аботали.
– Да, – кивнул второй оператор. – Сегодня мы отсняли хороший материал. Чертовски жаль, что атака не удалась. Но лучше об этом не думать. Когда-нибудь мы заснимем удачную атаку. Да только когда атака завершается успехом, идет дождь или снег.
– Я не хочу этого больше видеть, – твердила девушка. – Уже насмотрелась. Никто не заставит меня смотреть на это из любопытства или для того, чтобы заработать деньги на статьях, написанных об этом. Эти мужчины такие же, как мы. Посмотрите, как они лежат на склоне.
– Ты не мужчина, – указал Джонни. – Ты женщина. Не забывай об этом.
– А вот идет и мужчина в стальной каске. – Наш второй оператор выглядывал в окно. – Вышагивает с достоинством. Жаль, что у меня нет гранаты, чтобы бросить ему под ноги и создать эффект внезапности.
Мы укладывали камеры и снаряжение, когда вошел Знаменитость.
– Привет, съемка удалась? Моя машина в одном из переулков, я отвезу тебя домой, Элизабет.
– Я поеду домой с Эдвином Генри, – ответила девушка.
– Ветер стих? – спросил я, чтобы поддержать разговор.
Он пропустил мои слова мимо ушей и спросил девушку: «Так ты не поедешь?»
– Нет, – ответила она, – мы поедем домой вместе.
– Тогда вечером увидимся в Клубе, – доброжелательно сказал он, повернувшись ко мне.
– Ты больше не состоишь в Клубе, – отчеканил я с английским выговором. Уж не знаю, как мне это удалось.
Мы вместе осторожно спустились по лестнице. Переступая через дыры в мраморе – старые и новые. Лестница, похоже, стала длиннее – так долго мы спускались. Внизу я поднял расплющенный осколок снаряда, испачканный в штукатурке, и протянул девушке, которую звали Элизабет.
– Мне он не нужен, – ответила девушка. У двери мы остановились и пропустили вперед мужчину в стальной каске. Он с достоинством пересек улицу, которая иной раз простреливалась, и продолжил путь вдоль стены. Потом мы по одному быстро перебежали улицу под защиту стены. По опыту мы уже знали, что стрелять начинают по третьему или четвертому человеку, поэтому радовались, когда нам удалось живыми и невредимыми перебежать улицу именно в этом месте.
Далее пошли по улице под защитой стены, четверо в ряд, переступая через новые куски железа, новые обломки кирпичей, наблюдая за тем, с каким достоинством шагал впереди мужчина, который уже не принадлежал к Клубу.
– Не хочется мне писать об этом заметку. – Я вздохнул. – Непростая будет заметка. Атака провалилась.
– Ты должен написать только то, что необходимо, – мягко заметил второй оператор. – Конечно же, можешь что-то написать о событиях этого дня.
– Когда они вынесут раненых? – спросила девушка. Она обходилась без головного убора, широко шагала, и волосы, пыльно-желтые в угасающем дневном свете, падали на меховой воротник ее короткой куртки. Волосы разлетались на ветру, когда она поворачивала голову. Лицо девушки побледнело, словно ей нездоровилось.
– Я же сказал тебе: как только стемнеет.
– Бог поможет темноте наступить быстрее, – вырвалось у нее. – Так это война. На это я приехала посмотреть, об этом собиралась писать. Эти двое, которые вылезли из окопа с носилками, их убили?
– Безусловно.
– Они двигались так тяжело и медленно. – Девушка едва не плакала.
– Иногда очень трудно сделать шаг, – ответил я. – Все равно что идешь по глубокому песку или во сне.
Впереди нас мужчина в стальной каске шагал по улице. Слева дома серьезно пострадали от артобстрелов, справа тянулась кирпичная стена казарм. Его автомобиль стоял в конце улицы, там же где и наш, под прикрытием дома.
– Давайте примем его обратно в Клуб, – предложила девушка. – Я не хочу, чтобы сегодня вечером пострадал кто-то еще. Ни их чувства, ни что бы то ни было другое. Довольно. Эй! – крикнула она. – Подожди. Мы идем.
Он остановился и оглянулся. Его большая, тяжелая каска выглядела так же нелепо, как огромные рога у какого-то безобидного зверька. Он подождал, пока мы подойдем.
– Помочь вам что-нибудь донести? – спросил он.
– Нет. Наша машина рядом.
– Мы собираемся в Клуб. – Девушка улыбнулась ему. – Приходи и не забудь захватить бутылку чего-нибудь.
– С удовольствием, – ответил он. – Что мне принести?
– Без разницы, – ответила девушка. – Приноси что захочешь. Но сначала мне надо поработать. Заходи в половине восьмого.
– Поедешь со мной? – спросил он ее. – Боюсь, в другой машине будет тесновато со всем этим.
– Да, – ответила она. – С удовольствием. Спасибо.
Они сели в один автомобиль. А мы загрузили наши вещи в другой.
– В чем дело, парень? – спросил Джонни. – Твоя девушка едет домой с кем-то еще?
– Эта атака выбила ее из колеи. Она чувствует себя не вполне хорошо.
– Женщина, которую подобное не выбивает из колеи, не женщина, – произнес Джонни.
– Это была очень неудачная атака. – Второй оператор покачал головой. – К счастью, она не наблюдала за ней с близкого расстояния. Мы не должны подпускать ее близко, пусть даже это будет совершенно безопасно. Слишком сильные впечатления. Ведь она видела только картинку. Гравюру с изображением битвы, оставшейся далеко в прошлом.
