в Хелену, штат Арканзас. Он мне написал, чтобы я тоже туда выехала, я приехала и узнаю, что он проходит курс лечения уколами, и я, конечно, спросила, и оказывается, его лечат от… не знаю, как это слово пишется, но на слух вроде «си. филюс». Вы, наверно, понимаете, о чем я говорю. Так вот, скажите, не опасно ли мне будет жить с ним, – у нас ни разу ничего не было с тех пор, как он вернулся из Китая. Он меня уверяет, что все наладится, когда врач кончит его лечить. Как Вы считаете, правда ли это, – я помню, мой отец часто говорил, что лучше умереть, чем стать жертвой этой болезни. Отцу я верю, но мужу своему хочу верить еще больше. Умоляю Вас, скажите, что мне делать, – у меня дочь, которая родилась, когда ее отец был в Китае.
Заранее Вас благодарю и всецело полагаюсь на Ваш совет. С уважением…
И она поставила свою подпись.
Может, он скажет, как мне быть, думала она. Может, все-таки скажет. Судя по портрету в газете, он должен это знать. Лицо такое умное. Наверно, каждый день дает людям советы. Такой должен знать. Я хочу поступить, как надо. Но так долго ждать! Так долго! А сколько я уже ждала. Господи! Сколько же можно ждать! Он должен был ехать, куда бы ни послали, знаю, знаю. Но почему такое должно было случиться с ним? Почему, Господи? Что бы он там ни сделал, зачем это с ним случилось? Господи, зачем, зачем? Ведь не обязательно ему было схватить это. Как же мне быть? Не хочу, чтобы он болел. Зачем он этим болеет?
Швейцарии, с уважением
Часть перваяПортрет мистера Уилера в Монтрё
В привокзальном кафе было тепло и светло. На деревянных столешницах, надраенных до блеска, стояли корзинки с претцелями в глазурованных бумажных пакетиках. Потертые сиденья резных стульев отличались удобством. На стене висели резные деревянные часы. В дальнем конце комнаты находился бар. За окном шел снег.
За столиком под часами два носильщика пили молодое вино. В кафе на секунду заглянул еще один носильщик с известием, что Восточный экспресс из Сент-Морица задерживается на час. К столику Уилера подошла официантка.
– Сударь, экспресс на час опаздывает, – сказала она. – Принести вам кофе?
– Если вы считаете, что он меня не взбодрит.
– Прошу прощения?
– Принесите.
– К вашим услугам.
Мистер Уилер смотрел в окно на падающий снег, освещенный фонарями на перроне, когда она принесла ему кофе.
– Вы говорите на других языках, кроме английского? – спросил он официантку.
– О да, сударь. Я говорю по-немецки и по-французски, а также на местных наречиях.
– Выпить не желаете?
– О нет, сударь. Нам запрещено пить с клиентами.
– А как насчет сигары?
– О, нет. Я не курю, сударь.
– Ну что ж.
Мистер Уилер снова уставился в окно, выпил свой кофе и закурил сигарету.
– Фройляйн! – позвал он.
Официантка подошла.
– Чего изволите, сударь?
– Вас, – сказал он.
– Вы не должны так шутить.
– Я не шучу.
– Не говорите так.
– У меня нет времени на споры, – сказал мистер Уилер. – Через сорок минут приходит поезд. Если вы поднимитесь со мной наверх, я вам дам сто франков.
– Вы не должны произносить такие вещи. Я попрошу носильщика, чтобы он поговорил с вами.
– Я не хочу носильщика, – сказал мистер Уилер. – И полицейского, и торговца сигаретами. Я хочу вас.
– Если вы будете вести такие разговоры, то вам лучше покинуть заведение. Здесь подобное не поощряется.
– Тогда почему бы вам не уйти? Тогда я не смогу вести с вами разговоры.
Официантка отошла. Мистер Уилер проследил за тем, обратится ли она к носильщикам. Не обратилась.
– Мадмуазель! – позвал он. Официантка подошла. – Принесите мне, пожалуйста, бутылку сьонского.
– Да, сударь.
Мистер Уилер проводил ее взглядом, и вскоре она вернулась с бутылкой вина. Он сверился с настенными часами.
– Я вам дам двести франков, – сказал он.
– Я вас прошу не говорить такие вещи.
– Двести франков – большие деньги.
– Не смейте так говорить! – она с трудом подбирала английские слова. Мистер Уилер с интересом ее разглядывал.
– Двести франков.
– Мерзкий тип.
