Порыв ветра погнал последний дым от погребальных костров на деревню, и Трулл Сэнгар, выйдя утром из дома отца, почувствовал горький привкус тумана.
Он жалел, что нашел новый мир. Открытия отменить нельзя. А теперь он причастен к тайне и, честно говоря, совсем этому не радовался. Даже знакомые лица казались чужими. Что им известно? Как обширен и коварен обман? Скольких воинов вовлек Ханнан Мосаг в свои честолюбивые замыслы? Насколько объединились женщины против колдуна-короля?
Братья ни словом не обмолвились между собой после разговора у ямы, и только пробитый череп дракона был свидетелем того, что любой назвал бы предательством. Приготовления к путешествию шли полным ходом. Рабы не будут сопровождать их. Ханнан Мосаг заранее послал духов в деревни, лежащие между началом пути и ледяными полями, так что провиант будет обеспечен, и нести тяжелую поклажу не придется, по крайней мере, до самого конца.
Полдюжины рабов тянули через мост повозку с только что выкованным оружием. Копья с железными наконечниками стояли торчком плотными связками. Копнами лежали мечи с крестовидными гардами в ножнах из вареной кожи. А еще секачи для спешившихся всадников, связки длинных стрел с кожаным оперением, метательные топоры, так любимые арапаями, широкие сабли в стиле мерудов…
Кузницы снова принялись выбивать военные ритмы.
Трулл увидел Фира и Рулада, направлявшихся к повозке, за ними шли рабы. Фир отдавал распоряжения, куда нести оружие.
Рулад взглянул на подходящего Трулла.
– Тебе нужны еще копья, брат? – спросил он.
– Нет, Рулад. Я смотрю, тут оружие арапаев и мерудов. И бенедов, и ден-ратов…
– Да, всех племен. И так теперь во всех кузницах, во всех деревнях. Обмен опытом.
Трулл повернулся к Фиру.
– Что думаешь, брат? Будешь обучать воинов хиротов новому оружию?
– Прежде я учил, как защищаться от него. Колдун-король хочет создать настоящую армию, как у летери. Значит, появятся специальные подразделения… Я оружейник хиротов, а теперь, по воле колдуна-короля, и других племен.
– Ты возглавишь армию?
– Если настанет война, то да, я поведу ее в бой.
– Так приходит слава к Сэнгарам, – произнес Рулад ровным голосом.
– Бинадас вернулся на рассвете, – сказал Фир. – День ему нужен для отдыха. Потом выступаем.
Трулл кивнул.
– Приближается торговый караван летери, – сказал Рулад. – Бинадас встретил их по пути. Аквитор – Сэрен Педак. И с ними Халл Беддикт.
Халл Беддикт, посланник, предавший нереков, тартеналов и фараэдов. Что ему нужно? Трулл знал, что не все летери едины. Разные мнения сталкивались в звоне мечей. Измены плодились с ужасающей скоростью в больших городах и даже – по слухам – в самом королевском дворце. Торговец везет слово того, кто купил его. А Сэрен Педак как аквитор ни за что не выскажет собственного мнения и не будет встревать в чужие замыслы. Трулла не было в деревне во время ее прошлых визитов, так что о ней он судить не мог. Но Халл, бывший посланник, – о нем говорили, что он неподкупен. Как может быть неподкупен только человек, однажды проданный.
Трулл молча наблюдал, как рабы переносят оружие из повозки в оружейную.
Даже его братья казались… какими-то другими. Словно между ними натянулись незримые тугие тени. Тьма кроется в крови братьев. Все это было некстати для предстоящего путешествия. Весьма некстати.
Я всегда приносил только беспокойство. Я не так много вижу. Нужно помнить о своем изъяне, своей слабости. Как с моими подозрениями о Руладе и Майен. Неправильные дела, неправильные мысли – только они неутомимы…
– Бинадас сказал, что Бурук везет летерийское железо, – прервал Рулад раздумья Трулла. – Это кстати. Во имя Пятнистой, летери действительно дураки…
– Нет, – сказал Фир. – Они просто другие. Они не видят противоречий в том, чтобы сначала продавать нам железо, а потом затеять войну.
– Или убивать тюленей, – ответил, кивнув, Трулл. – Они тянут десятки тысяч жадных рук, и неизвестно, где честные, а у кого власть.
– Король Эзгара Дисканар не таков, как Ханнан Мосаг, – начал Фир. – У него нет над своим народом абсолютной…
Фир замолчал, и Трулл обернулся.
– Сегодня придет в гости Майен, – сменил тему Фир. – Матери может потребоваться твоя помощь в подготовке ужина.
– Мы все поможем, – сказал Рулад, взглянув на мгновение в глаза Труллу и снова повернувшись в сторону рабов.
Абсолютная власть… нет, мы же отказались от этого? Да ее, может, и не было никогда. Впрочем, женщины…
Остальные рабы суетились в доме; Удинаас пробрался в спальный закуток. Вечером ему предстояло прислуживать, так что он получил разрешение предварительно немного отдохнуть. Он видел, что Урут стоит у центрального очага, но сумел пробраться в суматохе незамеченным – просто раб в полумгле.
Слова Пернатой Ведьмы не затихали, комом сжимая горло. Если эдур узнают о правде, которая течет по его жилам, его убьют. Надо прятаться, вот только как…
Удинаас улегся на матрац и закрыл глаза. Над ним проносились звуки и запахи из большого зала.
