И прежде, чем повелитель успевает ответить, чужеземка нажимает на выступающую косточку на своем запястье, и прямо сквозь кожу ладони проступают странные, светящиеся неземным голубым светом знаки. Некоторые символы ему знакомы, они выглядят, почти как привычные ему цифры. Только вот они стремительно уменьшаются с каждым биением сердца.
— Через двадцать шесть дней.
— Кто же ты? — пораженно выдыхает властитель, — не один из богов, раз сама говорила, что не знаешь их.
— Тебе ли не знать, что я человек? — невольница наклоняется, утыкается в шею царя, прячет лицо. — Зачем заставил меня рассказать об этом? Не лучше ли было, когда я одна страдала?
И повелитель лишь крепче обнимает ее, гладит по спине, и нечего ему ответить. Но все же рад он, что узнал, и теперь величайшей глупостью кажется ему напрасно тратить отведенное им время, а те, кто не согласен, должны промолчать. Решение уже готово, осталось его только обдумать до конца, но это завтра. Сейчас же, когда Виалль в его руках, размышлять о чем-то другом слишком расточительно.
Утро наступает слишком быстро, слишком безжалостно. Но повелитель должен начать новый день, а наложница должна вернуться на ночную половину.
Государственные дела ждут царя, но прежде он вызывает слугу и дает ему необычное поручение, тот поспешно кланяется, чтобы скрыть изумление, и уходит, торопясь выполнить приказ, который любому показался бы безумным. Но возразить повелителю никто не посмеет, сколь бы странным ни было его поручение, его исполнят быстро и точно. А если кто и рискнет его обсуждать, то только шепотом и с оглядкой.
Глава 28Договор с демоном
Сердце знает, почему
по весне оно так бьётся.
Речка знает, почему
океан её дождётся.
Ливень знает, почему
ночью плачет куропатка.
Ливень знает, почему
ворожит кукушка сладко.
Знает звёздная роса,
почему былинка вянет.
Знает роза, почему
соловья шипами ранит.
Знают очи, почему
слёзы катятся печально.
Я не знаю ничего
горше нашего прощанья.
Назрул Ислам.
Фатих:
Уже через несколько часов Виалль получает странный сверток от повелителя, и распоряжение из уст главного евнуха о том, что надо делать с полученной одеждой. Евнух не может скрыть свое недовольство, когда видит, как девушка облачается в только что сшитый по ее меркам наряд стражника, как надевает перевязь для мечей и закрепляет их на спине. Не положено наложницам даже прикасаться к оружию и носить одеяние свободных людей! Но, встретившись взглядом со ставшими вдруг почти прозрачными светлыми глазами, раб в мгновение покрывается холодным потом.
Всей кожей чувствует он опасность, исходящую от чужеземки, словно та вдруг сбросила маску послушной и покорной игрушки, и превратилась в хищника, жестокого и безжалостного. Не может быть у обычных людей таких холодных глаз, и даже появившаяся на розовых губах мягкая удивленная улыбка не может больше обмануть евнуха. Он поспешно кланяется и уходит, поручив Радже сопровождать это существо до пиршественной залы, где его дожидается повелитель.
«Если царь настолько глуп, что приблизил к себе эту чужестранку, да еще и доверил ей оружие, я ни слова не скажу. Не удивлюсь, если уже сегодня властитель лишится своей неразумной головы. Возможно, новый и юный правитель будет больше уделять внимания гарему, а значит и власти у меня будет больше…» — примерно так думал главный евнух, стремясь как можно скорее скрыться подальше от этих пугающих очей, тонко подведенных черной краской.
И вот уже наступает время обеда, который повелитель обычно проводит с самыми приближенными своими подданными — с визирями, с военачальниками, с самыми богатыми купцами, что более военных способствуют процветанию государства. И все они удивлены безмерно, видя сидящую рядом с царем девушку в одежде стража, похожую на причудливо наряженную куклу.
Трапеза проходит в натянутой атмосфере, никто не может понять, в чем дело, и что эта девушка, выглядящая как обитательница ночной половины, забыла здесь, да еще и смеет держать при себе оружие. Наконец, один из самых молодых визирей, недавно занявший пост после смерти отца, не выдерживает и подает голос:
— Повелитель, что эта женщина делает здесь?
Светловолосая чужеземка, до этого сидевшая почти неподвижно, и лишь изредка отправлявшая в рот кусочки пищи, поднимает на говорящего опущенные дотоле глаза, и рука визиря, дрогнув, проливает вино из кубка на дорогое платье. Потому что он сидит достаточно близко и видит, как стремительно сужаются черные бездонные зрачки, и очи, казавшиеся темными, светлеют, словно морознее небо. И так неестественно и пугающе выглядят они на неподвижном прекрасном лице, что хочет советник отодвинуться, и не может, загипнотизированный, будто бы глядит в глаза змеи.
Царь усмехается и кладет ладонь на плечо наложницы, и лицо той мгновенно меняется, уголки губ приподнимаются в мягкой полуулыбке, а длинные ресницы опускаются, скрывая опасный блеск.