– Почему бы вам не уйти? Тогда я не смогу вести с вами разговоры.
Официантка ушла в бар. Мистер Уилер пил вино и улыбался себе под нос.
– Мадмуазель! – позвал он. Официантка сделала вид, что не слышит. – Мадмуазель! – еще раз позвал он. Официантка подошла.
– Вы что-то хотите?
– Еще как. Я вам дам триста франков.
– Мерзкий тип.
– Триста швейцарских франков.
Она ушла, провожаемая его взглядом. В дверях появился носильщик, которому мистер Уилер поручил свой багаж.
– Прибывает поезд, сударь, – сказал он по-французски.
Мистер Уилер поднялся.
– Мадмуазель! – позвал он. Официантка подошла к столику. – Сколько с меня за вино?
– Семь франков.
Мистер Уилер отсчитал восемь франков и положил на стол. Он надел пальто, готовый выйти вслед за носильщиком на перрон под идущий снег.
– Au revoir[65], мадам, – бросил он напоследок.
Официантка смотрела ему вслед. Безобразный, мерзкий тип, подумала она. Триста франков ни за что. Сколько раз я проделывала это задаром. Да и негде здесь. Совсем, что ли, не соображает? Ни времени, ни места. Триста франков – за что? Эти американцы…
Стоя на цементной платформе рядом со своим багажом и глядя на лобовой прожектор приближающегося локомотива, мистер Уилер думал о том, как дешево ему обошлась эта забава. Если не считать ужина, он потратил всего семь франков на вино и один на чай. С нее хватило бы и семидесяти пяти сантимов. Это только подняло бы ему настроение. Один швейцарский франк – это пять французских. Мистер Уилер направлялся в Париж. Он был весьма бережлив и безразличен к женщинам. Он уже бывал на этой станции и знал, что наверху нет свободных комнат. Мистер Уилер исключал всякий риск.
Часть втораяМистер Джонсон заигрывает в Веве
В привокзальном кафе было тепло и светло. Деревянные столешницы, надраенные до блеска, были покрыты полосатыми скатерками, красно-белыми и бело-синими, и на них стояли корзинки с претцелями в глазурованных бумажных пакетиках. Потертые сиденья резных стульев отличались удобством. На стене висели резные деревянные часы. В дальнем конце комнаты виднелась оцинкованная барная стойка. За окном шел снег.
За столиком под часами два носильщика пили молодое вино. В кафе на секунду заглянул еще один носильщик с известием, что Восточный экспресс из Сент-Морица задерживается на час, и тут же скрылся. К столику мистера Джонсона подошла официантка.
– Сударь, экспресс на час опаздывает, – сказала она. – Принести вам кофе?
– Если это вас не затруднит.
– Прошу прощения?
– Не откажусь.
– К вашим услугам.
Мистер Джонсон смотрел в окно на падающий снег, освещенный фонарями на перроне, когда она принесла ему кофе.
– Вы говорите на других языках, кроме английского? – спросил он официантку.
– О да. Я говорю по-немецки и по-французски, а также на местных наречиях.
– Выпить не желаете?
– О нет, сударь. Нам запрещено пить с клиентами.
– А как насчет сигары?
– О, нет. Я не курю, сударь.
– Я тоже, – сказал мистер Джонсон. – Вредная привычка.
Официантка ушла, а мистер Джонсон закурил сигарету и попивал кофе. Настенные часы показывали без четверти десять. Его наручные часы чуть-чуть спешили. Поезд ожидался в десять тридцать; часовое опоздание означало одиннадцать тридцать. Джонсон окликнул официантку.
– Синьорина!
– Что желаете, сударь?
– Не хотите со мной развлечься? – спросил Джонсон.
Официантка покраснела.
– Нет, сударь.
– Ничего такого. Не составите мне компанию, чтобы вместе посмотреть вечерний Веве? При желании можете взять с собой подружку.
– Мне надо работать, – сказала официантка. – У меня есть обязанности.
– Разумеется, – сказал Джонсон. – А если вас кто-то подменит? Во время Гражданской войны так часто делали.
– О нет, сударь. Я должна присутствовать лично.
– Где вы учили английский?
– В колледже Берлитц, сударь.
– Расскажите, – попросил Джонсон. – Шалили на младших курсах? Обнимашки? Выпивашки? Со Скоттом Фицджеральдом не пересекались?
– Прошу прощения?
– Для вас колледж – самое счастливое время? Кого туда набрали прошлой осенью?
– Сударь, это вы так шутите?
