– Даже камни меняются. Ничто не остается неизменным…
– Мы остаемся. Разве нет? Мы говорим о прогрессе, но на самом деле мы желаем продолжения настоящего. С его бесконечными излишествами, неуемными аппетитами. Все те же правила, все та же игра.
Сэрен Педак пожала плечами.
– Мы говорили о нереках. Благородная женщина тисте эдур из племени хиротов благословила их…
– Еще до того, как нас объявили гостями.
Она подняла брови.
– Еще одно прикрытое оскорбление летерийцев? Одобренное самим Ханнаном Мосагом? Халл, думаю, ты превзошел самого себя.
– Думай что хочешь.
Она повернулась.
– Пойду прогуляюсь.
Урут встретила Майен на мосту. О чем бы они ни говорили, разговор вышел короткий и без драмы – по крайней мере, Удинаас со своего места перед большим домом ничего особого не заметил. Пернатая Ведьма, передав сообщение от своей госпожи, последовала за Урут и почтительно ожидала шагах в шести – не так далеко, чтобы совсем ничего не слышать. Потом Урут и Майен пошли бок о бок, рабы двинулись за ними.
Услышав тихий смех, Удинаас напрягся и сгорбился на табурете.
– Тише, Сушеный! – прошептал он.
– Есть области, мертвый раб, – зашептал дух, – где память побеждает забвение и делает давно прошедшие века реальными, как нынешний. Время отступает. Смерть сдается. Иногда, должник Удинаас, такая область приближается.
– Хватит, прошу. Мне не интересны твои тупые загадки…
– Хочешь увидеть то, что вижу я? Прямо сейчас? Послать вуаль Тени, чтобы накрыла твои глаза?
– Не сейчас…
– Поздно.
Перед глазами раба начали разворачиваться картины, тонкие, как паутина; деревня вокруг словно съежилась, побледнела и размылась. Удинаас пригляделся. На месте поляны выросли высоченные деревья, дождь пеленой укрывал взъерошенный мох. Море по левую руку – гораздо ближе – яростно набрасывало серые пенные волны на изрезанный каменный берег, вздымая брызги к небу.
Удинаас вздрогнул от ярости этих волн – и они тут же пропали во тьме; перед глазами раба возникла новая сцена. Море скрылось за горизонтом на западе, и осталась каменная равнина, изрезанная шрамами от ледяных скал. В стылом воздухе повис запах разложения.
Мимо Удинааса пробежали фигуры – то ли одетые в меха, то ли в собственных толстых шкурах, пятнистых, бурых и черных. Тела высоких существ казались непропорционально большими под маленькими головами с массивными челюстями. У одного на тростниковом кукане висели мертвые выдры, другие несли свернутые веревки, сплетенные из травы.
Они молчали, но Удинаас чувствовал, с каким ужасом они вглядывались в северное небо.
Раб прищурился и разглядел, что привлекло их внимание.
Столб черного дыма поднялся над низкими ледяными склонами. Дым приблизился, и Удинаас ощутил злобу, исходящую от великого, невероятного колдовства – эту злобу явно ощущали и высокие мохнатые существа.
Они замерли и тут же побежали дальше – мимо Удинааса…
… и сцена изменилась.
Побитое каменное русло, измельченные валуны, вьющийся туман. Две высокие фигуры тащили третью – женщину, мертвую или без сознания; распущенные коричневые волосы скользили по земле. Удинаас вздрогнул, узнав одну из фигур – слепящие доспехи, подкованные сапоги и серебряный плащ, шлем с забралом. Менандор. Сестра Рассвет. Он хотел бежать – она не могла его не заметить, – но почувствовал, что не в состоянии шевелиться.
И вторую женщину он узнал – по страшным статуям, наполовину погрузившимся в суглинок в лесу вокруг деревни хиротов. Пегая кожа – серая с черным – делала лицо похожим на боевую маску. Кираса из пятнистого железа. Кожаные наручи и поножи с цепями, за спиной развевается длинный плащ из кожи тюленя. Пятнистая, неверная Сестра. Сукул Анхаду.
И он понял, что за женщину они тащили. Сумрак, Шелтата Лор. Любимая дочь Скабандари, защитница тисте эдур.
Две женщины остановились и отпустили слабые руки третьей; та рухнула на землю, как мертвая. Две пары широких, с третьим веком, глаз тисте словно уставились на Удинааса.
Менандор заговорила первая:
– Не ожидала тебя здесь встретить.
Удинаас пытался придумать ответ, но тут мужской голос рядом с ним произнес:
– Что вы с ней сделали?
Повернувшись, раб увидел еще одного тисте – на расстоянии протянутой руки от табурета Удинааса. Ростом выше женщин, закован в белую эмалевую броню, забрызганную кровью и со следами ударов меча. Разбитый шлем привязан справа у пояса. Кожа белая, как кость. На левой щеке ветвистой молнией засохла кровь. Пламя сожгло большую часть волос, красная кожа на макушке потрескалась и кровоточила.
Два длинных меча в ножнах были прикреплены на спине; рукоятки возвышались над плечами.
– Ничего такого, чего она не заслужила, – ответила Менандор.
Вторая женщина оскалилась.
– У нашего дяди были виды на нашу прелестную кузину. Но пришел ли он, когда она визжала, моля о помощи?
Покрытый боевыми шрамами мужчина шагнул мимо раба, глядя на тело Шелтаты Лор.
– Это ужасно. Я хотел бы умыть руки – и отказаться от всего.