— Таково мое решение.
Никто не смеет спорить, но властитель читает на их лицах недовольство и недоумение, и соизволяет пояснить свой поступок:
— У чужеземных царей принято постоянно держать при себе обученных воинов, чтобы могли они защищать правителя от любой опасности.
— И это обученный воин⁈ — визирь несдержанно вскакивает на ноги, и след от вина на его одеждах кажется смертельной кровавой раной.
— Не ты ли только что дрогнул от единого ее взгляда? — холодно вопрошает повелитель. — Если она — не воин, то как тогда назвать тебя?
Пристыжено садится советник на место и вновь сталкивается с немигающим змеиным взглядом, и кажется визирю, что бездонные зрачки пульсируют, становятся то шире, то уже, и жутко становится от этих пугающих очей. И молчат остальные, получив примерный урок, и уже никто не решается спросить у властителя, откуда на самом деле взялась эта дева с ледяными глазами.
Так уже к вечеру по всему дворцу распространились слухи, что царь заключил договор с демоном, и уже никто не хочет вспоминать, что этим самым демоном оказалась недавно привезенная невольница — северянка. Шепчутся слуги, передают друг другу весть, что повелитель теперь без наложницы и не выходит никуда, и что совсем потерял рассудок, околдованный дьявольскими синими глазами. А вслед за слугами и остальные подданные начинают передавать и другие сплетни, и все чаще слышатся смешки и издевки — сдался царь в плен деве, растерял остатки разума, превратился в игрушку в тонких пальцах, унизанных драгоценными перстнями.
Соглядатаи исправно доносят об этих дерзких разговорах повелителю, тот только хмурится, потому что казни одного — остальные только сильнее уверятся в своих догадках, а не брать с собой Виалль нельзя, и так слишком мало времени у них осталось. И поэтому он только отмахивается от нелестных сплетен, зато приказывает усилить другие, про демона в его услужении, только заменить демона на ифрита, а то и вовсе джинна. Многие люди на удивление суеверны, и побоятся говорить о потусторонних силах, лишь бы не накликать на себя беду.
А наложница по-прежнему сопровождает царя на обеды с подданными, и те уже привыкли к ее присутствию, и за трапезой как обычно неспешно обсуждают дела и заботы. Временами они словно и вовсе перестают замечать северянку — настолько она порой становится неподвижна и незаметна, что даже властитель, сидящий ближе всех, не может различить ни единого вздоха, ни единого шелеста одежды. Это тоже лишь подстегивает слухи о том, что она не человек, и владеет не только гипнотизирующим взглядом змеи, но и может становиться невидимой. Даже советники почти уверены, что она не из плоти и крови, хотя и сидят с ней за одним столом почти каждый день.
Остальную же часть времени, кроме ночи, обычно проводит чужестранка на ночной половине, слишком утомительно было бы для нее выслушивать вместе с царем все жалобы просителей и доклады чиновников. И лишь изредка Виалль удается выпросить возможность во время суда сидеть рядом с троном на низенькой скамейке, и тогда, как только посетители склоняются в глубоких поклонах, и не могут ничего видеть, тонкие пальчики незаметно касаются ноги повелителя, щекотно пробегают от колена до щиколотки, и властитель не может удержаться от улыбки.
Глава 29Тренировка
Ты слышишь воды рыданье,
Свой меч в ручье полируя.
Мысли твои в смятенье —
Лезвие ранит руку,
Мысли твои в разброде —
Краснеют светлые струи,
Хоть ты и внимать не хочешь
Рвущему сердце звуку.
Но если ты знаешь, воин,
Что родина за тобою, —
Помни о грозной клятве,
А не об ином законе,
И, совершив свой подвиг,
Падешь ты на поле боя,
Но будешь увековечен
В Цилиневом павильоне.
Ду Фу.
Фатих:
— Повелитель, можно мне тоже попробовать?
Царь с колебанием смотрит на наложницу. Он не сомневается в ее способностях, но ему и представить страшно, что кто-то может поранить девушку. Однако в то же время он видит, каким нетерпением горят синие глаза, и насколько чужеземка уверена в себе. И нет сил отказать:
— Только на деревянных мечах.
Виалль кивает, снимает с себя перевязь и берет в руки тренировочное оружие. И почти невозможно смотреть на то, как тонкая стройная фигурка приближается к вытоптанной сотнями ног площадке, где обычно соревнуются между собой стражники, оттачивая воинское умение. Сейчас там упражняются новички, едва вступившие в стражу, и еще не настолько умелые, как опытные воины, прошедшие множество битв. И хоть их сила пока не так велика, мечом они уже владеют.
Хочется приказать Виалль вернуться назад, во дворец, или еще лучше, на ночную половину, схватить в охапку, унести подальше. Но только чуть плотнее сжимает царь губы и молчит, потому что знает — не простит ему она такого. Назначив ее личным стражем, он уже сделал ее свободной, и теперь опять неволить не имеет права.