– Только представьте себе, – вздохнул самый маленький. – Лучший гитарист во всем городе. Самый лучший.
– Какая жалость!
– Так оно и есть, – кивнул здоровяк. – Как он играл на гитаре!
– И больше не осталось хороших гитаристов?
– Ни единого.
– Есть один, он на аккордеоне играет, ничего так, – вставил тощий.
– Да еще кое-кто играет на других инструментах, – добавил здоровяк. – Вы любите музыку?
– Еще как!
– А что, если мы придем как-нибудь вечером поиграть вам? Как вы думаете, сестра разрешит? Она, кажется, очень дружелюбная.
– Уверен, что разрешит, когда Каетано сможет слушать музыку.
– Она что, немного ку-ку? – спросил тощий.
– Кто?
– Эта сестра.
– Нет, – ответил мистер Фрейзер. – Она милая женщина, очень умная и сострадательная.
– Я не верю ни попам, ни монахам, ни монахиням, – покачал головой тощий.
– В детстве с ним случилось много чего плохого, – сообщил самый маленький.
– Я был служкой в церкви, – в голосе тощего звучала гордость. – Теперь я ни во что не верю. И в церковь не хожу.
– Почему? В голову ударяет?
– Нет, – ответил тощий. – Это алкоголь в голову ударяет. Религия – опиум для бедняков.
– А я думал марихуана – опиум для бедняков, – признался Фрейзер.
– Вы когда-нибудь курили опиум? – спросил здоровяк.
– Нет.
– Я тоже, – сказал он. – Кажется, это отвратная штука. Начнешь – и уже не можешь бросить. Это порок.
– Как и религия, – вставил тощий.
– Он очень активно выступает против религии, – заметил маленький мексиканец.
– Необходимо занимать активную позицию по отношению к чему-то, – вежливо указал мистер Фрейзер.
– Я уважаю верующих, даже если они невежественны, – признал тощий.
– Это хорошо, – кивнул мистер Фрейзер.
– Что вам принести? – спросил мексиканец-здоровяк. – Вам что-нибудь нужно?
– Я бы с удовольствием купил пива, только хорошего пива.
– Мы принесем вам пиво.
– Еще по одной на посошок?
– Вино замечательное.
– Мы у вас все выпили.
– Я не могу его пить. У меня голова кружится. Потом начинается головная боль и тошнота.
– До свиданья, господа!
– До свиданья и спасибо!
Мексиканцы ушли, а мистер Фрейзер, поужинав, приник к радиоприемнику: звук убрал до минимума, чтобы чуть слышать. Станции сменяли друг друга в таком порядке: Денвер, Солт-Лейк-Сити, Лос-Анджелес и Сиэтл. Сидя у радиоприемника, мистер Фрейзер не сумел составить никакого представления о Денвере. Он видел Денвер только по «Денвер Пост» и дополнял картину по «Роки-Маунтин-Ньюс». Никогда не мог почувствовать и Солт-Лейк-Сити, и Лос-Анджелес по передачам. О Солт-Лейк-Сити знал лишь, что там чисто, но скучно, а Лос-Анджелес ему не хотелось и видеть, потому что упоминавшееся количество танцевальных залов в тамошних больших отелях просто зашкаливало. Танцевальные залы он не жаловал. Но Сиэтл изучил очень хорошо, и его большие белые таксомоторы (каждая машина радиофицирована): на одном из них он каждую ночь выезжал в придорожный ресторан на Канадской стороне и представлял себе, что за компания там собралась, по тем песням, которые они заказывали по телефону. В Сиэтле он проживал каждую ночь, начиная с двух часов, слушал, что заказывали разные люди, и этот город воспринимался им так же реально, как Миннеаполис, где музыканты утром покидали свои постели, чтобы совершить поездку в студию. Мистер Фрейзер очень полюбил Сиэтл в штате Вашингтон.
Мексиканцы пришли и принесли пиво, но, к сожалению, не из хороших. Мистер Фрейзер принял их, но ему не хотелось разговаривать, и когда они ушли, он знал, что больше они не придут. У него пошаливали нервы, и в таком состоянии ему не хотелось видеть людей. К концу пятой недели нервы стали ни к черту, и хотя он радовался, что у них оказался такой большой запас прочности, ему не нравилось, что его вновь заставляют провести тот же эксперимент, поскольку результат он и так знал. Мистер Фрейзер через все это уже проходил. Единственное, что привносило новизну, так это радио. Он проводил с ним ночь напролет, приглушив до минимума, и приучал себя слушать, ни о чем не думая.
В то утро сестра Сесилия вошла в палату около десяти часов и принесла почту. Очень красивая, и мистеру Фрейзеру нравилось смотреть на нее и слушать, как она говорит, но почта, пришедшая как бы из иного мира, стояла на первом месте. Однако на этот раз среди писем не оказалось ничего интересного.
– Вы гораздо лучше выглядите. – Она улыбнулась. – Вы скоро уедете от нас.
– Да, – кивнул мистер Фрейзер. – У вас сегодня такое счастливое лицо.
– Да, так оно и есть. Сегодня мне кажется, что я смогла бы стать святой.
От этих слов мистер Фрейзер на какие-то мгновения лишился дара речи.
