– Нет.
– Ты очень загорелый?
– Все еще.
– Ты знаешь, что этим утром мы отдыхали на самом прекрасном пляже из всех, что я видела?
– Я еще думал, как песок может быть таким белым и мелким.
– Дорогой, ты очень, очень загорелый?
– А что?
– Я думала о тебе.
– Полагаю, холодная вода способствует этому процессу.
– Я выгляжу загорелой под водой. Тебе бы понравилось.
– Мне уже нравится.
– Продолжай читать. Ты же читаешь, так?
– Да.
– В Испании все в порядке?
– Нет.
– Мне очень жаль. Все очень плохо?
– Нет. Пока нет. Действительно.
– Роджер?
– Да.
– Ты меня любишь?
– Да, дочка.
– Продолжай читать. Я подумаю об этом под водой.
Роджер лег, слушал доносящиеся с улицы звуки, читал газеты, пил виски с водой и льдом. Этот час оказался лучшим за целый день. Он напомнил ему пребывание в Париже, когда он проводил час в одиночестве в кафе, посвящая его чтению вечерних газет и аперитиву. Этот город не имел ничего общего с Парижем, да и с Орлеаном тоже. Сам Орлеан до большого города не дотягивал. Но местечко, конечно, приятное. И жить там, наверное, лучше, чем в этом городе. Но он практически ничего не знал о жизни в Орлеане, поэтому считал такое сравнение глупостью.
Ему всегда нравился Новый Орлеан, хотя бывал здесь только наездами. Но город разочаровывал любого, кто ожидал от него слишком многого. И они определенно прибыли сюда не в лучший месяц.
Гораздо более хорошая погода для приезда сюда выдалась, когда они с Энди побывали здесь зимой, и еще раз, когда проезжали через город с Дэвидом. С Энди они Новый Орлеан не проезжали. Обогнули его с севера, чтобы сэкономить время, и поехали к озеру Пончартрейн и далее через Хэммонд в Батон-Руж. По новой дороге, построенной в объезд населенных пунктов. В Миссисипи их еще зацепил снежный буран, пришедший с севера. А вот на обратном пути – на юг – они завернули в Новый Орлеан, все еще скованный холодом, а потому идеально подходящий для того, чтобы поесть и выпить, так как привычная духота и влажность сменились прохладной сухостью. Энди прошерстил антикварные магазины и купил себе меч на деньги, подаренные на Рождество. Всю дорогу держал его в кармане спинки переднего сиденья, а ночью клал в кровать.
С Дэвидом они тоже приехали зимой и обосновались в ресторане, где обычно не бывали туристы. Он помнил, что находился ресторан в подвале, сидели они за столами из тика и вроде бы не на стульях, а на скамьях. Возможно, ничего такого и не было или так ресторан выглядел в его фантазиях, но он не помнил ни названия, ни местоположения, лишь одно знал наверняка: что «Антуан» в другой стороне, и нужный ему ресторан не на северной и южной улицах, а на западной и восточной, и они с Дэвидом ходили туда в течение двух дней. Он подозревал, что путает этот ресторан с каким-то еще. Существовали два других, которые остались в его памяти: один в Лионе, а второй – рядом с парком Монсо. Такое случается, когда в молодости ты частенько бывал пьян. Твое воображение воссоздает места, в которых тебе уже никогда не побывать, но и лучшие из тех, где ты бывал. Но он точно знал, что с Энди в том ресторане они не были.
– Я выхожу! – крикнула она. – Потрогай, какая я холодная. – Она уже улеглась на кровать. – Потрогай, какая я холодная везде. Нет, не уходи. Я хочу, чтобы ты остался.
– Нет. Позволь мне принять душ.
– Если хочешь. Но я бы предпочла, чтобы ты остался. Ты же не моешь маринованные луковички, перед тем как положить в коктейль. Ты не моешь вермут, правда?
– Я мою стакан и готовлю лед.
– Это другое. Ты не стакан и не лед, Роджер. Пожалуйста, сделай это снова. Какое милое это слово – «снова».
– Снова и снова, – кивнул он.
Он медленно провел рукой по плавному изгибу бедра, поднялся к ребрам и округлостям грудей.
– Хороший изгиб?
Он уже целовал ее груди, и она сказала: «Будь предельно осторожен с ними, они такие холодные. Будь осторожен и нежен. Ты знаешь, как они жаждут этого?»
– Да, – ответил он. – Я вижу.
Потом она добавила: «Вторая ревнует».
И еще: «Кто-то поступил неправильно, снабдив меня двумя грудями и дав тебе возможность целовать только одну. Теперь из-за этого столько неудобств».
Его рука накрыла другую грудь, начала мягко сжимать, потом по ее восхитительной прохладе прошлись его губы и встретились с губами Елены. Встретились, осторожно прикоснулись друг к другу и, наконец, слились в поцелуе.
– Ох, дорогой, – прошептала она. – Ох, пожалуйста, дорогой. Мой самый, самый дорогой, мой любимейший. Ох, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, любовь моя.
После долгого, долгого времени она извинилась: «Я очень сожалею, что проявила такой эгоизм, сказав, что тебе не нужно мыться. Но когда я закончила принимать ванну, то поняла – я эгоистка».
– Никакого эгоизма я не заметил.
– Роджер, ты по-прежнему любишь меня?
– Да, дочка.
– Твои чувства все те же?
– Нет, – солгал он.