– Я почти серьезен, – заверил ее Джонсон. – Вы прекрасная девушка. Так не хотите со мной развлечься?
– О нет, сударь, – последовал ответ. – Вам что-нибудь принести?
– Как насчет карты вин? – сказал Джонсон.
– Да, сударь.
Джонсон с картой вин подошел к столику, где сидели три носильщика. Они подняли на него глаза. Все были уже в возрасте.
– Wollen sie trinken?[66] – спросил он. Один из носильщиков улыбнулся и кивнул.
– Oui, monsieur.[67]
– Вы говорите по-французски?
– Oui, monsieur.
– Что будем пить? Connais-vous des champagnes?
– Non, monsieur.
– Faut les connaître, – сказал Джонсон. – Фройляйн, – позвал он официантку. – Мы будем пить шампанское.
– Какое шампанское, сударь, вы предпочитаете?
– Самое лучшее, – последовал ответ. – Laquelle est le лучшее? – спросил он у носильщиков.
– Le meilleur?[68] – переспросил тот, что заговорил первым.
– Естественно.
Носильщик достал из кармана пальто очки в золотой оправе и просмотрел перечень. Его палец уткнулся в четвертую строчку с названием и ценой.
– «Спортсмен», – объявил он. – Самое лучшее.
– Джентльмены, вы согласны? – спросил Джонсон у остальных.
Один кивнул. Другой сказал по-французски:
– Я сам не пробовал, но о «Спортсмене» слышал, и не раз. Хорошее шампанское.
– Бутылку «Спортсмена», – сказал Джонсон официантке. Он посмотрел цену: одиннадцать швейцарских франков. – Две бутылки. Не возражаете, если я тут с вами присяду? – спросил он у того, кто предложил марку.
– Садитесь. Пожалуйста, располагайтесь, – улыбнулся ему носильщик. Он сложил очки и спрятал их в футляр. – У господина день рождения?
– Нет, – ответил Джонсон. – Я не праздную. Жена решила развестись со мной.
– Вот как, – сказал носильщик. – Надеюсь, обойдется.
Второй носильщик покачал головой. А третий, кажется, был глуховат.
– Конечно, дело житейское, – сказал Джонсон, – вроде визита к дантисту или первых месячных у девочки, но я расстроился.
– Вас можно понять, – сказал самый старый носильщик. – Я вас понимаю.
– Из вас, господа, никто не разводился? – спросил Джонсон. Он оставил свои языковые штучки и перешел на хороший французский.
– Нет, – ответил тот, что заказал «Спортсмен». – Здесь редко разводятся. Отдельные случаи.
– У нас не так. Практически все в разводе, – заметил Джонсон.
– Да уж, – покивал носильщик. – В газете писали.
– А я вот припозднился, – продолжал Джонсон. – Первый раз развожусь. А мне ведь уже тридцать пять.
– Mais vous êtes encore jeune, – сказал носильщик. И объяснил своим товарищам: – Monsieur n’a que trente-cinq ans.[69]
Они покивали.
– Совсем молодой, – сказал один из них.
– Вы правда первый раз разводитесь? – спросил первый.
– Истинный крест, – сказал Джонсон. – Мадмуазель, вы не откроете бутылку?
– Это очень дорого?
– Десять тысяч франков.
– Швейцарских?
– Нет, французских.
– То есть две тысячи швейцарских франков. Все равно не дешево.
– Да уж.
– Зачем тогда разводиться?
– Так попросили же.
– А зачем попросили?
– Чтобы выйти замуж за другого.
– Глупость какая-то.
– Совершенно с вами согласен.
Официантка наполнила четыре бокала. Все подняли их перед собой.
– Prosit, – сказал Джонсон.
– A votre santé, monsieur, – сказал носильщик.
Двое других откликнулись:
– Salut![70]
Шампанское напоминало сладкий розовый сидр.
– В Швейцарии принято отвечать на другом языке? – спросил Джонсон.
– Нет, – ответил носильщик. – Французский считается более культурным. Кроме того, это романская Швейцария.
– Но вы говорите по-немецки?
– Да. В моих родных местах говорят по-немецки.
– Понятно, – сказал Джонсон. – И вы, значит, никогда не разводились?
– Нет. Слишком дорогое удовольствие. К тому же я не женат.
– Вот оно что. А эти двое джентльменов?
– Они женаты.
– Вам нравится быть женатым? – поинтересовался Джонсон у одного из них.
– Что?
– Вам нравятся брачные узы?
– Oui. C’est normale.
– Именно, – сказал Джонсон. – Et vous, monsieur?
