Первый завал и второй, почище первого, остались позади. Ник множество раз залезал на бревна – некоторые громоздились выше его головы, другие доходили только до пояса, – брал винтовку, клал на ствол, подтягивал сестру, помогал ей спуститься вниз на другую сторону или сам спускался первым, брал винтовку и помогал спуститься сестре. Они перелезали или обходили огромные кучи веток, на завалах нещадно палило солнце, пыльца амброзии и иван-чая тонкой пылью осаждалась на волосы девочки, заставляя ее чихать.
– Чертовы завалы, – сказала она, повернувшись к Нику.
Они отдыхали, усевшись на поваленном голом стволе, срубленном, ободранном и оставленном лежать корьевщиками. Ствол покрывал слой серой гнили, как и все здесь стволы, пни и ветви. На этом сером фоне яркими выглядели только буйные заросли сорных трав.
– Это последний завал, – успокоил ее Ник.
– Я их ненавижу. И эти сорняки – будто цветы на заброшенном кладбище.
– Ты видишь, почему я не хотел и пытаться пройти здесь в темноте.
– У нас бы и не вышло.
– Да. Зато никто не станет преследовать нас через эти завалы. А теперь мы выйдем отсюда в хорошую часть леса.
От солнцепека на завалах они спрятались в тени высоких деревьев. Завалы поднимались на гребень, спускались с него, после чего уступали место лесу. Теперь они шли по коричневой подстилке из опавшей хвои, которая пружинила у них под ногами. Не было ни кустов, ни подроста между толстенными стволами, а самые нижние ветки росли на высоте не ниже шестидесяти футов. В тени царила прохлада, а в верхушках деревьев шумел ветер. Солнечные лучи не пробивали их плотные кроны, и Ник знал, они смогут это сделать только около полудня, когда солнце окажется над ними. Сестра взяла его за руку и шагала рядом, чуть ли не прижавшись.
– Я не боюсь, Ники. Но ощущения какие-то странные.
– У меня тоже, – ответил Ник. – Всегда.
– Я никогда не бывала в таком лесу.
– Это единственный участок девственного леса.
– Нам долго идти по нему?
– Достаточно.
– Я бы испугалась, если б была одна.
– Он и правда вызывает какие-то странные ощущения. Но я не боюсь.
– Я об этом и сказала.
– Знаю. Возможно, мы так говорим, потому что боимся все же.
– Нет. Я не боюсь, потому что ты рядом. Хотя знаю, что одна бы боялась. Ты никогда ни с кем сюда не приходил?
– Нет. Всегда один.
– И ты не боялся?
– Нет. Но всегда чувствовал себя как-то странно. Как вроде бы должен был чувствовать себя в церкви.
– Ники, место, где мы собираемся жить, не такое величественное, как это?
– Нет. Не волнуйся. Там весело. Тебе понравится, малышка. Тебе там будет хорошо. Это такой лес, каким он был в стародавние времена. Это как последняя хорошая страна, которая еще осталась. Никто и никогда не доберется сюда.
– Я люблю стародавние дни. Но я не хочу, чтобы все было так величественно.
– Не все тогда было величественно. Но сосновые леса были.
– Гулять здесь так здорово. Я думала, что гулять среди сосен за нашим домом просто чудесно, но здесь еще лучше. Ники, ты веришь в Бога? Можешь не отвечать, если не хочешь.
– Я не знаю.
– Ладно. Можешь не говорить. Но ты не будешь возражать, если перед сном я помолюсь?
– Нет. Я напомню тебе, если ты забудешь.
– Спасибо. Потому что в таком лесу я вдруг чувствую себя жутко религиозной.
– Вот почему кафедральные соборы строят похожими на этот лес.
– Ты никогда не видел кафедрального собора, да?
– Не видел. Но я читал о них и могу их себе представить. И это лучший кафедральный собор, который у нас здесь есть.
– Ты думаешь, мы когда-нибудь сможем поехать в Европу и увидеть кафедральные соборы?
– Конечно, сможем. Но сначала мне надо выпутаться из этой передряги и научиться зарабатывать деньги.
– Ты думаешь, что сможешь зарабатывать деньги писательством?
– Если у меня будет получаться.
– Может, у тебя получится, если ты будешь писать что-нибудь более веселое? Наша мать говорит, что все написанное тобой слишком мрачно.
– Это слишком мрачно для «Сент-Николаса»[122], – ответил Ник. – Мне этого не говорят, но им не нравится то, что я пишу.
– Но «Сент-Николас» – наш любимый журнал.
– Знаю, – кивнул Ник. – Но для них я уж слишком мрачный. И при этом еще совсем не взрослый.
– Когда мужчина становится взрослым? Когда женится?
– Нет. Пока ты не взрослый, тебя отправляют в исправительную школу, а как только становишься взрослым, сажают в тюрьму.
– Я рада, что ты еще не взрослый.
– Они никуда меня не пошлют, – ответил Ник. – И давай не говорить о мрачном, даже если я пишу мрачно.
– Я не думаю, что это мрачно.
– Знаю. Но все остальные так думают.
– Попытаемся стать чуть веселее, Ники, – предложила сестра. – Этот лес делает нас чересчур серьезными.
