Баллард не на шутку заинтересовался.
— А этот анализатор ума… Стало быть, он анализировал ум, правильно я понимаю?
— Нет, взбивал масло.
— Да бросьте, я же серьезно! — усмехнулся Баллард.
— А может, в самом деле лучше кому-то выговориться… — сказал незнакомец. — Вы не представляете, какой это ужас — держать все в себе год за годом. Но откуда мне знать, что вы не разболтаете мой секрет?
— Слово джентльмена! — заверил его Баллард.
— На более убедительную гарантию рассчитывать не приходится, верно? — рассудительно спросил незнакомец.
— Ее просто не может быть! — гордо ответил Баллард. — Клянусь собственной жизнью!
— Что ж, хорошо. — Незнакомец откинулся на спинку скамейки, прикрыл глаза и, по всей видимости, отправился в прошлое. Он просидел молча целую минуту, и все это время Баллард почтительно ждал.
— Это случилось осенью тысяча восемьсот семьдесят девятого года, — наконец тихо проговорил незнакомец. — В деревне Менло-Парк, Нью-Джерси. Мне тогда было девять лет. В лаборатории по соседству с моим домом поселился человек, которого вся округа считала колдуном: там постоянно что-то сверкало, гремело и творились прочие страшные вещи. Соседским детям запрещалось не только подходить к лаборатории, но и шуметь — чтобы не злить колдуна. С Эдисоном мы познакомились не сразу, а вот его пес Спарки быстро стал моим добрым приятелем. Спарки был очень похож на вашего питомца, и мы с ним носились по всей округе. Да-да, сэр, он был копия вашего пса.
— Неужели? — Баллард был польщен.
— Ей-богу, — ответил незнакомец. — Однажды днем мы со Спарки так заигрались, что подлетели к самой двери эдисоновской лаборатории. Не успел я и глазом моргнуть, как Спарки втащил меня в дом, и — бац! — в следующий миг я уже сидел на полу кабинета и глазел на Эдисона.
— Представляю, как он разозлился! — восхищенно проговорил Баллард.
— Вы лучше представьте, как я испугался, — сказал незнакомец. — Я подумал, что передо мной стоит Сатана в человеческом обличье. Из ушей Эдисона торчали провода, бежавшие к маленькой черной коробочке, что лежала у него на коленях. Я хотел дать деру, но он поймал меня за шиворот и заставил сесть.
«Мальчик, — сказал он мне, — я хочу, чтобы ты запомнил: самое темное время суток — перед рассветом».
«Да, сэр», — проронил я.
«Вот уже больше года, — продолжал Эдисон, — я пытаюсь найти подходящий материал для нити в лампе накаливания. Волосы, струны, щепки — ничего не годится. Но пока я бился над этой задачей, потихоньку мне пришла в голову другая идея. Над ней-то я сейчас и работаю — выпускаю пар, так сказать. Вот собрал любопытное устройство. — Он показал на черную коробочку. — Я подумал, что ум — это тоже своего рода электричество, и изобрел анализатор ума. Он работает, честно! И ты узнал о нем первым, малыш. Твое поколение вырастет в новом мире, где людей будет сортировать легко, как апельсины».
— Не верю ни единому слову! — воскликнул Баллард.
— Разрази меня гром, если это неправда! — с жаром ответил незнакомец. — И анализатор действительно работал. Эдисон испытал его на нескольких людях в своей лаборатории, — конечно, не сказав им, что это за устройство. Чем умнее был человек, тем дальше ползла стрелка индикатора на черной коробочке. Я позволил ему испытать анализатор на мне, и стрелка практически не сдвинулась с места, только лежала на нуле и трепыхалась. Но хоть я и оказался болваном, мне хватило ума сделать весьма важный вклад в историю человечества. Как я уже говорил, с тех пор бездельничаю.
— И что вы сделали? — увлеченно спросил Баллард.
— Я предложил испытать анализатор ума на собаке. Видели бы вы, какой спектакль устроил нам Спарки, услышав мои слова! Старый пес зарычал, завыл и стал рваться на улицу, царапая дверь. Когда же понял, что мы настроены серьезно и никуда его не отпустим, Спарки кинулся прямо на коробочку и вышиб ее из рук Эдисона. В конце концов нам удалось загнать его в угол: Эдисон держал Спарки, а я поднес проводки к его ушам. Вы не поверите: стрелка мигом перекочевала прямиком за красную отметку!
— Эх! Пес его сломал! — предположил Баллард.
— «Мистер Эдисон, сэр, а что это за красная отметка?» — спросил я ученого. «Мой мальчик, — отвечал мне он, — Спарки сломал прибор. Красная отметка — это я».
— Ну да, я же говорил, — кивнул Баллард.
Незнакомец торжественно ответил:
— А вот и нет! Анализатор не сломался! Эдисон тотчас его проверил: все было исправно. И когда он сообщил мне об этом, Спарки выдал себя.
— Как же? — с недоверием осведомился Баллард.
— Понимаете, мы ведь его заперли — по-настоящему заперли. На двери было три замка: цепочка, засов и обычный дверной замок. Пес встал, снял цепочку, отодвинул засов и уже вцепился зубами в ручку, когда Эдисон его остановил.
— Нет! — охнул Баллард.
— Да! — ответил незнакомец. Глаза его сияли. — И тут я узнал, насколько великим ученым был Эдисон. Он готов был принять любую правду — даже самую неприятную.