– Ça va, – ответил второй.
– Pour moi, ça ne va pas[71], – заметил Джонсон.
– Месье собирается разводиться, – пояснил первый носильщик своим товарищам.
– О, – отреагировал второй.
– Ага, – отреагировал третий.
– Тема, кажется, исчерпана, – сказал Джонсон. – Мои злоключения вам неинтересны, – эти слова он адресовал первому носильщику.
– Ну почему же, – не согласился тот.
– Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
– Как вам будет угодно.
– О чем же?
– Вы спортом увлекаетесь?
– Нет, – ответил Джонсон. – В отличие от моей жены.
– А чем вы занимаетесь для удовольствия?
– Я писатель.
– Это приносит хорошие деньги?
– Нет, но когда становишься известным, все меняется.
– Как интересно.
– Нисколько, – возразил Джонсон. – Извините, господа, но я должен вас покинуть. Не забудьте, вас ждет вторая бутылка.
– Но до прихода поезда еще сорок пять минут.
– Я знаю.
Подошла официантка, и он расплатился за выпивку и за ужин.
– Вы уходите, сударь? – спросила она.
– Да, – сказал Джонсон. – Прогуляюсь. Багаж пока оставлю здесь.
Он надел шарф, пальто и шляпу. Снег уже валил вовсю. Выйдя из кафе, он посмотрел в окно на сидящих за столом носильщиков. Официантка разливала по бокалам остатки шампанского. Неоткрытую бутылку она унесла обратно в бар. На этом каждый заработает около трех франков, подумал Джонсон. Он зашагал по перрону. В кафе ему подумалось, что если он выговорится, то это притупит боль, но нет, не притупилась, только остался неприятный осадок.
Часть третьяСын члена географического общества в Территете
В привокзальном кафе Территета было жарковато, зато светло. На столешницах, надраенных до блеска, стояли корзинки с претцелями в глазурованных бумажных пакетиках и лежали картонки для пивных кружек, чтобы не оставлять на столе следов от влажного днища. Потертые сиденья резных стульев отличались удобством. На стене висели резные деревянные часы. В дальнем конце комнаты находился бар. За окном шел снег.
За столиком под часами старик пил кофе и читал вечернюю газету. В кафе на секунду заглянул носильщик с известием, что Восточный экспресс из Сент-Морица задерживается на час. К столику мистера Харриса подошла официантка. Он как раз закончил ужин.
– Сударь, экспресс на час опаздывает, – сказала она. – Принести вам кофе?
– Если вам так хочется.
– Прошу прощения?
– Принесите.
– К вашим услугам.
Она принесла ему кофе. Мистер Харрис положил в чашку кусочки сахара, раздавил их ложечкой и посмотрел в окно на падающий снег, освещенный фонарями на перроне.
– Вы говорите на других языках, кроме английского? – спросил он официантку.
– О да. Я говорю по-немецки и по-французски, а также на местных наречиях.
– Какой из них вам больше нравится?
– Они очень похожи, сударь. Я не могу сказать, что какое-то наречие мне нравится больше других.
– Не желаете кофе или чего-то покрепче?
– О нет, сударь. Нам запрещено пить с клиентами.
– А как насчет сигары?
– О, нет, – она засмеялась. – Я не курю, сударь.
– Я тоже, – сказал Харрис. – Тут я не согласен с Дэвидом Беласко.
– Простите?
– Дэвид Беласко. Вы всегда его узнаете по перевернутому воротничку. Но я с ним не согласен. К тому же он умер.
– Я, сударь, отойду?
– Естественно.
Подавшись вперед, он смотрел в окно. В другом конце комнаты старик сложил газету. Приглядевшись к Харрису, он направился к нему со своим кофе.
– Прошу прощения за вторжение, – сказал по-английски, – но я подумал, что вы можете быть членом Национального географического общества.
– Пожалуйста, садитесь.
Джентльмен присел.
– Еще кофе или ликера не желаете? – спросил Харрис.
– Благодарю.
– Не выпьете со мной кирша?
– Почему нет. Только я угощаю.
– Нет, я настаиваю. – Харрис позвал официантку.
Старик вынул из внутреннего кармана пальто записную книжку в кожаном переплете. Он снял с нее широкую эластичную ленту, извлек несколько карточек и одну из них протянул Харрису.
– Моя членская карточка, – сказал он. – Вы знакомы с американцем Фредериком Дж. Русселом?
– Боюсь, что нет.
– Насколько я знаю, он весьма известен.