– Не выйдет, – сказала Менандор со странным весельем. – Мы все отравлены кровью нашей матери…
Сукул Анхаду повернулась к сестре.
– Ее дочери получили не просто яд! Посмотри на нас! – Она ткнула пальцем в сторону мужчины тисте. – А ты, отец? Эта стерва летит на пернатых крыльях из тьмы другого владения, призывно раздвинув ноги, – не ты ли стал первым в очереди? Чистый Оссерк, первый сын Тьмы и Света… Ты был там, смешав свою кровь с кровью этой шлюхи, – скажи, ты назвал ее сестрой до того, как трахнул, или после?
Если яд в ее словах и оказал какое-то действие, внешне это не проявилось. Тот, кого назвали Оссерк, улыбнулся и посмотрел в сторону.
– Не нужно говорить таким тоном о матери, Сукул. Она ведь умерла, дав тебе жизнь…
– Она умирает, давая жизнь всем нам! – Сукул Анхаду подняла кулак, словно скрутив жгутом воздух. – Умирает и возрождается. Тиам и ее дети. Тиам и ее любовники. Тысяча ее смертей – и ничего не меняется!
Менандор заговорила спокойным тоном:
– И с кем ты спорил, Оссерк?
Оссерк нахмурился.
– С Аномандром. Он победил меня в тот раз. Если подумать, – Оссерк помедлил, – это неудивительно. Оружие гнева часто оказывается сильнее брони разума. Однако я его задержал…
– Чтобы дать Скабандари сбежать? – спросила Менандор. – Зачем? Пусть он родня, но он предатель и убийца.
Оссерк поднял брови в притворном удивлении и посмотрел на лежащую без чувств женщину.
– Допустим, ваша кузина не мертва. Соответственно, и я могу указать, что Скабандари не убил Силкаса Руина…
– Верно, – отрезала Сукул. – Он наказал его похлеще. Если только ты не считаешь, что вечно грызть землю – завидная судьба.
– Успокойся, – вздохнул Оссерк. – Как ты сама часто повторяла, дитя, измена и предательство – любимые черты нашей большой семьи. В любом случае мне здесь больше ничего не нужно. Что вы с ней будете делать?
– Мы подумали, что Силкасу нужна компания.
Оссерк замер.
– Двое из Взошедших драконов в одной земле? Вы придумали суровое испытание для дома Азатов, доченьки.
– Скабандари захочет освободить ее? – спросила Менандор.
– Скабандари уже не в состоянии освобождать, – ответил Оссерк. – Даже себя самого.
Обе женщины застыли от удивления. Помедлив, Менандор спросила:
– Кто это сделал?
Мужчина пожал плечами.
– Какая разница? Скабандари кичливо полагал, что боги этого мира не в силах ему противостоять. – Он задумчиво посмотрел на дочерей. – Считайте это предупреждением, милые. Мать Тьма родила первых детей вообще без отца. И, что бы ни говорил Аномандр, они не были тисте анди.
– Мы не знали, – сказала Менандор.
– Теперь знаете. Ступайте аккуратно, дочки.
Удинаас смотрел, как высокая фигура уходит, и вдруг ахнул: очертания Оссерка начали расплываться, сдвигаться, менять форму. Распахнулись громадные, золото с серебром, чешуйчатые крылья. Мощным рывком дракон поднялся в воздух.
Сукул Анхаду и Менандор смотрели ему вслед, пока дракон не превратился в уголек на фоне темного неба.
Сукул хмыкнула.
– Странно, что Аномандр его не убил.
– Что-то сковывает их, ограничивает, о чем ни мы, ни кто-то другой ничего не знает.
– Не исключено. А может быть, все намного проще.
– То есть?
– Им нравится сама игра, – сказала Сукул, скупо улыбнувшись. – А если один убьет другого, удовольствию конец.
Взгляд Менандор упал на неподвижную фигуру Шелтаты Лор.
– А она? Она ведь взяла любовника из богов этого мира?
– На время. И родила двух ужасных детишек.
– Ужасных? Значит, дочек.
Сукул кивнула.
– Их отец все понимал с самого начала, поэтому и дал им такие имена.
– Да? И что же за имена?
– Зависть и Злоба.
Менандор улыбнулась.
– С этим богом я, пожалуй, встретилась бы как-нибудь.
– Наверное, ему не понравилось бы то, что мы намерены сделать с Шелтатой Лор. Более того, возможно, прямо сейчас он разыскивает нас, чтобы не дать нам отомстить. Соответственно, как выражается Оссерк, нам лучше поторопиться.
Удинаас увидел, что две женщины отошли от бесчувственного тела кузины.
Менандор посмотрела на сестру.
– Этот бог, любовник Шелтаты… как его зовут?
Ответ Сукул донесся словно издалека:
– Драконус.
После обе женщины превратились в драконов, величиной почти с Оссерка, – одна пятнистая, другая ослепительно белая. Пятнистая взвилась в воздух и кругами спустилась к телу Шелтаты Лор, ухватив ее когтистыми лапами.
Белая поднялась вдогонку за сестрой, и обе понеслись прочь. На юг.
Сцена перед глазами раба быстро померкла.
Удинаас по-прежнему сидел перед большим домом Сэнгара, держа в руке наполовину очищенную рыбу; рыбий глаз уставился на него беспокойным взглядом тупого удивления – этот глаз, или точно такой же, Удинаас видел все утро и весь день, а теперь, в сгущающихся сумерках, глаз снова смотрел – молча и безжизненно. Как будто Удинаас держал в руке вовсе не рыбу.