– Да, – продолжала сестра Сесилия. – Это моя цель. Стать святой. С малых лет мечтала об этом. Еще девочкой думала, что стану святой, если откажусь от мира и уйду в монастырь. Этого я хотела и думала, что должна этого добиться. Я ждала, что стану святой. Я была совершенно уверена в этом. Как-то раз на одну минуту мне показалось, что я уже святая. Я была такая счастливая, мне казалось, что это так просто и легко. Проснувшись утром, я нисколько не сомневалась, что я уже святая, а выяснилось, что нет. Я ею так и не стала. А очень хочется. Больше ничего не хочу. Да и не хотела никогда ничего другого. И сегодня утром у меня такое чувство, что я смогу быть святой. О, я надеюсь, что так оно и будет!
– Вы станете. Все добиваются, чего хотят. Мне об этом много твердили.
– Сейчас уверенности нет. Когда я была девочкой, мне казалось, что все так просто. Я знала, что стану святой. Только я верила, что на это уйдет время, когда поняла, что сразу не получается. А теперь это кажется почти невозможным.
– По-моему, у вас все шансы.
– Вы правда так думаете? Нет, я не хочу, чтобы меня подбадривали. Не надо меня просто так подбадривать. Я хочу быть святой. Я так хочу быть святой!
– Конечно, вы станете святой, – заверил ее мистер Фрейзер.
– Нет, вероятно, не стану. Но если бы только смогла стать, то была бы совершенно счастлива.
– Три против одного, что вы будете святой.
– Нет, не подбадривайте меня. О, если бы я смогла стать святой! Если бы только я смогла!
– Как ваш друг Каетано?
– Он поправляется, но у него паралич. Одна из пуль задела нерв, проходящий через бедро, и нога парализована. Это заметили, только когда он достаточно поправился, чтобы ходить.
– Может быть, нерв еще восстановится?
– Я молюсь об этом, – ответила сестра Сесилия. – Вам бы повидаться с ним.
– Мне не хочется никого видеть.
– Знаете, вам понравится общение с ним. Его могут прикатить сюда.
– Ладно.
Его вкатили в инвалидном кресле, худого, с прозрачной кожей, с черными отросшими волосами; глаза у него смеялись; зубы – они показывались при улыбке – оставляли желать лучшего.
– Hola, amigo! Que tal?[89]
– Как видите, – ответил мистер Фрейзер. – А как вы?
– Жив. Паралич ноги.
– Тяжелое дело, – мистер Фрейзер вздохнул. – Но нерв может восстановиться и станет как новенький.
– Говорят – да.
– Что-нибудь болит?
– Теперь нет. Некоторое время я с ума сходил от боли в животе. Думал, что эта боль убьет меня.
Сестра Сесилия со счастливой улыбкой наблюдала за ними.
– Она говорит, что вы даже не охнули, – заметил мистер Фрейзер.
– Когда в палате столько народу? – В голосе мексиканца слышалось осуждение. – А как ваша боль? Сильно допекала?
– Порядочно. Но, конечно, меньше, чем вас. Когда медсестра уходит, я плачу час, два часа. Это успокаивает. С нервами у меня сейчас очень плохо.
– У вас радио. Если бы у меня была отдельная палата и радио, я бы плакал и кричал всю ночь напролет.
– Сомневаюсь.
– Hombre, да. Это очень полезно для здоровья. Но когда столько народу – нельзя.
– По крайней мере руки остались целы. Мне сказали, что вы работаете руками.
– И головой. – Он постучал себя по лбу. – Но голова не так важна.
– Трое ваших земляков приходили сюда.
– Полиция прислала их повидаться со мной.
– Они принесли пиво.
– Вероятно, плохое.
– Именно так.
– Сегодня по распоряжению полиции они придут и сыграют мне серенаду. – Он засмеялся, потом похлопал себя по животу. – Я еще не могу смеяться. А музыканты они отвратительные.
– А кто стрелял в вас?
– Еще один дурак. Я выиграл у него в карты тридцать восемь долларов. Было за что убивать!
– Те трое сказали мне, что вы много выигрываете.
– И беднее любого нищего.
– Отчего?
– Я несчастный идеалист. Жертва иллюзий. – Он засмеялся, потом скривил рот в усмешке и вновь похлопал себя по животу. – Я профессиональный игрок, но люблю играть. Именно играть. Мелкая игра всегда нечестная. Для настоящей игры нужно, чтобы везло. Мне не везет.
– Никогда?
– Никогда. Мне никогда не везет. Вот этот баран, который стрелял в меня? Умеет он стрелять? Нет. Первый раз промахнулся. Вторым выстрелом попал в беднягу русского. Кажется, мне повезло? Что же дальше? Он дважды попадает мне в живот. Ему везет. Мне не везет. Он не попал бы в лошадь, держа ее за стремя. Все дело в везении.
– Я думал, он попал в вас, потом в русского.
– Нет, сначала в русского, потом в меня. Газета ошиблась.
– Почему вы не стреляли в него?
– Я никогда не ношу оружия. При моей удачливости, если бы я носил оружие, меня вешали бы десять раз в год. Я – плохой игрок, ничего больше. – Он замолчал, потом продолжал: – Если я выигрываю, то сажусь играть по-крупному, а когда играю – проигрываю. Мне случалось выигрывать в кости три тысячи долларов и тут же просаживать шесть. При хороших костях. И не один раз.
– А почему вы не бросите?
– Если доживу, удача переменится. Мне не везет уже пятнадцать лет. Если мне когда-нибудь повезет, я разбогатею. – Он усмехнулся. – Я хорошо играю, я бы хотел разбогатеть.