– Неужели на этой ферме нечего выпить? – спросил я Рене.
– Не знаю, – ответил он. – Не до этого было.
– Пойди и посмотри.
Он нашел несколько бутылок красного вина, вполне пригодного для питья, а я сидел, проверял оружие и отпускал шуточки. Мы поддерживали жесткую дисциплину, но обходились без формальностей, кроме как в расположении дивизии или когда хотели покрасоваться.
– Encore un coup manqué[162], – повторил я шутку, которая бытовала у нас с давних пор. Обычно эту фразу произносил один прохвост, когда я пропускал какую-нибудь мелочовку, ожидая, что вскоре на дороге появится что-то более существенное.
– Это ужасно, – кивнул Клод.
– Это невыносимо, – согласился Мишель.
– Я так просто не могу идти дальше, – вставил Онесим.
– Moi, je suis la France[163], – продемонстрировал знания французского Рыжий.
– Ты сражаешься? – спросил его Клод.
– Pas moi[164], – ответил Рыжий. – Я командую.
– Ты сражаешься? – спросил меня Клод.
– Jamais[165], – ответил я.
– Почему твоя форма в крови?
– Я присутствовал при рождении теленка.
– Ты – повитуха или ветеринар?
– Я дал ему только имя, звание и личный номер.
Мы пили вино, наблюдали за дорогой и ждали появления головного дозора.
– Ou est la[166] гребаный дозор? – спросил Рыжий.
– Они мне не докладываются.
– Я рад, что они не появились, пока мы вели этот маленький accrochage[167]. – Онесим повернулся ко мне. – Скажите мне, mon capitaine, что вы чувствовали, когда позволяли всему идти своим чередом?
– Пустоту.
– И что вы об этом думали?
– Я надеялся, что им не удастся прорваться.
– Нам, конечно, повезло, что они взорвались.
– И в том, что они не дали задний ход и не вступили в бой.
– Не портите мне день, – попросил Марсель.
– Два краута на велосипедах, – объявил Рыжий. – Приближаются с запада.
– Смелые парни, – прокомментировал я.
– Encore un coup manqué, – покачал головой Онесим.
– Кому-нибудь они нужны?
Никого они не заинтересовали. Катили с одной скоростью, наклонившись вперед, в слишком больших для таких педалей сапогах.
– Я попробую завалить одного из «М-1», – решил я. Огюст протянул мне винтовку, и я подождал, пока первый немец на велосипеде проедет мимо гусеничного бронетранспортера и покажется из-за деревьев, чтобы ничто не мешало целиться. Повел ствол следом за ним и промахнулся.
– Pas bon[168], – посетовал Рыжий, и я предпринял вторую попытку. На этот раз повел стволом чуть опережая велосипедиста. Немец упал, явив собой, как и всегда, очень грустное зрелище. Лежал на дороге рядом с перевернувшимся велосипедом, одно из колес которого продолжало крутиться. Второй велосипедист прибавил скорости, и скоро copains открыли огонь. Мы слышали громкие хлопки их выстрелов, но попасть в цель им не удалось, и велосипедист нажимал на педали, пока не скрылся из виду.
– От copains никакого гребаного толку, – с досадой махнул рукой Рыжий.
Потом мы увидели copains, которые вышли на дорогу и направились в нашу сторону. Французы в моей команде выглядели пристыженными и злыми.
– On peut les fussiller?[169] – спросил Клод.
– Нет. Мы не расстреливаем пьяниц.
– Encore un coup manqué, – вздохнул Онесим, и всем сразу полегчало.
Первый copain упрятал бутылку за пазуху. Я увидел ее, когда он остановился и протянул мне оружие.
– Mon capitaine, on a fait un veritable massacre[170].
– Заткнись! – рявкнул Клод. – И давай сюда оружие.
– Но мы обороняли правый фланг, – сипло заявил copain.
– Вы говно! – рявкнул Клод. – Вы настоящие алкоголики. Заткнись, и проваливайте.
– Mais on a battu[171].
– Сражались, – повторил Марсель. – Кто ж поверит!
– On peut fusiller les copains?[172] – спросил Рыжий. Слова эти он запомнил, как попугай.
– Ты тоже заткнись, – предложил ему я. – Клод, я обещал им два velos.
– Это правда, – кивнул Клод.
– Мы с тобой сейчас пойдем к дороге, выдадим им самые худшие и уберем краута и его velo. Остальным следить за дорогой.
– В прежние времена было иначе, – пожаловался один из copains.
– Теперь все будет не так, как в прежние времена. А вы наверняка пьянствовали и тогда.
Сначала мы подошли к лежащему на дороге немцу. Он еще не умер, но пуля пробила ему оба легких. Мы, как могли осторожно, подняли его, перенесли в тень и устроили поудобнее. Я снял с него форму и нательную рубашку, и мы смазали его раны сульфамидной мазью, и Клод снова одел его. Этот симпатичный краут выглядел лет на семнадцать. Пытался заговорить, но не смог. Но пытался держаться, как полагалось держаться в такой ситуации.
