– Оттягивала и отрезала. Легко. Теперь я выгляжу как мальчик?
– Как мальчик-дикарь с Борнео.
– Я не могла сделать себе прическу, как у мальчика из воскресной школы. Они торчат во все стороны?
– Нет.
– Это так интересно. Теперь я твоя сестра, но и мальчик тоже. Как думаешь, новая прическа превратит меня в мальчика?
– Нет.
– Я бы хотела, чтобы превратила.
– Ты чокнутая, малышка.
– Возможно. Я выгляжу мальчиком-идиотом?
– Есть немного.
– Ты можешь подрезать их ровнее. С помощью расчески.
– Я, конечно, улучшу твою прическу, но не намного. Ты голоден, мой братец-идиот?
– Разве я не могу быть братом-неидиотом?
– Я не хочу менять тебя на брата.
– Теперь ты должен, Ники, или не понимаешь? Нам следовало это сделать, напрасно я не попросила тебя, но я знала, что без этого не обойтись, поэтому сделала сама. Сюрприз.
– Мне нравится, – кивнул Ник. – Пошли все к черту. Мне очень нравится.
– Спасибо, Ники, большое спасибо. Я лежала и пыталась отдохнуть, как ты и говорил. Но только рисовала в воображении все то, что могла бы для тебя сделать. Я думала, как раздобыть тебе банку жевательного табака, пропитанного каплями, сшибающими с ног, из какого-нибудь большого салуна в каком-нибудь большом городе вроде Шебойгана.
– Откуда у тебя такие мысли?
Ник уселся на земле, а его сестра – у него на коленях, она обнимала его за шею и терлась обстриженной головой о его щеку.
– Я взяла это из «Королевы шлюх», – ответила она. – И ты знаешь название салуна?
– Нет.
– Гостиный двор «Десятидолларовый золотой».
– Что ты там делала?
– Служила помощницей проститутки.
– И какие обязанности у помощницы проститутки?
– Она несет шлейф платья проститутки, когда та идет, и открывает дверь кареты, и отводит в нужную комнату. Как я понимаю – та же личная служанка.
– И что она говорит проститутке?
– Она говорит все, что приходит в голову, только если это не ругательства.
– Например, что, братец?
– Например: «Знаете, мэм, это приятно, в такой жаркий день, как сегодня, ехать в золоченой карете, напоминая птицу в клетке». Что-нибудь в этом роде.
– И что отвечает проститутка?
– Она отвечает: «Да, действительно, очень даже мило». Потому что эта проститутка, у которой я в помощницах, низкого происхождения.
– А какого происхождения ты?
– Я сестра или брат писателя, который пишет про ужасы, и получила хорошее воспитание. Поэтому меня хочет переманить главная проститутка и ее свита.
– Ты добыла капли, сшибающие с ног?
– Конечно. Она сказала: «Цыпочка, возьми эти капельки». «Спасибо», – ответила я. «И передай привет своему брату, пишущему такие кошмары, и предложи ему заглядывать в гостиный двор всякий раз, когда он окажется в Шебойгане».
– Слезь с моих коленей, – попросил Ник.
– Так они говорят в гостином дворе, – ответила малышка.
– Давай приготовим ужин. Ты не голодна?
– Я приготовлю ужин.
– Нет, ты рассказывай.
– Ты думаешь, мы хорошо проводим время, Ники?
– Мы отлично проводим время.
– Ты хочешь, чтобы я рассказала о том, что еще собиралась сделать для тебя?
– До того, как решила сделать что-то реальное и обстригла волосы?
– Это реальное. Подожди, пока услышишь. Могу я поцеловать тебя, пока ты готовишь ужин?
– Подожди немного, и я тебе скажу. Так что ты собиралась сделать?
– Что ж, наверное, я погубила душу прошлым вечером, когда украла виски. Как думаешь, можно погубить душу одним таким поступком?
– Нет. Все равно бутылка была открыта.
– Это так, но я принесла на кухню пустую пинтовую бутылку и квартовую бутылку с виски и наполнила пинтовую бутылку, и что-то пролилось мне на руку, и я слизнула виски и подумала, что этим, вероятно, погубила свою душу.
– И как виски на вкус?
– Чертовски крепкий и странный, немного тошнотворный.
– Этим душу не погубишь.
– Что ж, я рада. Погубив душу, как бы я могла положительно влиять на тебя?
– Не знаю, – ответил Ник. – Так что ты собиралась сделать?
Он уже разжег костер, и на огне стояла сковорода, и на ней лежали полоски бекона. Его сестра наблюдала, обхватив руками колени, а потом облокотилась на одну руку и вытянула ноги перед собой. Пыталась изображать мальчишку.
– Мне нужно научиться правильно держать руки.
– Держи их подальше от головы.
– Знаю. Мне было бы легче, если бы я могла копировать мальчишку моего возраста.
– Копируй меня.
– Действительно. Почему нет? Ты не будешь смеяться?
– Может, и буду.
– Я надеюсь, мне не придется снова становиться девочкой, пока мы в этом походе.
– Не волнуйся.
– У нас одинаковая форма плеч и ног.
– Что еще ты собиралась сделать?
Ник уже готовил форель. Скрученные коричневые ломтики бекона лежали на чистой щепке, отрубленной от одного из поленьев, которые они бросали в костер, и они оба вдыхали запах форели, жарящейся на свином жиру. Ник полил рыбу жиром, перевернул, снова полил. Темнело, и он занавесил маленький костер куском брезента, чтобы его не увидели.
