказала она Лукану, гладя его по голове. — Просто расслабься и позволь мне о тебе позаботиться.
Глава двадцать третья
Он лежал в прохладном полумраке, легкий ветерок шевелил его волосы. Он не хотел пробуждаться от глубокого сна без сновидений. Нечасто ему приходилось испытывать такой покой. Он хотел еще глубже в него погрузиться и спать сотню лет.
Совсем рядом проплыл легкий волнующий аромат жасмина. Всей силой легких он вдохнул его, ощущая в пересохшем горле сладость, он смаковал аромат. Поднял тяжелые веки и увидел красивые карие глаза, смотревшие на него.
— Тебе лучше?
Он действительно чувствовал себя лучше. Головная боль прошла, тело не жгло адским огнем, судороги не стягивали внутренности в тугой узел. Оставался некоторый дискомфорт, но это пустяки.
Лукан попытался сказать, что он в отличной форме, но из горла вырвался только нечленораздельный хрип. Он откашлялся и произнес:
— Я в порядке.