– Надо полагать, я чувствовал бы сейчас вину, если бы вы и вправду посылали меня с поручением. А так-то я всего лишь вышел прогуляться, лунный свет меня зачаровал, и…
– Стой где стоишь! Назад! Назад!
Бугг застыл на месте, потом осторожно отступил.
– Ты чуть не раздавил Эзгару! Думаешь, у него был шанс увернуться? Боюсь, ни малейшего! – Шагнув вперед, Тегол опустился на колени рядом с насекомым, медленно ползущим по шероховатой поверхности крыши. – Смотри, как он перепугался!
– Откуда вы знаете? – удивился Бугг.
– Он пополз в обратную сторону – надо думать, не от хорошей жизни.
– Послушайте, хозяин, я его вам принес, просто чтобы позабавить, – кто ж знал, что вы его приручить решите?
– В тебе, Бугг, нет ни капли сентиментальности. А Эзгара, напротив, вдвойне… э-э…
– Яйцеобразен?
– И в самом лучшем смысле этого слова! – Тегол бросил взгляд на телохранителя, который, как всегда невозмутимо, взирал на него. – Видишь, он тоже со мной согласен. Ну или кто-то из его братьев. Когда Эзгара ползал по его лицу, он и глазом не моргнул.
– Каким же образом Эзгара попал ему на лицо, хозяин?
– А у другого – по безрукавке, и он тоже не дергался. Такова, Бугг, истинная добросердечность, смотри и учись.
– Непременно, хозяин.
– Кстати, понравилось ли тебе купание?
– Не особо.
– Хочешь сказать, ты просто оступился?
– Мне показалось, что кто-то шепчет мое имя…
– Шурк Элаль?
– Нет.
– Харлест Эберикт? Кубышка? Главный следователь Рукет? Лучший крысолов Ормли?
– Нет.
– Может быть, тебе просто померещилось?
– Все может быть. К примеру, меня, похоже, преследуют крысы.
– Наверное, так оно и есть. Одна из них и прошептала твое имя.
– Звучит не слишком-то приятно, хозяин.
– Не могу не согласиться. А мне приятно, что мой собственный слуга якшается с крысами?
– Вы предпочли бы голодать? – усомнился Бугг, извлекая что-то из-под рубахи.
– Нет! Ты не…
– Успокойтесь, это всего лишь кошка. – Бугг извлек освежеванное, без головы и лапок тельце. – Боюсь только, не без привкуса, что дает канал.
– Очередной подарок от Рукет?
– Как ни странно, нет. Прямиком из канала.
– Фу!
– Судя по запаху, еще довольно свежая…
– А что это за веревочка?
Слуга приподнял кошку повыше, ухватил двумя пальцами свисающую с нее веревку и, перебирая ее, добрался туда, где веревка исчезала в мясе. Потянул за нее, потом хмыкнул.
– Что там такое? – полюбопытствовал Тегол.
– Веревка заканчивается большим зазубренным крючком.
– Ух ты.
– А с другой стороны оборвана… То-то мне показалось, что, падая, я за что-то зацепился. – Бугг отделил ломтик мяса с бедра кошки, разорвал его пополам и положил по обе стороны от Эзгары. Насекомое принялось за ужин. – В любом случае мяса у нас теперь на две, если не на три трапезы, надо лишь ополоснуть. Нам, хозяин, вообще в последнее время везет.
– Действительно. – Тегол призадумался. – Придется быть поосторожней. Хорошо, есть ли для меня новости?
– Надеюсь, хозяин, вы понимаете, что Герун Эберикт должен был убивать в день в среднем по десять-пятнадцать человек, чтобы выполнить годовую норму? Неужели у него есть время для чего-то еще?
– Он мог набрать для этого банду наемников, таких же безумных, как и он сам.
– Тоже верно. Так или иначе, Шурк куда-то пропала, так что Харлест и Ублала теперь очень расстроены…
– Харлест-то почему?
– Так ему теперь, кроме Ублалы, больше некому похвастаться новыми клыками и когтями, а тот был не слишком-то восхищен – настолько не слишком, что затолкал Харлеста в саркофаг и запечатал крышку.
– Бедный Харлест.
– Ну, он быстро успокоился, – заметил Бугг, – и теперь предвкушает, как эффектно воскреснет. Знать бы еще, когда.
– А вот Шурк Элаль меня беспокоит.
– Почему?
– Выходит, она не передумала. И собирается-таки ограбить Депозитарий. Как бы даже не нынешней ночью.
Бугг покосился на охранника.
– Хозяин…
– Ай-яй-яй, какой я все-таки неосторожный! – Поднявшись на ноги, Тегол подошел поближе. – Парень слышит все, это правда. Однако, друг мой, уж в одном-то мы с тобой сумеем согласиться? – Охранник не отвел взгляда, но в глазах его что-то шевельнулось. – Любого вора, который попытается проникнуть в Депозитарий, можно сразу считать покойником, верно?
Чему-то усмехнувшись, Тегол снова обернулся к слуге. Бугг тем временем принялся стаскивать с себя мокрую одежду.
– Похоже, я простыл.
– Говорят, вода в канале не особо полезна для здоровья?
– Нет, хозяин, еще раньше. В Пятом Крыле. Мне все-таки удалось укрепить там фундамент.
– Уже? Вот это расторопность!
– Рад, что вы оценили, хозяин. Но там, в туннелях, очень холодно… Особенно теперь.
