— Это все, что осталось у него в самом конце, — промолвила девушка.
— А еще сиделка.
— Он умер, а у вас вся жизнь впереди.
— Вас послушать, так я везунчик!
Бен подхватил ее небольшую сумку с продуктами, вышел на улицу и увидел «Кадиллак».
— Роуз дала вам эту махину? А сама как же?
— В нем очень неудобно, — сказала девушка. — Такая громадина. Когда я в городе, мне все время хочется спрятаться за приборной панелью.
Бен распахнул переднюю дверцу, и девушка скользнула на водительское сиденье. Рядом с громадным рулем и щитком она выглядела десятилетней девочкой.
Бен поставил сумку на пол рядом с ней и фыркнул.
— Если бы у привидений был запах, призрак Джоэла Килрейна пах бы именно так — сигарами.
Не думая прощаться, Бен устроился рядом с девушкой, словно собирался передохнуть и собраться с мыслями.
— Слыхали, как Килрейн заработал свое состояние? В тысяча девятьсот двадцать втором году он обнаружил, что… — Слова замерли у него на губах, когда Бен увидел, что чары спали, и глаза у девушки снова на мокром месте. — Мисс, вы снова плачете, — грустно заметил он.
— А я все время плачу, — пискнула она. — То одно, то другое. Ничего не могу с собой поделать.
— Но из-за чего? — спросил Бен. — Из-за чего вы плачете?
— Из-за всего, — ответила девушка с отчаянием в голосе. — Я — Роуз, и все на свете вызывает у меня слезы.
Мир вокруг Бена покачнулся, замерцал и вновь вернулся на место.
— Вы? — спросил он тихо. — Вы Роуз? Двенадцать миллионов долларов? В таком пальтишке? Покупаете овсянку и маргарин? Посмотрите на свой кошелек, лак весь потрескался!
— Я всегда так жила, — ответила Роуз.
— Вы еще очень молоды, — заметил Бен.
— Я словно Алиса в Зазеркалье, — промолвила Роуз. — Помните, она все уменьшалась и уменьшалась, а все вокруг становилось больше и больше.
Бен невесело хмыкнул.
— Ничего, подрастете.
Роуз вытерла слезы.
— Мне кажется, мистер Килрейн напоследок решил сыграть с миром злую шутку, сделав богачкой такую, как я.
Девушку трясло, ее лицо побелело.
Чтобы утешить Роуз, Бен крепко сжал ее руку.
Девушка благодарно обмякла. Ее глаза заблестели.
— Никто меня не слушает, никто мне не верит, никто не понимает. Мне еще никогда не было так одиноко и страшно. А все вокруг только и знают, что судят, судят, судят… — Она закрыла глаза и бессильно откинулась назад, словно тряпичная кукла.
— Роуз, а что, если нам выпить? Вдруг поможет? — спросил Бен.
— Н-н-не знаю, — вяло откликнулась Роуз.
— Вы пьете?
— Как-то пробовала.
— Хотите, повторим?
— Не знаю, поможет ли. Правда, я так устала сама все решать… Делайте как знаете.
Бен облизал губы.
— Я только подгоню свой грузовичок и прихвачу бутылку, про которую не знают кредиторы. А вы езжайте за мной следом.
Бен разложил покупки Роуз в просторной кухне коттеджа. Ее пожитки терялись среди каньонов стали и фаянса.
Потом смешал и отнес напитки в прихожую. Роуз, не сняв пальто, лежала на винтовой лестнице и смотрела в ажурный, словно глазурованный свадебный торт, потолок.
— Я зажег горелку, — сказал Бен. — Скоро прогреется.
— Мне кажется, я потеряла способность чувствовать, — сказала Роуз. — Все вокруг утратило смысл. Слишком много для меня.
— Не забывайте дышать, — сказал Бен. — В сложившихся обстоятельствах это немало.
Роуз с силой вдохнула и выдохнула.
Сказать по правде, Бен тоже ощущал себя не в своей тарелке. Ему чудилось жуткое присутствие третьего — и это была не тень Джоэла Килрейна, а призрак его двенадцати миллионов. Ни он, ни Роуз не могли и слова вымолвить, чтобы не отвесить боязливый, нервный кивок в сторону наследства Килрейна. А между тем миллионы Килрейна — одних процентов тысяча долларов в день — наслаждались их страхом, отпуская комментарии, превращая самое невинное замечание в пошлое и гадкое.
— Ну вот, мы на месте, — сказал Бен, подавая Роуз стакан.
— И мы, и мы, — подали голос двенадцать миллионов.
— Двое сонных людей… — начал Бен.
— А вот мы никогда не дремлем, — вклинились миллионы Килрейна.
— Странная штука судьба, — заметил Бен. — Взяла и свела нас сегодня.
— Кхе-кхе-кхе, — отчетливо, словно несмазанные петли, проскрипели миллионы Килрейна, не скрывая сарказма.
— И что прикажете делать с этим домом и остальным? — спросила Роуз. — Я простая, обычная девушка.
— А мы простые, обычные двенадцать миллионов зеленых, — последовал комментарий.
— С такими девушками я встречался в старших классах, — сказал Бен.
— Только у них не было двенадцати миллионов, — не преминули заметить миллионы Килрейна.
— Мне хватало того, что я имею, — продолжала Роуз. — Окончила курсы сиделок, сама зарабатывала себе на жизнь. У меня были славные друзья и зеленый «Шевроле», за который я почти выплатила кредит.
Двенадцать миллионов презрительно фыркнули.
