Бескорыстие, забота и добрая воля основаны прежде всего на честной, безграничной и бескорыстной доброй воле нас самих. Можно сознательно совершенствовать добрую волю, подчеркивая человеческие предрассудки, их естественные симпатии и антипатии. Именно это я многократно и пытался делать. Поэтому мы с Ирмой любим друг друга. Поэтому я люблю всех вас. Вам мои чувства могут показаться предосудительными, но такие они только в Вашем представлении: для нас это разумные симпатии и антипатии. Вы не понимаете, откуда они у меня. Идеал для меня – это Вы, женщина. Понимаете ли Вы, что из этого следует? Сердцевина идеала – женщина, которую я люблю! Вам это не нравится, потому что меня не в должной мере увлекает то, что нравится Вам, и я знаю, что Вы – не единственная, у кого возникают такие чувства. Вам это не нравится, потому что я не улыбался и не смеялся прошлым вечером над объектом Ваших насмешек. С учетом скромности, которой должен обладать мой идеал женщины, глядя на Вас и Клару, я не мог найти ничего забавного и смешного в формах женских конечностей, как это делали Вы, сравнивая эти самые конечности.
Мой идеал – женщина, созданная Высшим Существом или природой, какую бы она ни приняла форму, и когда этот идеал смешивают с грязью непонятными и неприятными мне сравнениями, становится ясно, что вызывает мое негодование.
Я знаю, что не участвую во многих забавах и розыгрышах, которые веселят людей, и такое поведение не раз было за мной замечено. Я всегда об этом сожалел. Много лет назад, когда я был гораздо моложе, посещая пикники и вечеринки, я не веселился с тем же энтузиазмом, что и все, на что мне постоянно указывали. Я пытался не выражать свои чувства, прилагал все силы к тому, чтобы они не прорывались на поверхность, но у меня ничего не выходило, и их все-таки замечали.
Мне не нравится видеть то, что не добавляет очарования и благородства женщине в силу природы моей жизни и сформировавшегося у меня идеала, потому что я склонен к глубокомыслию и для многого ставлю более высокую планку, чем обычный человек. Идеалы – самые могучие силы, известные человеку, но они у меня сформировались, думаю, раньше, чем следовало, и теперь моими же стараниями они сфокусированы на одном объекте. Мы все должны иметь идеалы. Почему я выбрал этот, не имею ни малейшего понятия, но рад, что выбрал именно его. Я точно знаю, что мужчина, у которого есть идеалы, который отказывается марать, принижать или высмеивать свои идеалы, какую бы высокую цену ни приходилось за это платить, никогда не ощутит себя бедняком, никогда не почувствует себя одиноким разумом и душой.
Эти симпатии и антипатии, которые Вы считаете ничем не вызванными и направленными против Вас, – Ваши мысли о моей предвзятости по отношению к какому-то действию, слову, замечанию. Однако в конце концов они могут оказаться вполне оправданными, поскольку они есть у людей. И раз уж Вы жаждете понимания, доброй воли и любви, необходимо закрывать на некоторые из них глаза, иначе не видать Вам ни понимания, ни доброй воли, ни любви. Иногда кому-то нравится что-то очень плохое, и для нас, возможно, будет лучше, если мы пойдем у них на поводу. Но естественный для нас путь – отстаивать наши убеждения, и тогда некоторые люди увидят здравомыслие нашего метода и последуют нашему примеру.
Теперь я хочу пройти большую часть пути, чтобы обуздать и взять под жесткий контроль свои чувства, сделать все возможное, чтобы радовать других, и если Вы готовы пройти эту часть пути мне навстречу, тогда мы забудем прошлое.
Я всегда придерживался мнения: если я хочу подружиться с человеком, единственный для этого способ – изыскать возможность оказать этому человеку услугу. Помоги тому или другому, и не раз, и результат не заставит себя ждать. Хорошие друзья это ценят. Показывают они это или нет, ты знаешь, что они твои друзья. Если я чувствую, что могу их потерять, то ищу причину в себе – какую-нибудь отвратительную привычку и пытаюсь свести к минимуму ее проявления или избавиться от нее полностью. Изабель, удалось ли мне добиться желаемого? Изабель, удалось ли мне этим письмом хотя отчасти расположить Вас к себе?
Я не имею ни малейшего понятия относительно того, как Вы воспримете мое письмо, но я надеюсь, что в какой-то степени оно объяснит Вам, почему я веду себя так, а не иначе.
Если я побудил Вас испытывать ко мне безразличие, если в растущей ко мне антипатии вина моя, я могу сказать только одно – извините меня. Я такой, как есть, это мое естество, и я сожалею, если вызвал у Вас такие чувства.
