Вскоре губернатор начнет принимать делегации от многочисленный гильдий и купеческих союзов. Тогда новую власть можно будет считать установившейся.
Разумеется, в том случае, если победоносное контрнаступление летерийцев не освободит пограничные города. В слухах, естественно, недостатка не было. Морские баталии между флотилиями эдур и летерийцев. Тысячи моряков, ушедших на дно. В шторме, что разразился далеко на западе прошлой ночью, видели начало магической войны. Седа Куру Кван наконец-то вступил в бой всей своей чудовищной мощью. Гавань была забита трупами летерийцев, однако в море умирали эдур.
Согласно наиболее причудливому из слухов, островная тюрьма во Втором Девичьем форте отразила целую серию атак эдур и продолжала держаться, поскольку среди полутысячи осужденных солдат оказался маг, некогда составлявший конкуренцию самому седе. Потому-то в Трейте и стояла армия эдур – они не хотели оставлять за спиной очагов сопротивления.
Удинаас знал: все это не более чем слухи. Возможно, сопротивление и не полностью подавлено, но император не обращал на него ни малейшего внимания. Летерийская же флотилия так пока и не появилась. Корабли эдур контролировали море Каттер вплоть до самого Оула на юге.
Он подтянул ноги и встал. Прошел обратно через весь пирс. На улицах было тихо. Большую часть следов побоища – тела, ломаную мебель и черепки – уже вывезли, а прошедший накануне дождь отмыл кровавые потеки. Однако в воздухе еще стояла дымная вонь, а на стенах домов виднелись следы жирной копоти. Окна оставались без стекол, в проемах выбитых дверей зиял мрак.
Удинаас никогда особенно не любил Трейт. Город кишел преступниками и опустившимися потомками нереков и фентов, а рынок был переполнен некогда священными иконами и реликвиями. Теперь предметы ритуального искусства продавались как сувениры. Церемониальные посохи вождей, врачебные кошелки шаманов. Фентские сундуки предков, прямо с костями. Улицы и переулки вдоль гавани были переполнены торгующими собой детьми нереков, и все вокруг отдавало самодовольством, словно это и есть самый правильный миропорядок, в котором каждый занимает уготованное ему место. Летерийцы-господа, окруженные низшими расами; низшей расе должно служить, а их культуре – пойти на продажу.
Вера в свое предназначение диктовала вполне определенную мораль.
Но вот явились дикари и установили новый порядок, доказав, что предназначение – иллюзия. Город застыл в шоке, и лишь наиболее предприимчивые из торговцев не сдавались, полагая, что новые правила ничем не будут отличаться от старых, что естественный порядок вещей не зависит от конкретных правителей. В то же время они считали, что в финансовых играх летерийцам нет равных, так что в конце концов победа останется за ними, а вот дикарям придется цивилизоваться. И это докажет, что в предназначении нет ничего иллюзорного.
Удинаас подумал, что, возможно, они и правы. В конце концов, все не так просто. Продолжительность жизни тисте эдур очень, очень велика, культура – одновременно устойчивая и глубоко укорененная. Консервативная. Во всяком случае, до недавних пор. До Рулада. Пока им не завладел меч.
Некоторое время спустя он прошел через внешние ворота и оказался рядом с лагерем эдур. Море палаток вмещало в себя не армию, а целый снявшийся с места народ, у которого вовсе не было привычки к кочевой жизни. Периметр лагеря патрулировали призраки. Они не обратили на раба особого внимания, и он миновал посты. Его собственного приятеля, Сушеного, давно не было слышно, но Удинаас знал, что тот никуда не делся. Просто затаился вместе со своими тайнами. Иногда до Удинааса, словно откуда-то издалека, доносился его смех – причем, как правило, в совершенно неподходящее время.
Шатер Рулада стоял в самом центре лагеря. Вход охраняли демоны, одетые в броню из вываренной кожи и вооруженные палицами. Лица демонов целиком скрывали шлемы.
– Ну сколько сегодня из шатра вытащили трупов? – поинтересовался Удинаас, проходя мимо. Ни один из демонов не ответил.
Внутри шатер разделялся на четыре комнаты занавесями из плотной ткани, закрепленными на бронзовых рамах. Помещение у входа тянулось на всю ширину шатра. Вдоль стен стояли скамейки. Справа от входа были свалены различные припасы в бочонках, ящиках и глиняных горшках. Вход в главную залу располагался между двух занавесей.
Войдя туда, Удинаас обнаружил, что император стоит у подножия трона. Рядом с деревянной платформой подножия на трофейной кушетке со странно отсутствующим выражением лица расположилась Майен. В тени у стены позади императрицы стояла Пернатая Ведьма; ее опухшее лицо покрывали синяки. Лицом к императору и спиной к Удинаасу стояли Ханнан Мосаг и Халл Беддикт. Призрака-телохранителя колдуна-короля видно не было.
– …нет ни малейшего сомнения, – закончил фразу Ханнан Мосаг.
Со лба Рулада, куда его ударила рука солдата, ломая шею, отвалились монеты. На коже остались следы в виде шрамов, со складкой там, где лобная кость от удара провалилась внутрь. Внутренние повреждения исцелились, так что самой вмятины уже не было. Глаза императора настолько налились кровью, что походили сейчас на мутно-красные лужицы. Он какое-то время смотрел на Ханнана Мосага, явно не отдавая себе отчета, что по его изуродованному лицу пробегают спазмы, потом уточнил:
– Потерянные сородичи? Как это понимать?