— И я помогала людям.
— За двенадцать миллионов баксов любой помочь горазд, — снова встряли миллионы Килрейна.
Бен сделал жадный глоток. Роуз последовала его примеру.
— Мне кажется, ваши чувства заслуживают уважения, — сказал Бен.
— А нам кажется, кто-то хочет развести бедняжку, если она не поумнеет, — съязвили двенадцать миллионов.
Бен закатил глаза.
— А трудности, что толку о них говорить? У вас свои трудности, у меня свои, и неважно, сколько у нас денег. Если задуматься, на свете нет ничего важнее любви, дружбы и желания помогать людям.
— Ну, деньжата еще никому не помешали, — заметили двенадцать миллионов.
Бен и Роуз одновременно заткнули уши.
— По-моему, этому мавзолею не помешает немного музыки, — заметил Бен.
Он вышел в гостиную, поставил пластинку на огромный патефон и прибавил громкости. На миг Бену показалось, что он заставил миллионы Килрейна заткнуться. На миг он вообразил, что способен воспринимать Роуз такой, какой она была: юной, нежной и привлекательной.
А затем двенадцать миллионов затянули под музыку:
Денежки, деньжата, хрусты, чистоган,
Звонкая монета, баксы, черный нал.
Денежки, деньжата, милые мои,
Капиталы, зелень…
— Потанцуем? — спросил Бен резко. — Роуз, хотите танцевать?
Они не танцевали. Просто прижимались друг к другу под музыку в углу гостиной. Бен раскинул руки, благодарно приняв Роуз в свои объятия. Она была нужна ему. С его бакалейной лавкой, его долгами только женская ласка могла вернуть Бену цельность.
И он знал, что нужен Роуз. Сплетая руки, Бен обретал жесткость и выпуклость. Роуз доверчиво льнула к скале, которой он стал.
Растворяясь друг в друге, голова к голове, они почти перестали слышать гвалт, который производили миллионы Килрейна, резвившиеся в свое удовольствие, подпевая, отпуская шуточки, изо всех сил стремясь перетянуть одеяло на себя.
Чтобы сохранить хоть какую-то приватность, Бен и Роуз говорили шепотом.
— Странная штука время, — заметил Бен. — Должно быть, это следующее великое открытие, которое ждет науку.
— О чем ты?
— Порой два года пролетают, словно десять минут, а иногда десять минут тянутся, как два года.
— Когда?
— Например, сейчас.
— Сейчас? — Судя по тону Роуз, она давала Бену понять, что спрашивает не всерьез, давно уловив направление его мысли. — О чем ты?
— Мне кажется, будто мы танцуем много часов подряд. Словно я знал тебя всю свою жизнь.
— Забавно.
— А что чувствуешь ты?
— То же самое, — пробормотала Роуз.
Бена унесло в прошлое, в день школьного выпускного, когда детство кончилось, уступив место досадному проклятию взросления. В тот день все дороги лежали у его ног. И сейчас время словно повернуло вспять. Все еще впереди, а его девушка — самое прелестное существо на земле. И все хорошее только начинается.
— Роуз, — сказал Бен, — у меня чувство, будто я вернулся домой. Ты понимаешь?
— Понимаю, — ответила Роуз.
Она откинула голову, закрыла глаза.
Бен наклонился поцеловать ее.
— Смотри не подкачай, — встряли миллионы Килрейна. — Это тебе не что-нибудь, а поцелуй на двенадцать миллионов долларов.
Бен и Роуз замерли.
— Если разделить двенадцать миллионов на четыре губы, получится три миллиона на губу, — не унимались двенадцать миллионов.
— Роуз, я… — начал Бен, но сказать ему было нечего.
— Он хочет сказать, что любил бы тебя, — продолжали гнуть свое двенадцать миллионов, — даже если бы одни проценты с твоего состояния не составляли тысячу долларов в день. Даже если бы само состояние не свалилось как снег на голову. Даже если бы он не был гол как сокол и его не тошнило от одной мысли о работе. Хочет сказать, что любил бы тебя, даже если бы не нуждался в деньгах так отчаянно, что способен различать их запах. Даже если бы всю свою жизнь не мечтал рыбачить в тропических водах на собственной яхте «Кросби Стрипер», попивая холодный «Шлиц»!
Миллионы Килрейна набрали воздуха.
Бен и Роуз отпрянули друг от друга, их руки упали.
— Хочет сказать, что любил бы тебя, хотя сам сотни раз говорил, что единственный способ заполучить большие бабки — это на них жениться!
Миллионы Килрейна приготовились нанести решающий удар. Впрочем, в нем не было нужды. Момент был упущен и валялся под ногами, пуча пустые мертвые глаза.
— Наверное, уже поздно, — сказала Роуз Бену. — Большое спасибо за горелку и остальное.
— Был рад помочь, — кивнул Бен с несчастным видом.
И тут двенадцать миллионов нанесли последний удар.
— Он любит тебя, Роуз, несмотря на то, что тебя не назовешь ни умницей, ни красавицей. Несмотря на то, что никто на свете — старый биржевой спекулянт не в счет — никогда тебя не любил!
— Спокойной ночи, — сказал Бен. — Спите крепко.
— Спокойной ночи, — ответила Роуз. — Сладких снов.
Всю ночь Бен проворочался на узкой кровати, составляя список достоинств своей избранницы, и каждая из ее добродетелей была куда соблазнительнее двенадцати миллионов долларов. В волнении он даже содрал со стены кусок обоев.