– Могу я уточнить подробности?
Бугг, совершенно голый, возвел глаза вверх, к еле видимым звездам.
– Лучше не стоит, хозяин.
– Хорошо, а как там Четвертое Крыло?
– Мои люди как раз им занимаются. Работы еще на неделю, самое большее – дней на десять. Прямо под ним оказалась старая дренажная траншея. Отводить ее в сторону мы не будем, просто установим внутри керамическую трубу большого диаметра…
– Ты хочешь сказать – канализационную?
– Корректный термин – керамическая труба большого диаметра.
– Извини.
– А потом засыплем всю траншею гравием. Странно, что Грюм сам об этом не позаботился. Что ж, ему в убыток, нам в доход.
– Так ты уже обсох, Бугг? Умоляю, скажи, что обсох. Взгляни на нашего охранника, он в таком ужасе, что речи лишился!
– Заметил и приношу глубокие извинения.
– Не думаю, что я и сам когда-либо видел столько шрамов на одном человеке, – уточнил Тегол. – Чем это ты занимаешься в свободное время, Бугг? Сражаешься со злобными кактусами?
– Не понимаю, хозяин. С чего бы кактусам быть злобными?
– Если на тебя нападают без причины, кто угодно озлобится, разве нет? Да вот хотя бы наш охранник может подтвердить.
– Только если он – или они – пострадал аналогичным образом, хозяин.
– Тут ты прав. Но ему придется раздеться, чтобы мы могли это выяснить.
– Что маловероятно.
– Согласен. Ладно, Бугг, вот тебе моя рубашка. Надень ее и не забудь поблагодарить меня за жертвы, на которые мне ради тебя приходится идти.
– Благодарю вас.
– Отрадно слышать. Ты оделся? Тогда пойдем.
– Куда, хозяин?
– В одно хорошо известное тебе место – о чем я сам узнал не без удивления. Ты, Бугг, просто кладезь неожиданностей. Ты у нас и чародей, и целитель, и Тот, Кто Ждет, и говоришь с демонами, и как бы даже не что похуже. Если бы не мой эгоцентризм, мне стало бы интересно.
– Я рад, что вы эгоцентрик, хозяин.
– И правильно, что рад. Я полагаю, молчаливый телохранитель также пожелает отправиться с нами. Итого трое готовы устремиться в ночной поход. Ну, вперед?
Путь лежал через лабиринты трущоб в восточной части Летераса. Ночной воздух здесь был горяч, смраден и отличался необычной плотностью. В кучах гниющего мусора что-то копошилось, а вдоль стен скользили стаи бродячих собак, которые явно были не прочь подраться, так что телохранителю даже пришлось обнажить меч. При виде клинка псы тут же бросились врассыпную.
Отдельные бездомные нищие, которым достало смелости или отчаяния заночевать прямо в проулках, соорудили себе из мусора подобия баррикад и шалашей. Остальные попытались устроиться на ночь на просевших крышах скрипучих халуп – спать там можно было в лучшем случае лишь урывками. На всем пути к сердцу гетто Тегол ощущал, как бесчисленные пары глаз следят сверху за их движением.
На ходу он не переставал рассуждать:
– …и это предположение есть краеугольный камень летерийского общества, а то и всех обществ на свете. Я говорю об идее неравенства, друзья мои. Поскольку из этой идеи вытекает представление о ценности отдельного человека, выраженной в денежном или в других измерениях, коим нет числа. Попросту говоря, в каждом из нас живет не подвергаемое сомнениям чувство, что нищие и голодные заслужили именно такую судьбу. Иными словами, бедные будут всегда. Сия банальность дает основу для непрерывного сравнения людей между собой, когда путем наблюдения мы устанавливаем отнюдь не то, что есть общего между нами, но именно то, что нас различает.
Я понимаю, что вы оба сейчас подумали; мне остается лишь бросить вам обоим вызов. И будет он вот таким. Представьте, что, проходя по этой улице, мы раздаем каждому встречному по тысяче монет, и так до тех пор, пока каждому не достанется его доля богатства. Решим ли мы таким образом проблемы этих людей? Я слышу, что вы отвечаете отрицательно – большинство внезапно разбогатевших станут вести себя расточительно или просто по-идиотски, и очень скоро они вновь окажутся у разбитого корыта. Мало того, если пытаться увеличить благосостояние подобным образом, деньги попросту потеряют ценность, и все обожаемое нами общественное устройство, лишившись столь полезного инструмента, неминуемо рухнет.
Могу возразить: подумаешь, велика беда! Существуют и другие способы понять, кто чего стоит. Вы оба воскликнете в ответ: если у труда теперь нет цены, то о какой стоимости идет речь? На что я лишь усмехнусь и покачаю головой. Сам труд и его продукты станут предметом обмена! Но постой же, перебьете вы меня, выходит, ценность каким-то образом снова пробралась назад? Ведь делать, к примеру, кирпичи – это не то же самое, что писать портреты. Предметам труда неявным образом приписывается внутренняя ценность, исходя из нашей потребности в сравнении… но разве я сам не подвергал сомнению потребность в столь сложных системах для определения этой самой ценности?
Так что же ты, собственно, хотел доказать, Тегол, спросите вы. В ответ я пожму плечами. Обещал ли я вам, что мои рассуждения будут иметь ценность с точки зрения потраченного на них времени? Да ничего подобного, а вот вы почему-то исходили из предположения, что это так. Что, собственно, и требовалось доказать.