«Ага! — сказал он своему псу. — Значит, собака — лучший друг человека, так? Неразумное животное, так?» Спарки проявил осмотрительность: сделал вид, что не услышал. Он чесался, выгрызал блох, рычал на воображаемые крысиные норы — лишь бы не смотреть Эдисону в глаза.
«Славно вы придумали, Спарки, а? — не унимался ученый. — Пусть люди добывают еду, строят дома и берегут тепло, а вам можно целыми днями спать у камина, бегать за девчатами или беситься с мальчишками. Никаких ипотек, политики, войн, работы, тревог… Знай себе маши хвостом да облизывай руки — и за тебя все сделают другие».
«Мистер Эдисон, — обратился я к нему. — Вы хотите сказать, что собаки умнее людей?»
«Умнее? — переспросил тот. — Еще как! И чем я, по-твоему, занимался весь последний год? Гнул спину ради того, чтобы собаки могли играть по ночам!»
«Послушайте, мистер Эдисон, — сказал Спарки. — Я бы на вашем месте…»
— Постойте-ка! — взревел Баллард.
— Тихо! — торжественно осадил его незнакомец. — «Послушайте, мистер Эдисон, — сказал Спарки, — я бы на вашем месте помалкивал об этом открытии. На протяжении сотен тысяч лет всех все устраивало. Пусть собаки спят и играют дальше. А вы забудьте, что сегодня произошло, и уничтожьте свой анализатор — в благодарность за это я скажу вам, какой материал использовать для нити накаливания».
— Бред сумасшедшего! — Баллард побагровел.
Незнакомец встал.
— Слово джентльмена, это чистая правда. В обмен на молчание пес подсказал мне, акции каких компаний надо покупать, — так я и разбогател. А последними словами Спарки, сказанными Эдисону, были вот эти: «Попробуйте карбонизированную хлопковую нить». Позже его разорвали на части уличные псы, которые подслушивали за дверью лаборатории.
Незнакомец снял гетры и протянул псу Балларда.
— Примите их в знак благодарности вашему предку, который проговорился и погиб за это. Всего хорошего! — Он сунул книгу под мышку и зашагал прочь.
Человек без единой поченьки
© Перевод. Е. Алексеева, 2020
— Бария мне на веку пришлось откушать двенадцать раз, — заявил Ноэль Суини.
Суини никогда не мог похвастать крепким здоровьем, а теперь, в довершение всех бед, ему исполнилось девяносто четыре года.
— Двенадцать раз старине Суини просвечивали желудок. Небось, мировой рекорд.
Дело было во Флориде, в Тампе. Суини восседал в теньке у края корта для шаффлборда и говорил, обращаясь к другому старику. Старика он не знал, тот просто оказался рядом с ним на лавочке.
Незнакомый старик, очевидно, только начинал новую жизнь во Флориде. У него были черные ботинки, черные шелковые носки и синие брюки от саржевого костюма. На голове красовалась новехонькая летная фуражка, а из-под края тенниски торчала забытая бирка с ценой.
— Хм… — только и ответил незнакомый старик на монолог Суини, даже не подняв глаз от книги.
Старик читал сонеты Уильяма Шекспира, и Шекспир говорил ему: «Мы урожая ждем от лучших лоз, чтоб красота жила, не увядая. Пусть вянут лепестки созревших роз, хранит их память роза молодая»[44].
— А вам вот сколько раз желудок светили?
— Э-э… — ответил старик.
«Где тайная причина этой муки? — спрашивал Шекспир. — Не потому ли грустью ты объят, что стройно согласованные звуки упреком одиночеству звучат?»
— У меня нет селезенки, — сообщил неугомонный Суини. — Вы представляете?
Старик не ответил.
Тогда Суини взял на себя труд придвинуться поближе и проорать:
— Я живу без селезенки с тысяча девятьсот сорок третьего года!
Старик уронил книгу, сам чуть не свалившись с лавочки, и съежился, прикрывая звенящие уши.
— Я не глухой! — простонал он.
Суини твердо и решительно взял его за запястье, вынуждая открыть одно ухо.
— Я просто подумал, что вы меня не слышите.
— Да слышу я. — Бедняга дрожал. — Все я слышал — и про ваш барий, и про ваши камни, и про анемию, и про застой желчи. Каждое слово из лекции доктора Штернвайса о вашем кардиальном сфинктере. Доктор Штернвайс не думал переложить ее на музыку?
Суини поднял упавшую книгу и отложил на дальний край лавочки — так, чтобы собеседник не мог дотянуться.
— Так что, как насчет пари?
— Какого еще пари? — ответил старик.
Он был необыкновенно бледен.
— Вот видите! — Суини холодно улыбнулся. — Я был прав, вы совсем меня не слушали. А я предлагал вам пари. Вот угадайте-ка, сколько у нас с вами на двоих будет поченек, м?
— Доченек?
Лицо старика смягчилось, на нем даже появился некоторый осторожный интерес. Детей он любил и потому нашел такое пари очень милым.
— Ну что ж, попробуем! Только давайте считать и внученек заодно, так интересней…
— Да не доченек, — отмахнулся Суини. — Поченек!
Старик смотрел на него в замешательстве, и тогда Суини положил ладони себе на поясницу — туда, где человеку положено иметь почки.