– Откуда он родом? Где в Штатах он живет, вы знаете?
– Разумеется, в Вашингтоне. Разве не там находится штаб-квартира общества?
– Кажется, да.
– Кажется? Вы в этом не уверены?
– Я давно не был на родине, – пояснил Харрис.
– Так вы не член общества?
– Я – нет. Мой отец – да. На протяжении многих лет.
– Тогда ваш отец наверняка знает Фредерика Дж. Руссела. Он там один из главных. К вашему сведению, именно мистер Руссел рекомендовал меня в члены общества.
– Приятно слышать.
– Жаль, что вы не член. Разве ваш отец не может дать вам рекомендацию?
– Наверное. По возвращении надо этим заняться.
– Очень вам советую, – сказал старик. – Вы, конечно, читаете журнал?
– Естественно.
– Вы видели номер с цветными фотографиями североамериканской фауны?
– Да. Он у меня в Париже.
– А номер с панорамой вулканов на Аляске?
– Просто чудо.
– А еще мне очень понравились фотографии диких животных Джорджа Шираза-третьего.
– Да, черт возьми.
– Простите?
– Просто отличные. Старина Шираз…
– Вы назвали его «старина»?
– Мы с ним давние друзья, – пояснил Харрис.
– Вот как. Вы знаете лично Джорджа Шираза-третьего. Должно быть, очень интересный человек.
– Да уж. Пожалуй, другого такого я не знаю.
– Вы, наверно, и с Джорджем Ширазом-вторым знакомы. Тоже интересный человек?
– В меньшей степени.
– В моем представлении он должен быть весьма интересным.
– Как ни странно, совсем неинтересный. Я часто удивлялся – «почему».
– Гм. Я полагал, что в этой семье все по-своему интересны.
– А вы помните панораму пустыни Сахара? – спросил Харрис.
– Пустыня Сахара? Это же было почти пятнадцать лет назад.
– Верно. Любимая фотография моего отца.
– Ему меньше нравились более поздние номера?
– Скорее всего, нравились. Но к панораме Сахары он был особенно привязан.
– Отличный кадр. Но, по-моему, его художественная ценность сильно превосходила научный интерес.
– Не знаю, – сказал Харрис. – Ветер, поднимающий песок, верблюд и этот коленопреклоненный араб, обращенный к Мекке.
– Насколько я помню, араб стоит, держа верблюда за уздечку.
– Вы совершенно правы, – сказал Харрис. – Я подумал о книге полковника Лоуренса.
– Кажется, его книга связана с Аравийским полуостровом.
– Верно. Я вспомнил о ней по ассоциации с арабом.
– Должно быть, очень интересный человек, этот Лоуренс.
– Наверняка.
– Вы знаете, чем он сейчас занимается?
– Служит в Королевских военно-воздушных силах.
– Почему там?
– Ему нравится.
– Интересно, он член Национального географического общества?
– Любопытный вопрос.
– Он был бы достойным членом. Нам такие нужны. Я бы с удовольствием дал ему рекомендацию. Как думаете, его захотят принять в члены?
– Я думаю, да.
– Я рекомендовал ученого из Веве и своего коллегу из Лозанны, и их обоих приняли. Мне кажется, там будут очень рады, если я дам рекомендацию полковнику Лоуренсу.
– Отличная идея, – сказал Харрис. – Вы часто приходите в это кафе?
– Я прихожу после ужина выпить кофе.
– Вы работаете в университете?
– Я уже на пенсии.
– А я жду поезда, – сказал Харрис. – Еду в Париж, а потом поплыву из Гавра в Штаты.
– Я никогда не был в Америке. А хотелось бы. Может, как-нибудь посещу собрание общества. Я буду очень рад познакомиться с вашим отцом.
– Я уверен, что он был бы рад знакомству, но он в прошлом году умер. Застрелился, как это ни странно.
– Мне очень жаль. Я не сомневаюсь, что его уход стал тяжелой потерей для науки и для его семьи.
– Наука на удивление легко перенесла эту потерю. Вот вам моя визитка, – сказал Харрис. – У меня инициалы Э.Д., а у отца Э. Дж. Я уверен, что он был бы рад знакомству.
– Для меня это была бы большая честь.
Старик достал из записной книжки визитку и вручил ее Харрису.
На ней было написано:
СИГИЗМУНД УАЙЕР, ДОКТОР ФИЛОСОФИИ
Член Национального географического общества
Вашингтон, округ Колумбия, США
– Я буду ее беречь как зеницу ока, – сказал Харрис.