Со мной в комнате был еще один человек, и он тоже не спал. Мои уши давно это уловили. Он не умел лежать так же тихо, как я, может, потому, что у него не было такой большой практики бодрствования. Наши одеяла были расстелены на соломе, и, когда он ворочался, солома под ним хрустела, однако шелкопрядов это не пугало, и они продолжали методично вгрызаться.
В ночи было слышно, как что-то происходит в семи километрах от передовой, но эти звуки отличались от тихих шорохов в темной комнате. Мой сосед попробовал полежать неподвижно, вот только надолго его не хватило. Тогда я тоже пошевелился, давая ему понять, что я не сплю. Он десять лет прожил в Чикаго. В девятьсот четырнадцатом году, когда он приехал домой погостить, его забрали в армию солдатом и отдали в мое распоряжение санитаром, поскольку он говорил по-английски. Я понял, что он прислушивается, и еще раз пошевелился.
– Не можете уснуть, signor tenente[53]? – спросил он.
– Да.
– Я тоже не могу.
– А что такое?
– Не знаю. Не спится.
– Чувствуете себя нормально?
– Ага. Все хорошо. Просто не спится.
– Хотите, немного поболтаем? – спросил я.
– Давайте. Хотя о чем можно болтать в этой дыре?
– Не такое уж плохое место, – сказал я.
– Ага. Сносное.
– Расскажите мне про Чикаго, – попросил я.
– Так уж рассказывал однажды.
– Как вы женились?
– Тоже рассказывал.
– Письмо, которое вы получили в понедельник, от нее?
– Ага. Она мне постоянно пишет. Дело у нас прибыльное.
– Будет чем заняться, когда вернетесь.
– Ага. Она неплохо управляется. Хорошие деньги зарабатывает.
– Мы их не разбудим своей болтовней? – спросил я.
– Нет. Они ничего не слышат. Спят как убитые. Не чета мне. Я вот дергаюсь.
– Говорите тише, – попросил я. – Хотите сигаретку?
Мы курили в темноте со знанием дела.
– Вы мало курите, синьор лейтенант.
– Да. Я почти завязал.
– И правильно, ничего хорошего, – сказал он. – Не думаю, что вы особенно жалеете. Слыхали? Слепой не курит, потому что он не видит сигаретного дыма.
– Я в это не верю.
– По-моему, вранье, – сказал он. – Но где-то я это слышал. Знаете, как люди болтают.
Мы помолчали. Я послушал шелкопрядов.
– Слышите? – спросил он. – Как они грызут?
– Забавно, – сказал я.
– Скажите, синьор лейтенант, вы из-за чего не спите? Я же вижу. Сколько вы уже ночей не спите, с тех пор как я с вами.
– Сам не знаю, Джон, – признался я. – Прошлой весной мне крепко досталось, и по ночам мне как-то не по себе.
– Вот и мне тоже, – сказал он. – Зря я встрял в эту войну. Теперь дергаюсь.
– Может, все еще поправится.
– Скажите, синьор лейтенант, зачем вы встряли в эту войну?
– Не знаю, Джон. В тот момент было такое желание.
– Было такое желание. Сильно сказано.
– Нам следует говорить потише, – напомнил я.
– Да они спят как мертвые. К тому же они все равно не понимают по-английски. Они вообще ни черта не смыслят. Что вы будете делать, когда все закончится и мы вернемся в Штаты?
– Пойду в газету.
– В Чикаго?
– Возможно.
– Вы читаете статьи этого Брисбена? Моя жена присылает мне вырезки.
– Конечно.
– Вы с ним знакомы?
– Нет, но я его видел.
– Я бы хотел с ним познакомиться. Он хорошо пишет. Моя жена не читает по-английски, но она все равно покупает газету, как при мне, вырезает редакционные статьи и спортивную страницу и посылает.
– Как ваши дети?
– Нормально. Одна из дочек в четвертом классе. Знаете, синьор лейтенант, если б не дети, я б не работал у вас санитаром. Я бы сейчас был на передовой.
– Я рад, что у вас есть дети.
– Я тоже. Они хорошие, но я хочу мальчика. Три девочки и ни одного мальчика. Это, скажу я вам, знак.
– Почему бы вам не поспать?
– Сейчас не получится. У меня бессонница, синьор лейтенант. Меня беспокоит, что вы не спите.
– Все образуется, Джон.
– У такого молодого человека, как вы, не должно быть бессонницы.
– Я приду в норму. Мне нужно время.
– Скорей бы уж. Без сна нам никак нельзя. Вас что-то беспокоит? Какие-то неприятные мысли?
– Да нет, Джон, ничего такого.
– Вам надо жениться, синьор лейтенант. Тогда вам не о чем будет беспокоиться.
– Не знаю.
– Вам надо жениться. Почему бы вам не найти симпатичную итальянскую девушку с хорошим приданым? За вас любая пойдет. Вы молодой, красивый, у вас есть боевые награды. Вы были дважды ранены.
– Я не очень хорошо говорю по-итальянски.
– Вы отлично говорите. И плевать на язык. С ними не разговаривать надо. На них надо жениться.
– Я подумаю.
– У вас есть знакомые девушки?
– Конечно.
– Женитесь на той, у кого больше денег. А хорошей женой, при здешнем воспитании, будет любая.
– Я подумаю.
