— Сотрудник позвонил в бюро и сказал, что ему сегодня допоздна нужна стенографистка, — ответила Эми. — Кажется, он сказал «двести двадцать семь».
Она глянула на карту и увидела, что палец шофера остановился на одиноком квадратике рядом с железнодорожным депо. На квадратике стоял номер 227. Ближайшее большое здание, номер 224, располагалось сбоку от путей.
— Может быть, он сказал «двести двадцать четыре», — проговорила Эми.
— О, точно! — радостно подхватил шофер. — Транспортный цех. Туда-то вам и надо.
Весь автобус облегченно вздохнул. Мужчины с ласковой гордостью смотрели на хорошенькую южаночку, которой так замечательно помогли.
Все пассажиры, кроме Эми, уже вышли. Автобус ехал по пустырю, отделявшему цеха от железнодорожного депо. Между шлаковыми кучами и грудами металлолома плясали лучи карманных фонарей.
— Фараоны с собаками, — сказал шофер.
— А? — рассеянно переспросила Эми.
— Начали с кабинета, куда он вломился вчера ночью. Судя по тому, как собаки себя ведут, они уже близко к цели.
Эми кивнула. Моя будущая жена мысленно разговаривала с мисс Хостеттер.
«Если вы сообщили в полицию, — говорила она, — вы все равно что сами его убили. Ровно так же, как если бы навели пистолет и спустили курок. Понимаете? Или вам наплевать? Неужели у вас не осталось и капли женственности?»
Двумя минутами позже шофер высадил Эми у транспортного цеха.
Когда автобус уехал, Эми пошла в темноту и остановилась перед железнодорожными путями. Море угольной щебенки, разрезанное стальными рельсами, поблескивало в свете красных, зеленых и желтых семафорных огней.
Когда глаза Эми привыкли к темноте, сердце у нее забилось чаще: среди невнятных серых силуэтов она различила приземистое здание — почти наверняка номер 227, — где умирающий ждал девушку, у которой еще есть сердце.
Мир исчез, ночь подхватила мою будущую жену и завертела волчком. Эми побежала по угольному щебню к зданию. Перед облезлой дощатой стеной она остановилась, переводя дух и пытаясь расслышать хоть что-нибудь за шумом крови в висках.
Внутри кто-то ходил и вздыхал.
Эми отыскала дверь. Навесной замок был сорван вместе с петлями.
Эми постучала.
— Это я, — прошептала она. — Принесла тебе поесть.
Внутри кто-то шумно выдохнул, но не ответил.
Она толкнула дверь.
В прямоугольнике серого полусвета из открытой двери стояла мисс Хостеттер.
Женщины смотрели друг сквозь друга, словно каждая хотела уничтожить соперницу силой мысли. Лица у обеих были каменные.
— Где он? — спросила Эми наконец.
— Умер, — ответила мисс Хостеттер. — Лежит там… за бочками.
Эми, волоча ноги, бесцельно заходила взад-вперед. Потом остановилась как можно дальше от мисс Хостеттер, спиной к начальнице.
— Умер?
— Как собака, — ответила мисс Хостеттер.
— Не говорите про него так! — воскликнула моя будущая жена.
— Но именно так он умер, — возразила мисс Хостеттер.
Эми с досадой обернулась.
— Вы не имели права брать мою запись!
— Это была общая запись. К тому же я думала, тебе не хватит духу сюда прийти.
— Как видите, хватило. И я рассчитывала по меньшей мере прийти сюда одна. Я думала, вы побежали в полицию.
— Как видишь, ты ошиблась. Ну и конечно, кто-кто, а уж ты должна была догадаться, что я сюда приду.
— Для меня это полная неожиданность, — ответила Эми.
— Ты сама меня сюда отправила, милочка. — На миг показалось, что лицо мисс Хостеттер сейчас смягчится, но его мышцы тут же напряглись, и резкие черты остались такими же строгими. — Ты много что говорила про мою жизнь, Эми, и я все слышала. Мне было очень больно, и вот я здесь.
Она глянула на свои руки, медленно повела быстрыми и аккуратными пальцами.
— Я еще призрак? Или эта безумная попытка спасти умирающего сделала меня менее призрачной?
Глаза моей будущей жены наполнились слезами.
— Ой, мисс Хостеттер, простите, что я вас обидела! Вы не призрак, правда! И никогда им не были. — Ее захлестывала жалость к угловатой одинокой тетке. — Вы очень добрая и отзывчивая, мисс Хостеттер, иначе бы вы сюда не пришли.
Если эти слова и тронули мисс Хостеттер, она не подала виду.
— А что привело сюда тебя?
— Я любила его. — Гордость влюбленной женщины заставила Эми расправить плечи, вернула румянец ее щекам. Моя будущая жена вновь почувствовала себя прекрасной и значительной. — Я его любила.
Мисс Хостеттер печально покачала головой.
— Если ты его любила, — сказала она, — то пойди полюбуйся на своего милого. У него очаровательный нож в очаровательной руке и очаровательная ухмылка, от которой ты поседеешь на месте.
Эми ойкнула и схватилась за горло.
— По крайней мере, теперь мы с тобой подруги, — сказала мисс Хостеттер. — Ведь это же что-то да значит?
— Да, да, — кое-как проговорила Эми. Она выдавила улыбку. — Это очень важно.