Клод снял форму с двух трупов и подложил ему под голову. Потом погладил по голове, взял руку, пощупал пульс. Юноша все это время смотрел на него, но не мог произнести ни слова. Так и смотрел, когда Клод наклонился и поцеловал его в лоб.
– Уберите этот велосипед с дороги, – приказал я copains.
– Cette putain guerre, – пробурчал Клод. – Эта грязная шлюха-война.
Юноша не знал, что это я подстрелил его, поэтому особо меня и не боялся, и я тоже пощупал ему пульс и понял, почему Клод сделал то, что сделал. Мне следовало бы поцеловать его самому. Но я упустил момент, а теперь оставалось только об этом сожалеть.
– Я бы хотел побыть с ним. – Клод посмотрел на меня.
– Спасибо тебе, – ответил я и пошел к четырем велосипедам, спрятанным за деревьями, и двум copains, которые стояли рядом, как вороны.
– Возьмите этот и этот, и чтоб я вас больше не видел. – Я забрал у них повязки и сунул в карман.
– Но мы сражались, – запротестовал один. – Мы заслужили по два.
– Проваливайте, – бросил я. – Слышали меня? Проваливайте.
Они ушли, разочарованные.
Тут же подошел мальчишка лет четырнадцати из estaminet и попросил новый велосипед.
– Мой они этим утром забрали.
– Хорошо. Возьми.
– А как насчет двух других?
– Иди отсюда и держись подальше от дороги, когда будет проходить колонна.
– Но вы и есть колонна.
– Нет, – ответил я. – К сожалению, мы не колонна.
Мальчик уселся на велосипед, целый и невредимый, и покатил к estaminet. Я по жаре направился к ферме дожидаться передового дозора. Не знал, что на душе могло быть так дурно. Но выходит, могло. Еще как могло.
– Вечером мы направимся в большой город? – спросил меня Рыжий.
– Конечно. Они сейчас его занимают, наступая с запада. Ты не слышал?
– Конечно, слышал. Это хороший город?
– Увидишь, как только колонна доберется сюда и мы присоединимся к ней и пойдем по дороге мимо estaminet. – Я показал ему на карте. – До него чуть больше мили.
– Воевать еще будем?
– Сегодня нет.
– У тебя есть другая форма?
– Она еще хуже, чем эта.
– Не может она быть хуже. Эту я тебе постираю. Даже если придется надеть мокрой – в такой жаркий день это не беда. Настроение ужасное?
– Да.
– Почему задерживается Клод?
– Останется с пареньком, которого я подстрелил, пока он не умрет.
– Так это паренек?
– Да.
– Дерьмо, – выдохнул Рыжий.
Через какое-то время вернулся Клод, катя два velos. Протянул мне солдатскую книжку паренька.
– Давай я постираю и твою форму, Клод. Я постирал свою и Онье, так они практически высохли.
– Спасибо тебе, Рыжий, – ответил Клод. – Вино осталось?
– Мы нашли еще вина и колбасу.
– Хорошо, – кивнул Клод. Черная задница навалилась и на него.
– Мы направимся в большой город после того, как колонна пройдет мимо. До него чуть больше мили.
– Я там бывал, – ответил Клод. – Хороший город.
– Сегодня нам воевать уже не придется.
– Значит, повоюем завтра.
– Может, и завтра не придется.
– Может.
– Не унывай.
– Заткнись. Я не унываю.
– Хорошо, – кивнул Рыжий. – Возьми эту бутылку и колбасу, а я простирну твою форму.
– Спасибо тебе большое, – ответил Клод.
Мы разделили вино и колбасу пополам, и ни один из нас не был рад своей доле.
Пейзаж с фигурами
В этом доме все было очень странным. Лифт, разумеется, не работал. Стальная шахта, по которой кабина скользила вверх и вниз, погнулась, вылетело и несколько мраморных ступеней в шести лестничных пролетах, поэтому подниматься приходилось осторожно, дабы не провалиться. Некоторые двери открывались в комнаты, которых более не существовало, и, открыв крепкую, в идеальном состоянии дверь, человек рисковал сделать следующий шаг уже в пустоту: находящуюся за дверью часть дома на этом этаже и на трех нижних разнесло в щепки прямыми попаданиями артиллерийских снарядов. Но при этом на двух верхних этажах остались нетронутыми четыре комнаты, окнами выходящие на фасад, а в задних комнатах водопровод и канализация работали на всех этажах. Мы называли этот дом Старый особняк.
Линия фронта, в самый худший период, находилась прямо под этим многоквартирным домом, проходя по верхнему краю небольшого плато с бульваром по его периметру, и у дома еще оставались окоп и начавшие гнить под дождем мешки с песком. Они находились так близко, что, стоя на одном из уцелевших балконов, ты мог бросить в них обломком кафельной плитки или кирпичом. Но линия фронта отодвинулась от плато и находилась на другом берегу реки, высоко на склоне заросшего соснами холма, который поднимался за старой королевской охотничьей резиденцией, именуемой Каса дель Кампо. Теперь бои шли там, и мы использовали Старый особняк и как наблюдательный пункт, и как удачное место для съемок.