Сегодня он будет работать рядом с Пернатой Ведьмой. Она приходила к нему тогда, во сне. Больше возможности поговорить с ней не представилось. Да и непохоже, что она хотела вызвать его на разговор. Помимо неравенства в их положении, она видела в нем кровь вивала – так она сказала во сне. Или это была вовсе не она, а всего лишь колдовство моего собственного разума, пыль в глаза. Все же нужно с ней поговорить, если получится.
Половики вытащили на улицу и развесили на столбах. Удары палок, которыми рабы выбивали пыль, звучали, как далекий глухой гром.
Среди мыслей и пустых размышлений, куда делся тень-призрак, Удинааса одолел сон.
Он – ничто, бесформенный сгусток чувств. Во льду. Синий, темный мир, исполосованный зеленым, усыпанный гравием и песком, пахнущий холодом. Ледяные потоки ползут друг на друга с невнятным ворчанием. Преломленный солнечный свет прогревает глубины, где тепло копилось, пока громовой хлопок не сотрясал мир.
Удинаас тек по этому замерзшему пейзажу, который для любого наблюдателя нижнего мира застыл в бездвижье и безвременье. Никакого давления, никакого веса и неизмеримых сил не было явлено до последнего момента, когда все сломалось.
Во льду были фигуры. Тела, поднятые с земли далеко внизу и застывшие в нелепых позах. Вокруг ран – облака брызг крови. Потоки желчи и выделений. Удинаас путешествовал сквозь сцены бойни. Тисте эдур и темнокожие. Громадные рептилии, некоторые с клинками вместо передних лап. В неисчислимых количествах.
Проплывая мимо места, где тела рептилий сбились в плотную массу, Удинаас вдруг отдернулся. Гейзер растаявшей воды ударил из льда прямо перед ним, пробившись среди трупов. Розовая, мутная вода вырывалась рывками, словно ее качало глубокое подземное сердце.
И вода была ядом.
Удинаас несся сквозь лед, наталкиваясь на окаменевшие трупы. По изогнутым трещинам, свободным от тел. По прямым каналам.
Большие существа с бурой шерстью застыли стоя, из пастей торчали зеленые растения. Целые стада висели над черной землей. Белые бивни и блестящие глаза. Пучки нащипанной травы. Длинные тени – волки, крутоплечие, серые – пойманные в прыжке, рядом с громадным рогатым зверем. Снова сцена бойни, жизнь, запечатленная в момент катастрофы, яростно хлынувшие моря, бездыханный холод, прорезающий плоть до кости.
Мир… сам мир предает. Странник побери, как такое возможно?
Удинаас знал многих, для кого единственным богом была определенность, неважно в каком обличье. Подобная религия упрощает мир, когда все рассекается скальпелем холодного суждения, и починить уже невозможно. Он видел подобную определенность, хотя никогда не разделял ее.
Но он всегда считал, что сам мир… неоспорим. Не замерший – никогда не замирающий, – однако доступный пониманию. Несомненно, он бывает жесток, смертелен… но почти всегда видишь, что тебя ждет. Существа, замороженные в прыжке. Существа, стоящие и жующие траву. Это за границей понимания. Чародейство. Несомненно. И все равно, какая чудовищная сила, ведь ясно, что мир и все живущее естественным образом сопротивляется чародейству. Это очевидно, иначе маги и боги давным-давно изменили бы мир и нарушили равновесие. Поэтому земля должна сопротивляться. Звери, живущие на ней, должны сопротивляться. Поток воздуха, глоток воды, растущая трава и жужжащие насекомые – все должны были сопротивляться.
И проиграли.
Потом в глубине возникло нечто. Припавшая к земле каменная башня. Тонкий узкий прорез обозначал дверь, и Удинаас двигался к ней через твердый лед.
В темный портал.
Раздался грохот, и Удинаас, внезапно обретший плоть, упал на колени. Лед содрал кожу с колен и ладоней. Удинаас выпрямился и задел плечом что-то шаткое.
Жестокий стылый воздух жалил легкие. Сквозь замерзающие слезы он увидел в голубом сиянии высокий силуэт. Кожа словно отбеленный пергамент, конечности слишком длинные, со множеством суставов. Черные ледяные глаза, выражение легкого удивления на лице. Из одежды – только сбруя из полосок кожи. Оружия нет. Мужчина, если вообще человек.
А потом Удинаас заметил разбросанные на полу вокруг фигуры скрюченные трупы. Темная зеленоватая кожа, клыки. Мужчина, женщина, два ребенка. Тела изувечены, сломанные кости торчат из плоти. Судя по положению тел, убил их белокожий.
Удинаас невольно содрогнулся.
– Сушеный! Тень-призрак! Ты со мной?
Тишина.
Сердце заколотилось в груди. На сон не похоже – слишком все реально. Он не ощущал несоответствий, не был уверен, что тело его лежит на тюфяке в большом доме эдур.
Он здесь, замерзает.
Здесь. В глубине льда, в мире секретов, где время остановилось.
Он повернулся и посмотрел на дверь.
И только сейчас увидел следы на покрытых изморозью плитках. Следы вели наружу. Следы босых ног, детских.
Чувствуя, как слабеют руки и ноги, Удинаас двинулся по следам. Мимо стоящей фигуры. Тут он обратил внимание, что затылок человека пробит. Волосы и кожа едва держались на осколках черепа, свисавших к шее. Какой-то кулак пробил голову, пронзив серую губку мозга.