– И у меня тоже. После этого я чувствую себя лучше. Я не должна тебе этого говорить.
– Скажи мне.
– Нет. Слишком многого говорить нельзя. Но мы хорошо проводим время, правда?
– Да. – Тут он говорил чистую правду.
– После того как ты примешь ванну, мы пойдем в город.
– Тогда я пошел.
– Знаешь, может, нам провести здесь и завтрашний день? Мне надо привести в порядок ногти и волосы. Я могу все это сделать сама, но работа профессионалов скорее всего тебе понравится больше. Тогда утром мы сможем поспать подольше, проведем большую часть дня в городе, а уедем на следующий день утром.
– Звучит неплохо.
– Теперь мне нравится Новый Орлеан. А тебе?
– Новый Орлеан просто чудо. Он значительно изменился с тех пор, как мы прибыли сюда.
– Я схожу в ванную. Только на минутку. Потом ты сможешь принять ванну.
– С меня хватит и душа.
Вниз они спустились на лифте. Лифтершами в отеле работали симпатичные негритянки. Кабина набилась битком: все ехали с пятнадцатого этажа, где была вечеринка, поэтому до первого они добрались быстро, без единой остановки. Этот спуск вызвал у него ощущение огромной пустоты. Он чувствовал, как Елена прижимается к нему.
– Если дойдет до того, что ты ничего не почувствуешь, увидев, как летающая рыба выпрыгивает из воды, или когда кабина лифта будет быстро спускаться, – это верный знак того, что тебе лучше вернуться в свой номер, – шепнул он ей.
– Я это чувствую, – ответила она. – По-твоему, в номер надо возвращаться только за этим?
Дверь открылась, и вот они уже пересекают старомодный мраморный вестибюль, в этот час заполненный людьми: кто-то ждал друзей, другие – обеда, третьи просто пребывали в ожидании чего-то.
– Иди первой и позволь мне взглянуть на тебя, – попросил Роджер.
– И куда мне идти?
– К дверям бара с кондиционированным воздухом.
У двери он ее догнал.
– Ты прекрасна. У тебя удивительная походка, и, если бы я оказался здесь и увидел тебя впервые, тут же бы влюбился.
– Если бы я увидела, как ты идешь по залу, я бы тут же в тебя влюбилась.
– Если бы я увидел тебя в первый раз, во мне все бы перевернулось, а сердце выпрыгивало бы из груди.
– У меня постоянно такое чувство.
– Не можешь ты этого чувствовать постоянно.
– Может, и нет. Но чувствую большую часть времени.
– Дочка, так Новый Орлеан – прекрасное место?
– Нам просто повезло, что мы приехали сюда.
В большой уютной комнате с высоким потолком и стенами, отделанными панелями из темного дерева, царил холод, и Елена, сидевшая рядом с Роджером за столиком, указала на крохотные пупырышки на загорелой коже:
– Смотри. Ты тоже можешь вызывать у меня такую реакцию. Но сейчас это кондиционер.
– Тут действительно холодно. Это так приятно.
– Что мы будем пить?
– Мы хотим набраться?
– Давай немного наберемся.
– Тогда я выпью абсента.
– Может, и мне выпить?
– Почему нет? Ты когда-нибудь его пробовала?
– Нет. Мечтала о том, чтобы выпить с тобой.
– Не фантазируй.
– Это не фантазия. Действительно мечтала.
– Дочка, ты неисправимая фантазерка.
– Я ничего не выдумываю. Я не смогла сохранить для тебя девственность, подумала, что тебя это утомит, а кроме того, на какое-то время я от тебя отказалась. Но сберегла шанс впервые попробовать абсент в твоей компании. Честное слово.
– У вас есть настоящий абсент? – спросил Роджер официанта.
– Ему не положено быть у нас, – ответил официант. – Но немного есть.
– Настоящий «Куве понтарлье» крепостью шестьдесят восемь градусов? Не «Таррагона»?
– Да, сэр, – ответил официант. – Но я не могу принести вам бутылку. Он будет налит в обычную бутылку из-под перно.
– Я знаю, какой он на вкус, – предупредил Роджер.
– Я вам верю, сэр. – Официант кивнул. – Вы хотите фраппе или капельный?
– Чисто капельный. У вас есть блюдца-капельницы?
– Естественно, сэр.
– Без сахара.
– Может, дама предпочтет с сахаром?
– Нет, мы хотим, чтобы она попробовала чистый абсент.
– Очень хорошо, сэр.
После ухода официанта Роджер нащупал руку Елены под столом. «Привет, моя прелесть».
– Это прекрасно. Мы здесь, и нам сейчас принесут этой доброй старой отравы, и мы поедим в каком-нибудь хорошем месте.
– А потом пойдем в постель.
– Ты любишь постель не меньше, чем все остальное?
– Никогда не любил. Но теперь люблю.
– Почему никогда не любил?
– Давай не будем об этом говорить.
– Не будем.
– Я не спрашиваю тебя обо всех, в кого ты влюблялась. Нам нет нужды говорить про Лондон, правда?
– Да.
– Зато мы можем поговорить о тебе и о том, как ты прекрасна. Знаешь, ты двигаешься, словно жеребенок.
– Роджер, скажи мне, неужели тебе действительно нравится моя походка?
– От твоей походки у меня захватывает дух.
– Я всего лишь распрямляю плечи и держу голову прямо. Я делаю только то, что положено делать каждому при ходьбе.