– Синьор лейтенант, не надо думать. Надо действовать.
– Хорошо.
– Мужчина должен быть женат. Вы никогда не пожалеете. Каждый мужчина должен быть женат.
– Хорошо, – повторил я. – Попробуем немного поспать.
– Ладно. Я попробую. Помните, что я вам сказал.
– Я запомню. Давайте, Джон, немного поспим.
– Ладно, – сказал он. – Надеюсь, синьор лейтенант, у вас получится.
Я слышал, как он еще повертелся на соломенном ложе, а потом затих и задышал ровно. А потом захрапел. Я долго слушал его храп, пока не переключился на шелкопрядов. Они безостановочно глодали листья, которые с шелестом падали. Я нашел новую тему для воспоминаний и теперь, лежа в темноте с открытыми глазами, перебирал в памяти всех девушек, которых я знал, и представлял себе, какие из них могли бы получиться жены. Это было очень увлекательно, и на какое-то время форель и молитвы отошли на второй план. Но потом я все же вернулся к рыбной ловле, поскольку мог отчетливо увидеть каждую протоку, и все они то и дело менялись, тогда как девушки, стоило мне несколько раз пройтись по списку, теряли очертания, и я не мог их явственно представить, а под конец они слились в нечто неразличимое, и мне пришлось оставить все попытки. А вот молитвы я не оставил, и часто по ночам я молился за Джона. Его призыв отозвали из действующей армии еще до начала октябрьского наступления. Я этому был только рад, потому что иначе я бы за него здорово волновался. Несколько месяцев спустя он навестил меня в миланском госпитале и, узнав, что я так и не женился, расстроился не на шутку. Представляю, как бы он расстроился, узнай он, что я по сей день не женат. Он собирался назад в Америку и по-прежнему считал, что брак решает все проблемы.
Победитель не получает ничего
Посвящается АДЕ и АРЧИБАЛЬДУ МАКЛИШ
После шторма
Все началось на пустом месте, из-за какого-то неосторожного слова, а потом переросло в драку, и я поскользнулся, а он прижал меня к полу, упершись в мою грудь коленом, и стал душить обеими руками, словно хотел прикончить, а я все время пытался вытащить нож из кармана, чтобы пырнуть его и освободиться. Все так перепились, что никто и не пытался оттащить его. Он душил меня и молотил головой об пол, но я наконец вытащил нож, выщелкнул лезвие и полоснул его прямо по руке, и тогда он меня отпустил. Теперь он не мог ничего держать, даже если бы хотел. Он скатился с меня, зажал рану и стал вопить, а я сказал:
– Какого черта? Ты меня чуть не задушил!
Мне хотелось убить его. Я потом еще неделю не мог глотать, так он повредил мне горло.
Ну, я дал деру, а их была целая куча, и кое-кто рванул за мной, но я завернул за угол и побежал к докам, там я встретил какого-то парня, который сказал, что дальше по улице кто-то убил человека.
– Кто его убил? – спросил я.
А он ответил:
– Не знаю, кто его убил, но что он мертв – это точно.
Было темно, на улице стояла вода, фонари не горели, окна были разбиты, лодки валялись вверх дном, и деревья были выворочены с корнем, и все кругом поломано, я сел в какую-то маленькую шлюпку, поплыл и нашел свою моторку там, где оставил ее, в бухте Манго-Ки, с ней все было в порядке, только водой залило до краев. Ну, я вычерпал воду и оттолкнул моторку от берега; в небе было полно облаков, которые то и дело заволакивали луну, и все еще прилично штормило, я вышел в море и, когда рассвело, был уже за пределами Восточной гавани.
Да, брат, это был шторм так шторм! Я был первым, кто после него вышел в море, и такой воды, как тогда, поверьте, вы еще не видали. Она была белой, как щелок, а берег между Восточной гаванью и Саут-Уэст-Ки изменился до неузнаваемости. Где-то посередине его рассек большой канал, который промыло штормом, шторм повырывал деревья, смыл почву и сделал воду белой как мел, и на ее поверхности чего только не плавало: ветки, целые деревья и мертвые птицы. На маленьких островках собрались, казалось, все живущие на земле пеликаны, а вокруг вились тучи других всевозможных птиц. Должно быть, они слетелись на остров, почувствовав приближение шторма.
Я целый день проболтался у берега Саут-Уэст-Ки, но никто меня не преследовал. Моя моторка была пока единственной, вышедшей в море; я заметил обломок мачты, плававший на воде, догадался, что где-то потерпел крушение корабль, и отправился его искать. И нашел. Это была трехмачтовая шхуна, я увидел обломки ее рангоута, торчавшие из воды. Она лежала на большой глубине, и я понял, что оттуда мне ничего не достать. Поэтому продолжил поиски. Поскольку я всех обскакал, мне должна была достаться вся какая ни есть добыча. Я проплыл над всеми мелями вокруг той трехмачтовой шхуны, но ничего не обнаружил и двинулся дальше. Заплыл далеко и оказался над зыбким песчаным дном, но и тут ничего не было, поэтому я поплыл еще дальше. И вот когда вдали уже показался маяк «Ребекка», я заметил, что множество самых разных птиц кружит над одним местом, и направился прямо туда, чтобы посмотреть, что они там нашли, птиц в самом деле была огромная туча.