— Ладно, идем, — проговорила мисс Хостеттер. — Сюда идут полицейские с собаками.
Когда они вышли из здания № 227, полицейские с собаками прочесывали пустырь в четверти мили от депо.
Женщины сели на автобус у входа в транспортный цех и молчали всю долгую, томительную дорогу до проходной.
От выхода им надо было идти к разным автобусным остановкам.
— До свидания, — с натугой выговорила Эми.
— Увидимся завтра утром, — тоже с трудом ответила мисс Хостеттер.
— Девушке трудно понять, что правильно, — сказала моя будущая жена, охваченная тоской и ощущением собственной беспомощности.
— Думаю, это и не должно быть просто, — ответила мисс Хостеттер. — И никогда не было.
Эми серьезно кивнула.
— А еще, Эми, — сказала мисс Хостеттер, беря ее за локоть, — не злись на фирму. Люди не виноваты, что хотят видеть свои письма аккуратно отпечатанными.
— Постараюсь не злиться, — ответила Эми.
— Где-то такую замечательную девушку, как ты, ждет замечательный молодой человек. У тебя в жизни будет еще много хорошего! — сказала мисс Хостеттер и, прежде чем серым призраком растаять в холодном питсбургском тумане, добавила: — Что нам сейчас обеим нужно, так это горячая ванна!
Эми серым призраком скользнула к остановке, где серым призраком стоял я.
Мы чинно сделали вид, будто не замечаем друг друга.
И тут на мою будущую жену накатил долго сдерживаемый страх; она расплакалась и прижалась к моему плечу, а я похлопал ее по спине.
— Господи, — сказал я. — Живая душа.
— Вы даже представить не можете, насколько живая, — ответила она.
— А вдруг все-таки смогу? Я постараюсь.
Я постарался, и стараюсь до сих пор, и провозглашаю перед вами тост счастливого человека: да не увянет нежный цветник девичьего бюро!
Рим
© Перевод. Е. Парахневич, 2021
Это история девушки, которую воспитывал отец. Она боготворила его, а потом вдруг узнала, что он был ужасным лицемером. Все случилось на самом деле.
В тот год я возглавил «Клуб Парика и Маски» в Северном Кроуфорде. Примерно в то же время в городе Барбелл, штат Оклахома, разгорелся жуткий скандал из-за махинаций при торговле сорго и маслом. Главным обвиняемым по делу стал предприниматель Фред Ловелл. У него была восемнадцатилетняя дочка по имени Мелоди, которую он растил без жены. В Северном Кроуфорде жила его сестра, поэтому на время разбирательств он отправил Мелоди к ней.
Ловелл надеялся, что гроза пройдет стороной. Судьба распорядилась иначе.
Мелоди вступила в «Клуб Парика и Маски». Она была очень красивой, и мы, чтобы отвлечь ее от судебного процесса, сразу же дали ей главную роль в новой пьесе — роль Беллы, проститутки с добрым сердцем, из драмы «Рим» Артура Гарвея Ульма.
В пьесе было всего четыре действующих лица: Белла, Бен (хороший американский солдат), Джед (плохой американский солдат) и Бернардо — циничный полицейский из Рима. Действие происходило во времена Второй мировой.
Роль хорошего солдата, и поэта заодно, досталась Брайсу Уормерграну. Брайс был типичным маменькиным сынком из Нью-Йорка. Его матери, вдове, принадлежала «Уормергран ламбер компани», а той, в свою очередь, — чуть ли не каждое дерево и пенек на севере Нью-Гэмпшира. Брайса отправили в Северный Кроуфорд на год, чтобы он как можно больше узнал о деревьях. Он был славным мальчиком: умным, вежливым и застенчивым.
Играл Брайс впервые; прежде в нашем клубе он разливал пунш во время антракта. Как выразился Джон Шервуд, подрядчик-электрик, «работенка в самый раз для него». Этим он очень точно оценил таланты Брайса.
Джон Шервуд тоже играл в пьесе, ему дали роль плохого солдата. Он был высоким, почти два метра ростом, худощавым, широкоплечим и блудливым. Дамы любили его за умение танцевать, искусство ругаться и улыбку барракуды. Играть он умел. И любил. Так, чтобы женщины в зале ерзали на месте, сгорая от страсти.
Мне досталась роль циничного полицейского. Пришлось отрастить длинные усики.
Режиссером была Салли Сент-Кер.
Для первого чтения пьесы Салли собрала нас четверых в задней комнате своего магазина подарков. Магазин назывался «Сто очков». Разговаривала Салли, в основном, с Мелоди. Мы же трое впервые получили возможность взглянуть на девушку поближе.
А Мелоди, надо сказать, была поразительной, причем не только из-за красивого лица, но и из-за странной позы. Она прижимала к себе локти и сутулила плечи, а руки держала перед собой, точно опасаясь подхватить заразу. Брайс потом сказал, что она «чистая». Он говорил, что до встречи с ней и не верил, будто женщина может быть столь невинной. То, что сказал о ней Джон Шервуд, в приличном обществе повторить нельзя. Если вкратце, его безмерно оскорблял сам факт существования подобных «ледышек». В глазах Джона непорочность считалась хуже смертного греха.
В том, что Мелоди невинна, не было никаких сомнений. Первым же делом она спросила у Салли:
— Извините, мисс Сент-Кер, но кто такая проститутка?