– Мы скоро выйдем из него, – пообещал ей Ник, – и тогда ты увидишь, где мы будем жить. Ты голодна, малышка?
– Немного.
– Понятное дело. Тогда съедим по яблоку.
Они спускались вниз по длинному склону, когда увидели впереди солнечный свет, пробивающийся между стволами деревьев. Здесь, у края леса, росли зимолюбка и митчелла, появилась трава. Между толстыми стволами проглядывал и луг, который спускался к белым березам, растущим вдоль речки. За речкой и линией берез тянулось темно-зеленое болото, уходящее к далеким темно-синим холмам. Между болотом и холмами находился залив озера, но увидеть его они не могли, только чувствовали, что он там.
– Вон родник, – показал Ник, – и камни, где я разбивал лагерь.
– Здесь прекрасно, Ники, прекрасно, – воскликнула его сестра. – Озеро мы тоже сможем увидеть?
– Есть место, откуда его видно. Но лагерь нам лучше разбить здесь. Я принесу дров, и мы приготовим завтрак.
– Камни кострища такие древние.
– Это очень древнее место. Камни для кострища остались от индейцев.
– Как ты нашел сюда дорогу через лес без тропинок и отметок на деревьях?
– Разве ты не заметила палки-указатели на трех гребнях?
– Нет.
– Как-нибудь я тебе покажу.
– Твои?
– Нет. Остались от прежних времен.
– Почему ты мне их не показал?
– Не знаю, – ответил Ник. – Возможно, хотел выпендриться.
– Ники, здесь они нас никогда не найдут.
– Надеюсь на это.
Примерно в то время, когда Ник и его сестра подошли к первому завалу, егерь, который спал на крыльце дома, стоящего в тени деревьев над озером, проснулся от лучей солнца, которое поднялось над равниной за домом и светило ему в лицо.
Ночью егерь встал из-за стола, чтобы выпить воды, а вернувшись с кухни, лег на пол, подложив под голову диванную подушку. Проснувшись, он сообразил, где находится, и поднялся. Спал он на правом боку, потому что под левой рукой крепилась плечевая кобура с револьвером «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра. Проснувшись, он нащупал револьвер, отвернулся от солнца, слепившего глаза, прошел на кухню и выпил воды из ведра, которое стояло рядом со столом. Служанка разжигала плиту, и егерь спросил: «Как насчет завтрака?»
– Никакого завтрака, – ответила служанка. Она спала в сарайчике за домом и пришла на кухню получасом раньше. Спящий на полу егерь и практически пустая бутылка виски на столе вызвали у нее испуг и отвращение. Поэтому она злилась.
– Как это, никакого завтрака? – спросил егерь с черпаком в руке.
– Вот так.
– Почему?
– Есть нечего.
– А кофе?
– Кофе нет.
– Чай?
– Ни чая. Ни бекона. Ни муки. Ни соли. Ни перца. Ни кофе. Ни сухих сливок. Ничего.
– Что ты такое говоришь? Вчера вечером еды хватало.
– А сегодня ее нет. Наверное, все унесли бурундуки.
Сотрудник лесной охраны, приехавший из центрального управления, поднялся, когда услышал их разговор, и вышел на кухню.
– Как чувствуете себя утром? – спросила его служанка.
Мужчина проигнорировал ее и обратился к коллеге:
– Что тут такое, Эванс?
– Этот сукин сын приходил сюда ночью и унес с собой всю еду.
– Не смейте выражаться на моей кухне. – Служанка топнула ногой.
– Пошли отсюда. – Приехавший из центрального управления двинулся к двери на крыльцо. Оба вышли и захлопнули дверь за собой.
– И что это значит, Эванс? – Приехавший из центрального управления указал на большую бутылку «Олд грин ривер»[123], в которой виски осталось меньше четверти. – Ты, видать, набрался.
– Я выпил не больше твоего. Сидел за столом…
– И что делал?
– Ждал, когда появится этот чертов мальчишка.
– И пил.
– Не пил. Потом встал и где-то в половине пятого пошел на кухню выпить воды. Лег у двери, потому что устал сидеть.
– Почему ты не лег на крыльце?
– Так он бы меня не увидел, если бы захотел войти в дом с заднего крыльца.
– И что случилось?
– Наверное, он влез через окно, зашел на кухню, пока я сидел на крыльце, и забрал все, что ему требовалось.
– Чушь.
– А что делал ты? – спросил местный егерь.
– Я спал, как и ты.
– Ладно. Давай не будем ссориться. Толку от этого не будет.
– Позови служанку.
Едва служанка вышла на крыльцо, приехавший из центрального управления обратился к ней:
– Скажи миссис Адамс, что мы хотим с ней поговорить.
Служанка хотела что-то сказать, но передумала, развернулась и ушла на кухню, захлопнув за собой дверь.
– Ты лучше убери полную и пустую бутылки, – предложил приехавший из центрального управления местному егерю. – Они нам пользы не принесут. Или хочешь выпить?
– Нет, благодарю. Сегодня у нас рабочий день.
– А я глотну, – решил гость. – Потому что поделено не поровну.
– Я не прикасался к бутылке после того, как ты ушел, – твердил свое местный егерь.
– Что ты мне заливаешь?
– Ничего я не заливаю.