– У нее доброе сердце, – ответил Джонни. – Не то что у тебя, старая вша.
– У меня тоже доброе сердце, – вставил я. – И наверное, правильно «вошь», а не «вша».
– Мне больше нравится «вша», – стоял на своем Джонни. – Звучит более решительно.
Но он поднял руку и стер слова, написанные помадой на стекле.
– Завтра придумаем новую шутку, – пообещал он. – И надпись на зеркале уже не кажется такой ужасной.
– Хорошо, – кивнул я. – Я рад.
– Ты старая вша. – И Джонни похлопал меня по спине.
– Правильно – вошь.
– Нет. Вша. Так звучит гораздо лучше. И намного решительнее.
– Пошел к дьяволу.
– Хорошо. – Джонни счастливо улыбнулся. – Теперь мы снова добрые друзья. В эту войну мы должны быть осторожны, чтобы не обидеть чьи-то чувства.
Наверное, все напоминает человеку о чем-то
– Это очень хороший рассказ. – Отец мальчика кивнул. – Ты знаешь, как он хорош?
– Я не хотел, чтобы она посылала его тебе, папа.
– Что еще ты написал?
– Только этот рассказ. Честное слово, я не хотел, чтобы она посылала его тебе. Но когда он получил приз…
– Она хочет, чтобы я тебе помог. Но тебе не нужны помощники, если ты пишешь так хорошо. От тебя требуется только одно – писать. Сколько времени ушло у тебя на этот рассказ?
– Немного.
– Где ты узнал о таком виде чаек?
– На Багамах, наверное.
– Ты не бывал ни на Дог-Рокс, ни на Элбоу-Ки. Ни чайки, ни крачки не гнездились на Кэт-Ки или Бимини. На Ки-Уэст ты мог видеть только гнездовья крачек.
– Киллеп Питерс. Конечно. Гнездятся на коралловых скалах.
– Только на низком берегу. Откуда ты знаешь о чайках так много, как персонаж в твоем рассказе?
– Может, ты рассказывал мне о них, папа.
– Это очень хороший рассказ. Напоминает мне один из тех, что я читал давным-давно.
– Наверное, все напоминает человеку о чем-то, – ответил мальчик.
Тем летом мальчик читал книги, которые отец подбирал ему в библиотеке. Когда мальчик приходил в особняк на ланч, если не играл в бейсбол и не стрелял в тире, он часто говорил, что пишет.
– Покажи мне, что ты пишешь, если у тебя появится такое желание, или скажи, если возникнут какие-то проблемы, – предложил ему отец. – И пиши о том, что знаешь.
– Я так и делаю, – ответил мальчик.
– Я не хочу стоять у тебя над душой и дышать в затылок. Если хочешь, конечно, я могу помочь тебе разобраться с маленькими проблемами, о которых мы оба знаем. Тебе это пойдет только на пользу.
– Думаю, у меня и так получается.
– Ничего мне не показывай до тех пор, пока сам не захочешь. Как тебе понравилась «Далеко и давно»[175]?
– Очень хорошая книга.
– Я вот о каких проблемах: мы можем пойти вместе на рынок или на петушиный бой, а потом каждый напишет о том, что видел и что из увиденного действительно осталось с тобой. Как, к примеру, владелец открывает клюв петуха и дует ему в горло, когда судья разрешает забрать петухов и настроить их перед тем, как они вновь вступят в бой. Такие мелочи. Чтобы понять, что каждый из нас увидел.
Мальчик кивнул и уставился в тарелку.
– Или мы можем пойти в кафе, сесть неподалеку от стола, за которым играют в покер, и ты запишешь услышанные разговоры. Не надо пытаться записать все. Только то из услышанного, что будет понятным тебе.
– Боюсь, я к этому еще не готов, папа. Думаю, пока мне лучше все делать, как и раньше.
– Хорошо. Я не хочу вмешиваться или давить на тебя. Это всего лишь разминка. Я с радостью составил бы тебе компанию. Знаешь, это как разучивать гаммы. Одному скучно. Вдвоем интереснее.
– И все-таки пока я хотел бы делать все, как и прежде.
– Как скажешь, – пожал плечами отец.
Я не мог писать так хорошо в его возрасте, думал отец. И не знал никого, кто мог бы. Но я не знал никого, кто в десять лет стрелял так же метко, как мальчик. Стрелял не просто так, но соревнуясь со взрослыми и профессионалами. В двенадцать лет он точно так же стрелял на охоте. Стрелял, словно в него был встроен радар. Никогда не стрелял в цель за пределами досягаемости и не позволял птице подлетать слишком близко. Стрелял в наилучший момент и точно, как в высоко летящих фазанов, так и жмущихся к земле уток.
На соревнованиях в стрельбе по живым голубям, когда, повернув вертушку, он выходил на бетонную площадку и шагал к металлической табличке, отмечающей требуемое расстояние до цели, профессионалы замолкали и наблюдали. Только перед его стрельбой мертвая тишина нависала над толпой. Некоторые профессионалы улыбались, словно знали какой-то секрет, когда он прислонял ружье к плечу, поворачивал голову, чтобы посмотреть, правильный ли упор у приклада, прижимался щекой к ложу, выставлял левую руку далеко вперед, переносил вес на левую ногу. Мушка опускалась, поднималась, смещалась вправо-влево, возвращалась к центру. Пятка правой ноги мягко приподнималась, словно он всем телом надавливал на пару патронов в стволе.