– Тисте эдур, – ответил Ханнан Мосаг ровным голосом. – Выжившие с поры, когда наш народ был рассеян. После того как мы потеряли Скабандари Кровавого глаза.
– Откуда такая уверенность?
– Я увидел их во сне, император. Мое сознание проникало в иные миры, лежащие рядом с нашим вдоль…
– Куральд Эмурланна.
– В одном из миров живут кенилл’ра, демоны, которых мы призвали к себе на службу. В другом обитают тени погибших в наших битвах прошлого.
Халл Беддикт кашлянул.
– Колдун-король, не те ли это миры, что мой народ называет Обителями?
– Возможно, хотя я сомневаюсь.
– Неважно, – бросил Рулад Халлу и принялся расхаживать взад и вперед. – Ханнан Мосаг, и хорошо ли живут наши потерянные сородичи?
– Не слишком, государь. Некоторые утратили память о прошлой славе. Другие были покорены…
Император резко повернул голову.
– Покорены?
– Да.
– Наш долг их освободить, – отчеканил Рулад и снова принялся расхаживать. Никто ничего не сказал, единственным звуком, последовавшим за этими словами, было зловещее позвякивание золотых монет.
Удинаас тихонько прошел вперед и встал позади трона. То, как легко Рулад позволял колдуну-королю собой манипулировать, вызывало в нем чувство, близкое к жалости. За всеми этими монетами, за разноцветным мечом скрывался всего лишь неопытный и развращенный юный эдур. Ханнан Мосаг был вынужден уступить трон перед мощью Рулада, но от амбиций правителя вовсе не отказался.
– Мы построим корабли, – заговорил наконец император. – Думаю, такие же, как у летерийцев. Большие, пригодные для дальних плаваний. Ты сказал, что там сохранились и миры тисте анди? Мы их завоюем и обратим в рабство, они станут корабельной обслугой. Приступим, как только падет Летер, как только наша империя победит.
– Государь, когда я говорил про другие миры… некоторые из них позволят нам путешествовать быстрей. Между ними есть… врата. Я найду способ их открывать, управлять ими. Если в этих скрытых мирах есть моря, мы сможем плавать так быстро…
– Моря? – расхохотался Рулад. – Даже если морей нет, тебе придется их создать!
– Государь?
– Открой один мир над другим. Выпусти воду из океанского мира в пустынный.
Глаза колдуна-короля чуть расширились.
– Это приведет к чудовищному… опустошению.
– Ты хочешь сказать – к очищению? В конце концов, разве империя эдур должна ограничиться одним миром? Смотри шире, Ханнан Мосаг. – Он сделал паузу, поморщился, словно его свело внутренней судорогой, и продолжил напряженным голосом: – Именно это и дает власть. Да, именно это. Способность видеть явления во всей их… огромности. Видеть потенциал. Кто после этого устоит перед нами? – Он резко развернулся: – Удинаас? Где ты был?
– В гавани, император.
– С какой целью?
– Смотрел, как пируют акулы.
– Ха! Ты слышал, Ханнан Мосаг? А ты, Халл Беддикт? Вот кто проявил истинное хладнокровие – наш собственный раб! Значит, наш выбор был верным. А теперь скажи нам, Удинаас, веришь ли ты в эти сокровенные миры?
– Если истина не лежит на поверхности, император, неужели следует закрывать на нее глаза? Как я могу не верить?
Ханнан Мосаг вздрогнул, его глаза сузились. Неожиданно прозвучал негромкий и неторопливый голос Майен:
– Пернатая Ведьма утверждает, что он одержим.
На несколько ударов сердца все умолкли. Рулад медленно приблизился к Удинаасу.
– Одержим? Кем же, Майен? Рабыня не сообщила тебе подробностей?
– Вивалом. Разве вы не помните тот случай?
– Урут Сэнгар его проверила, императрица, – возразил Ханнан Мосаг.
– Да. И ничего не нашла. Не нашла яда в крови.
Рулад пристально вглядывался в лицо раба.
– Удинаас?
– Я тот, кого вы видите, господин. Если во мне и есть яд, я об этом ничего не знаю. Госпожа Урут была вполне уверена, иначе она сразу же приказала бы меня убить.
– Тогда откуда подобные обвинения со стороны Пернатой Ведьмы?
– Возможно, – пожал плечами Удинаас, – она хочет отвлечь от себя внимание, чтобы побои были не столь жестокими.
Рулад вытаращил на него глаза, потом резко повернулся.
– Побои? Нам сообщили, что шальная магическая атака…
– Ну и кто здесь отвлекает от себя внимание? – усмехнулась Майен. – А вы что же, ставите слова раба выше слов собственной жены?
Похоже, император решил не продолжать.
– Разумеется, нет, Майен. – Он повернулся к Ханнану Мосагу. – А ты что скажешь?
Сдвинутые брови Ханнана Мосага демонстрировали прямо-таки безупречный баланс между недоумением и заботой.
– О чем я должен высказать свое мнение, государь? О том, течет ли в жилах этого Удинааса кровь вивала, или о том, что ваша супруга избивает свою рабыню?