– Проклятье, мы отрезаны!
Оказаться в самой гуще бойни, ошеломленным свидетелем убийства несчастных, потерявших всякое руководство солдат. И надеяться только, что следом возьмутся за ростовщиков… Удинаас ковылял следом за императором тисте эдур и его дюжиной озверевших воинов, которые прокладывали себе дорогу сквозь живую плоть, скашивая людей, словно сорняки.
Мастерство боя, которое демонстрировал Рулад, было явно не его собственным. Руки двигались так быстро, что были едва видны, и в движениях этих не было ни опаски, ни даже намека на осторожность. Он что-то бормотал вслух, и эти безумные звуки время от времени прерывались вскриками, в которых ужаса было столько же, сколько и ярости. Он не был похож на победителя в момент триумфа. Ни на воина, охваченного горячкой боя, упоенного кровью. Просто на… палача, занятого своим привычным делом.
Эдур рядом с ним рухнул, пронзенный отчаянным выпадом летерийца, император взвизгнул, бросился вперед. Взмах разноцветного лезвия, фонтан крови. Император расхохотался, да так, что чуть не захлебнулся. Воины эдур искоса бросали на обезумевшего правителя осторожные взгляды.
Они двинулись вниз по улице, прорубаясь сквозь что-то наподобие арьергарда. Удинаас спотыкался о трупы, об извивающихся, воющих раненых. Солдаты, зрение которых уже гасло в агонии, звали матерей – к таким раб наклонялся, касался плеча или клал пальцы на покрытый испариной лоб и тихонько произносил:
– Я здесь, сынок. Все в порядке. Иди, ничего не бойся.
Словно кающийся священник, что шепчет торопливые благословения, лжет во спасение, дарует прощение и одновременно умоляет кого-то – или что-то – простить его самого. Только ничья рука его не коснулась, ничьи пальцы не легли на лоб.
Воздаяние. За сожженные деревни. Но где же ростовщики? В конце концов, это их война!
Еще сто шагов. Еще трое павших эдур. Рулад и восемь соплеменников продолжают схватку. Где же остальная армия?
В другом месте.
Если задавать правильные вопросы, то и ответы на них будут столь же очевидны. Какое тонкое откровение, похоже, эту мысль стоит развить…
Еще один эдур вскрикнул, поскользнулся и рухнул лицом вниз. Рулад убил двоих, и оказалось, что больше у них на пути никого нет. В замешательстве они остановились прямо посреди перекрестка, мимо медленно плыли струи дыма.
Справа вдруг кто-то появился. Двое смертельно раненых эдур отлетели в сторону. Нападающий выбросил вперед левую руку, и шея третьего воина эдур громко хрустнула. Звон мечей, кровь, упал еще один эдур. Прорвавшись, нападающий развернулся на месте.
Рулад бросился на него. Два меча – один тяжелый и разноцветный, другой простой, без украшений – со звоном столкнулись и, повинуясь движению вдруг выгнувшегося запястья неизвестного, так и не разошлись. Левая рука нападающего стремительно вылетела вперед поверх мечей, ладонь ее коснулась лба Рулада.
Шея императора с треском переломилась.
Разноцветный меч соскользнул вдоль лезвия нападающего, но тот уже успел сделать шаг вперед, и его клинок вонзился в грудь очередного эдур.
Еще удар сердца – и оставшиеся два воина тисте эдур тоже пали, щедро поливая брусчатку кровью, словно в знак расплаты.
Неизвестный огляделся, увидел Удинааса, чему-то кивнул и помахал рукой в сторону проулка, откуда вышла женщина. Она успела сделать полдюжины шагов, прежде чем Удинаас ее узнал.
Похоже, ей здорово досталось.
Не думай об этом. Мужчина гораздо опасней.
Сэрен Педак не заметила ни его, ни мертвых эдур. Неизвестный взял ее за руку. Удинаас смотрел, как они уходят по улице, исчезают за углом.
Где-то позади – крики воинов эдур, топот бегущих ног.
Раб понял, что стоит рядом с телом Рулада, смотрит на него, на склоненную под неестественным углом голову на вывернутой шее, на руки, крепко сжимающие меч.
И ждет, когда изо рта императора вырвется безумный смех.
– В жизни не видал такой странной брони.
Сэрен удивленно моргнула:
– Что?
– А со своим мечом он обращался недурно. Очень скор. Лет за пять он набрался бы опыта и тогда стал бы по-настоящему опасен. Даже для серьезных бойцов. Таких, как Отблеск, Сплин, как бы даже не Шкуродер. Но его броня!.. Эх, было бы у нас время!
– Что?
– Я про того тисте эдур, подружка.
– Тисте эдур?
– Забудь про него. Вот и они.
Впереди, на корточках в конце тупика – шесть фигур. Четверо мужчин, две женщины. Все в багровых мундирах. Мечи обнажены, на лезвиях кровь. Еще один, в более легкой, чем у остальных, броне и с чем-то похожим на диадему в левой руке, выступил вперед.
И произнес фразу на незнакомом Сэрен Педак языке.
Стальные Прутья что-то нетерпеливо проворчал в ответ. Подтянул Сэрен Педак поближе, а человек, который заговорил первым, начал жестикулировать. Воздух вокруг них наполнился мерцанием.
– Корло открывает Путь, подружка. Мы идем туда и, если повезет, никого там не встретим. Как далеко мы сможем уйти, никто не знает. Надеюсь, что достаточно далеко.