– Что ты собиралась сделать? – в который уж раз спросил он.
Малышка наклонилась и плюнула в костер.
– Как у меня получилось?
– В сковороду не попала.
– Задумала плохое. Прочитала об этом в Библии. Хотела взять три длинных гвоздя, по одному на каждого, и вогнать им в висок, пока они спали, этим двум мужчинам и тому парню.
– И чем ты собиралась их вогнать?
– Приглушенным молотком.
– А как ты собиралась приглушить молоток?
– Приглушила бы, будь уверен.
– Эта затея с гвоздями слишком рискованная, чтобы за нее браться.
– Знаешь, одна девушка сделала это в Библии, а поскольку я видела, что вооруженные мужчины пьяны и спят, и ходила среди них ночью, и украла их виски, то подумала, почему бы мне не убить их, учитывая, что о чем-то таком написано в Библии?
– В Библии нет никакого приглушенного молотка.
– Наверное, я путаю с приглушенным веслом.
– Возможно. И мы никого не хотим убивать. Поэтому ты и пошла со мной.
– Знаю. Но совершить преступление нам легко – и мне, и тебе, Ники. Этим мы отличаемся от остальных. Потом я подумала, что все равно смогу быть полезной тебе даже с погубленной душой.
– Ты чокнутая, малышка, – покачал головой Ник. – Послушай, чай помешает тебе заснуть?
– Не знаю. Никогда не пила его на ночь. Только мятный чай.
– Я дам тебе слабенький и добавлю концентрированного молока.
– В этом нет необходимости, Ники, если молока у нас мало.
– С молоком будет вкуснее.
Они уже ели. Ник отрезал каждому по два куска ржаного хлеба и вымочил по одному для каждого в растопленном свином жиру, оставшемся на сковороде. Они съели пропитанный жиром хлеб и форель, с корочкой снаружи и мягкую и нежную внутри. Потом они бросили рыбьи кости в огонь и съели по второму куску хлеба, положив на него бекон. Малышка выпила жиденький чай с концентрированным молоком, и Ник заткнул палочками две дырки, которые пробил в крышке банки.
– Ты наелась?
– Более чем. Форель – пальчики оближешь, и бекон тоже. Нам повезло, что у них был ржаной хлеб, правда?
– Съешь яблоко, – предложил Ник. – Может, завтра мы поедим чего-нибудь получше. Может, мне следовало предложить еще что-нибудь, малышка?
– Нет, я наелась.
– Ты точно не голодна?
– Нет. Больше ничего съесть не смогу. Если хочешь, у меня есть шоколад.
– Где ты его взяла?
– Из своего загашника.
– Откуда?
– Из загашника. Где я запасаю все.
– Понятно.
– Он свежий. Твердый, с кухни. Мы можем начать с него, а другой кусок оставить для какого-то особого случая. Послушай, мой загашник на тесемках, как кисет для табака. Мы можем использовать его для самородков и всего такого. Как думаешь, Ники, отсюда мы пойдем на запад?
– Я еще не решил.
– Мне бы хотелось заполнить мой загашник самородками. По цене шестнадцать долларов за унцию.
Ник почистил сковороду и положил заплечный мешок в изголовье шалаша. Одним одеялом накрыл подстилку из молодых побегов, второе положил сверху и подоткнул под бок малышки. Почистил ведро на две кварты, в котором приготовил чай, и наполнил его чистой водой из родника. Когда вернулся с полным ведром воды, его сестра уже спала, соорудив себе подушку из мокасин, завернутых в синие джинсы. Он поцеловал ее, она не проснулась. Он надел старую куртку и покопался в заплечном мешке, пока не нащупал пинтовую бутылку виски.
Открыл и понюхал, пахнул виски очень хорошо. Ник налил полчашки воды из ведерка, которое наполнил родниковой водой, и добавил немного виски. Потом сидел и пил медленно, маленькими глоточками, всякий раз задерживая напиток под языком, прежде чем проглотить.
Он наблюдал, как маленькие угольки костра становятся ярче от дуновения ветерка, и смаковал виски с холодной водой, и смотрел на угольки, и думал. Допив содержимое чашки, налил в нее немного чистой воды, выпил ее и улегся. Винтовку положил под левую руку, подушку тоже сделал из мокасин и штанов, накрылся одеялом, помолился и заснул.
Ночью замерз, проснулся и накрыл сестру курткой, пододвинулся поближе к ней, подоткнул под себя одеяло, нашарил винтовку, подтянул к себе. Холодный, чистый воздух пахнул хвоей и сосновой смолой. Он и не представлял себе, до какой степени устал, пока его не разбудил ночной холод. Теперь он вновь расслабился, ощущая тепло, идущее от тела его сестры, и подумал: «Я должен заботиться о ней, стараться, чтобы у нее всегда было хорошее настроение, а потом привести домой целой и невредимой». Прислушался к ее ровному дыханию и тишине ночи, а потом снова уснул.
Проснулся он, когда утренний свет уже позволял разглядеть далекие холмы за болотом. Полежал, потянулся, чтобы размять затекшее тело. Сел, надел брюки цвета хаки и мокасины. Посмотрел на спящую сестру, укрытую до подбородка теплой курткой, на ее высокие скулы, загорелую веснушчатую кожу, обрезанные волосы, показывающие прекрасную линию головы и подчеркивающие прямой нос и прижатые уши. Ему хотелось нарисовать ее, и он всматривался в длинные ресницы, лежащие на щеках.