Он съел ланч, перечитывая письмо. Поправил неудачное предложение в пятом с конца абзаце, напечатал адрес на конверте, сложил письмо, сунул в конверт, заклеил его, бросил на поднос для исходящей корреспонденции. Потом отправил обертку своего ланча в корзинку для мусора, смахнул крошки со стола и подошел к окну. Посмотрел на аптеку на другой стороне улицы, расположенную под железнодорожным мостом. Чего ему сейчас хотелось, так это вкусной холодной лимонной кока-колы. Вкусного холодного, бодрящего напитка. Конечно, человеку лучше обходиться без стимуляторов, но иногда они идут только на пользу. Они занимают свое определенное место в жизни, как и все остальное, следует только ими не злоупотреблять. Он надел шляпу.
Эшиллесова пята
В давние непросвещенные времена бытовало выражение: «In vino veritas», означавшее примерно следующее: под влиянием алкогольного напитка человек срывал с себя маску сдержанности и условностей и показывал свое истинное лицо. Оно могло быть радостным, поэтическим, неприятным и невероятно драчливым. По грубой оценке наших предков, эти вновь открываемые особенности человека проявлялись в следующем порядке: смех, пьяные слезы и стремление помахать кулаками.
Иной человек, скорлупа которого исчезает под разъедающим действием алкоголя, может являть собой крайне непривлекательную внешность, напоминая сморщенного, бесформенного краба-отшельника, лишенного защищающей его раковины. А другой, с внешностью, подобной камню, приняв на грудь, может оказаться искренним, щедрым и компанейским. Но при этом есть люди, на чью сущность алкоголь оказывает такое же воздействие, как выплеснутый на пирамиду с мумиями, покоящимися внутри саркофагов, уксус.
Про таких людей говорят, что у них удивительный ум; большинство неправильно воспринимает его как главный защитный рубеж в борьбе человеческого тела с алкоголем. Если уж говорить о физиологии, то эти люди могут похвастаться желудком, не всасывающим алкоголь. Но не создать «закусочной легенды» об этом желудке. Это так же сложно, как и убедить тяжело раненного солдата, что он воевал с германским государством и ни в коей мере не с народом Германии.
Этот рассказ о желудках, не всасывающих алкоголя, стрельбе и деснице Божьей и об истинном месте средоточия эмоций. Впрочем, речь обо всем этом пойдет не в вышеуказанном порядке, а начнется с десницы Божьей.
В те давние дни, когда коктейли пили из чайных чашек, Десница Эванс был киллером. Ныне киллер в значительной мере отличается от стрелка. Стрелком по нынешней моде принято считать человека с двумя револьверами, волевым подбородком, широкополой шляпой, южным выговором и привычкой ворочать челюстью так, чтобы на крупных планах бугрились лицевые мышцы (аналогичного эффекта можно добиться, не расставаясь с жевательной резинкой). И конечно же, рукоятки двух огромных револьверов должны торчать из открытых кобур, низко висящих на ворсистых штанах. Он может выглядеть крутым, но на самом деле у него добрейшее сердце. Обычно он просто замаскирован под кого-то.
Киллеру не свойственна ни одна из главных характеристик стрелка. Он тихий, невзрачный, совершенно неприметный профессиональный производитель смерти. Внешне киллеры могут сильно разниться, но как общность они любят работать парами и в близком контакте с жертвой. Предпочтение близкому контакту обусловлено тем, что обычно киллер – стрелок скверный. В городе не так уж много мест, где можно потренироваться в стрельбе из автоматического пистолета, но, если до цели не больше десяти футов, не обязательно быть метким стрелком. Опять же у каждого киллера есть слабое место, которое Джек Фаррелл (на службе в полиции он способствовал краху большинства киллеров, от Короля киллеров до Черного канзасца) называл эшиллесовой пятой[208]. Как бы ни бахвалились киллеры, слабое место находилось у всех.
Но Десница Эванс был исключением. Его прозвищем стало сокращение от Десницы Божьей. Это странное для представителя преступного мира прозвище прилипло к нему еще в Сиэтле, прежде чем он отправился на Восток. После того как он выполнил первый заказ на Среднем Западе, Роки Хейфиц, владелец паба на углу Девятой авеню и Гранд-стрит, держал речь перед группой завсегдатаев, распарывал воздух поднятым вверх толстым указательным пальцем.
– Если эта птица Десница Божья, то могу вам сказать, что у Господа отличный прямой левой. Вот кто эта птица: Божий Прямой Левой. Я хочу сказать, что у этого прямой левой ничуть не хуже, чем у Питера Джексона[209]. Он из тех, кто стреляет быстрее, чем вы сможете открыть рот и сказать «нет». Вы сделаете вид, будто лучше вас никого нет, но я не советую вам переходить дорогу Деснице.
Так говорил Роки, постукивая по стойке деревянной лопаточкой.
В первом же заказном убийстве Десница проявил свой стиль. Кому-то потребовалось убрать некоего Скотти Дункана. Он много чего знал, и возникли подозрения, что имеющуюся у него информацию он сливает слугам закона. Десница потребовал «двести долларов аванса, деньги на отъезд и чек на двести долларов после выполнения заказа, отправленный в абонентский ящик на Главном почтамте Чикаго». Вроде бы получалась огромная сумма за то, чтобы отправить к праотцам одного человека, но Десница объяснил: «Согла