– Куда? – спросила она. – Куда мы направляемся?
Там, где только что была голая стена тупика, теперь зияла мутная тьма.
– В Летерас, аквитор. Помнишь – там нас ждет корабль?
В жизни не видал такой странной брони.
– Он мертв?
– Кто?
– Он мертв? Ты его убил? Того тисте эдур?
– Не было выбора, подружка. Он закрывал дорогу, а другие уже были на подходе.
О нет.
Потоки рвоты лились на песок.
По крайней мере, прекратился визг. Вифал ждал, усевшись на траве над самой полоской прибрежного песка, где, стоя на четвереньках и опустив голову, трясся, кашлял и отплевывался молодой эдур.
Чуть в сторонке двое нахтов, Ринд и Пьюл, сражались за кусок плавника, который от их усилий уже почти рассыпался в труху. Последнее время они не прекращали подобные разрушительные игрища, заставляя оружейника-мекроса задумываться, не пытаются ли они без слов донести до него некую истину. Хотя, возможно, они просто сходили с ума, оказавшись в изоляции.
Что тоже было своего рода истиной.
Он презирал религию. Не желал, чтобы боги становились у него на пути. Взошедшие были для него хуже бешеных животных. Зла, что творили смертные, было достаточно; иметь дело с неизмеримо более сильными бессмертными ему и подавно не хотелось.
А бог-инвалид в грязном шатре, его бесконечные муки, успокоительный дым семян, которые тот бросал на жаровню, – для Вифала все это давно стало звеньями одной цепи. Демонстративное страдание, одержимость желанием распространить собственное жалкое существование на целый мир, на все миры. Жалкое существование – и фальшивое от него избавление, муки – и безвольная капитуляция перед ними. Звенья одной цепи.
На маленьком острове посреди безлюдного моря Вифал совсем затерялся. Мысли и самосознание умалялись, теряли связь и форму. Он словно бродил среди чьих-то воспоминаний, среди чужого мира, который медленно открывался ему навстречу.
Постройка гнезда.
Яростное разрушение.
Клыкастая пасть, распахнутая в беззвучном конвульсивном хохоте.
Трое шутов раз за разом повторяли одно и то же представление. Что же оно означало? Какую мысль, для которой он оказался слишком слеп и туп, они пытались ему передать?
Юный эдур затих, полностью опорожнив желудок. Затем поднял на Вифала глаза – словно голые, ободранные до самой сердцевины, состоящей лишь из боли и страха.
– Нет, – едва прошептал он.
Вифал отвернулся, разглядывая песчаный берег.
– Умоляю… не надо больше.
– Закаты здесь, к сожалению, так себе, – сообщил Вифал. – Да и восходы не сказать чтоб очень.
– Ты просто не представляешь, что это такое!
Вопль улетел прочь и затих.
– Он строит все более и более сложные гнезда, – продолжал Вифал. – Думаю, старается добиться определенной формы. С наклонными стенами и треугольным входом. Потом Мэйп все рушит. Какой же вывод мы должны из этого сделать?
– Пусть он забирает свой проклятый меч. Я не пойду. Не пойду туда. Не пойду, даже и не пытайся меня заставлять.
– Я тут ни при чем. Вообще.
Рулад пополз к нему.
– Ты сделал этот меч! – прохрипел он с укором.
– Огонь, молот, наковальня, закалка. Я давно потерял счет мечам, которые сделал. Все, что нужно – железо и немного пота. В этот раз, думаю, материалом были осколки другого клинка. Те, черные. Два осколка, черных и очень хрупких. Даже форму толком не определить. Интересно, где он их раздобыл?
– Все на свете ломается, – выдавил Рулад.
– Тут ты прав, парень. Сломать можно все.
– И ты бы смог?
– Смог что?
– Сломать этот меч!
– Нет, парень, не смог бы.
– Но ведь все ломается!
– Включая людей, парень.
– Что ж тут хорошего?
– Я уже мало что могу вспомнить, – пожал плечами Вифал. – Думаю, он крадет мою память. Говорит, что он – мой бог. Все, что от меня требуется – поклоняться ему, тогда мне все станет ясно. Вот и объясни, Рулад Сэнгар, тебе-то самому – все ясно?
– Это ты, ты сделал этот ужас!
– Я? Может, ты и прав. Я принял условия сделки. Но, видишь ли, он мне солгал. Обещал, что отпустит меня, если я сделаю меч. Он лжет, Рулад. Уж это-то я теперь точно знаю. Усвоил как следует. Этот бог – лжец!
– У меня есть власть! Я император. Я сам выбрал себе жену. Идет война, и Летер скоро падет!
– А он ждет тебя, – махнул Вифал рукой в глубь острова.
– Все меня боятся!
– Страх рождает покорность, парень. Они пойдут за тобой. Они тоже сейчас тебя ждут.
Рулад обхватил руками голову и затрясся.
– Он меня убил. Не летериец, совсем не похож на летерийца. Всех нас перебил. Моих семерых братьев и меня самого. Он был очень… быстр. Казалось, он почти не движется, а мои родичи падали и умирали.
– В следующий раз так легко уже не получится. С тобой будет тяжелей справиться. А в следующий за ним – еще тяжелей. Это-то ты хоть понял, парень? Так уж все устроил тот бог-калека, что сейчас ждет тебя.