151а. Двенадцать ленивых слуг
Двенадцать слуг, которые во весь день ничего не делали, не захотели и вечером утруждать себя – залегли в траву и давай своей леностью хвастаться. Первый сказал: «Что мне за дело до вашей лени; мне и со своей не справиться. Забота о чреве – главная моя забота: ем я немало, да, пожалуй, и пью не меньше. Четыре раза покушав, я опять пережду маленько, пока меня снова голод проберет – так-то мне лучше! Раннее вставанье – не мое дело; а когда время подходит к полудню, я опять ищу себе местечко, где бы уснуть. Коли господин меня кличет, я делаю вид, будто не слышу; кликнет в другой раз – так я еще повременю, поднимусь да и потянусь не спеша. Вот так-то, пожалуй, еще можно жить на свете». Второй сказал: «У меня лошадь на руках, но я ей корм когда суну, когда нет, да и скажу, что уж она поела. Зато высыпаюсь я отлично, часов по пяти, в ларе с овсом. Потом выставлю из ларя ногу и проберу лошадь раза два по животу, вот она и вычищена, и выглажена. Кто там смотреть станет? Но и при этом служба все же мне кажется очень тяжелою!» Третий сказал: «Зачем себя мучить работой? Из этого никакого толку быть не может. Лег я на солнце, уснул. Начало на меня капать, но я вставать и не подумал! Пускай себе дождь идет. Но дождь-то в ливень превратился, да такой, что волосы с головы моей срывать стал и вдаль уносить клочьями – даже дыру в голове у меня продолбил. Я залепил ее пластырем – да и все тут. Таких-то бед немало уж у меня бывало». Четвертый начал: «Перед началом каждой работы я часок промешкаю, чтобы силы свои поберечь. Потом начну работу потихонечку, да все посматриваю, нет ли там кого-нибудь, кто бы мне мог помочь? На тех, кто подойдет, я и свалю работу, а сам только присматриваю – ну да с меня и того довольно». Пятый сказал: «Это – что! А вы вот только подумайте, что мне приходится навоз из стойла выгребать и на телегу наваливать. Я, конечно, этого скоро не делаю – возьму немного на вилы, приподыму чуть-чуть да отдохну с четверть часика, пока на телегу вскину. Довольно и того, если за день возик вывезу: ведь не помирать же мне над работой». Шестой сказал: «Стыдитесь! Вот посмотрите на меня: я никакой работы не боюсь, только сначала недельки три поотлежусь, да еще и платья-то с себя не снимаю. А пряжки зачем на башмаках носить? Пусть сваливается башмак: невелика важность! И вот когда мне приходится на лестницу подняться, так я, обе ноги на первую ступеньку поставивши, уж начинаю остальные ступеньки пересчитывать, чтобы знать, на которой отдохнуть». Седьмой сказал: «Нет, мне так нельзя попускать себе: мой господин за моей работой присматривает, только он по целым дням не бывает дома. Но я все же ничего не упускаю: хоть еле ползу, а все же всюду поспеть стараюсь. Меня с места сдвинуть – разве только четверым здоровым малым под силу. Случилось мне до нар добраться, на которых уже шестеро друг около дружки спали, прилег и я к ним и заснул. Так заснул, что и не разбудить, а хочешь домой залучить, так на руках снеси». Восьмой сказал: «Ну вижу я, что я бодрее всех вас! Мне и камня на дороге не переступить, а где он лежит, там и я лягу, хоть будь тут грязь и лужа… Лягу и лежу, пока солнышко меня не обсушит, ну разве что повернусь настолько, чтобы оно на меня светить могло». Девятый сказал: «А я вот что скажу: сегодня хлеб передо мной лежал, да мне было лень к нему руку протянуть – чуть с голоду не помер. Ну и кружка передо мной стояла, да такая-то большая и тяжелая, что я ее приподнять не мог – и лучше уж решил жажду терпеть. И повернуться-то мне на бок не хотелось: весь день лежал, как чурбан». Десятый сказал: «Мне от лености даже ущерб приключился – ногу сломал и икры во как раздуло. Лежим мы втроем на проезжей дороге, а я еще и ноги вытянул; едет кто-то в телеге и переехал по моим ногам. Оно конечно, мог бы я ноги и отодвинуть, да не слыхал, как наехала телега: комары у меня в ушах жужжали, в рот мне влетали, а носом вылетали – ну а прогнать их кому же охота!» Одиннадцатый сказал: «Вчера я от своей службы отказался. Шутка сказать, целый день таскать туда и обратно тяжелые, толстые книги для моего господина! Но, правду сказать, он меня отпустил весьма охотно и не пытался меня удерживать, потому что я его платье не чистил, оно в пыли лежало и моль его изъела!» Двенадцатый сказал: «Сегодня должен я был в телеге через поле переехать – положил на нее соломы, да и заснул. Вожжи у меня из рук выскользнули, и как я от сна очнулся, вижу, лошадь у меня почти распряглась: сбруи на ней нет и следа – ни узды, ни шлеи, ни седельника. Шел мимо кто-то, да и унес с собой все-то… А телега-то в лужу попала и крепко увязла. Я ее и двигать не стал, да опять и раскинулся на соломе. Хорошо, что хозяин пришел да телегу-то из грязи вытащил; а не приди он, я бы теперь не тут лежал, а там бы преспокойно спал».
152. Пастушонок
Прославился однажды во всем околотке пастушонок своими бойкими ответами на все вопросы. Прослышал о том король той страны, не захотел людям поверить, а призвал мальчика к себе и сказал ему: «Если ты мне на три моих вопроса ответишь, то я тебя к себе в сыновья возьму и будешь ты у меня жить в моем королевском замке». – «Задавай вопросы!» – сказал мальчик. Король сказал: «Первый мой вопрос – сколько капель воды в океане?» Пастушонок ответил: «Господин король, прикажи все реки на земле остановить, чтобы из них ни капли воды в море не кануло, пока я не пересчитаю; тогда я и скажу тебе, сколько всех капель в океане». – «Второй мой вопрос, – сказал король, – сколько звезд на небе?» Пастушонок спросил лист бумаги, потом проставил на нем столько точек, что их ни рассмотреть, ни сосчитать не было возможно, и даже в глазах рябило, когда на них посмотришь. Затем он сказал: «Вот сколько звезд на небе – изволь сосчитать». Но тот сосчитать не брался. «Третий вопрос, – сказал король, – сколько секунд в вечности?» Отвечал на это пастушонок: «Есть у нас на родине гора – час пути в вышину, час пути в ширину, час пути в глубину; на ту гору через каждые сто лет прилетает птичка и вострит на той горе клюв свой… Вот когда она всю ту гору источит, тогда и первая секунда вечности минет».
Сказал ему на это король: «Ты разрешил все три вопроса, как истый мудрец; живи же отныне у меня в замке и будь мне за сына».
153. Звезды-талеры
Была однажды на свете молоденькая девочка, у которой и отец, и мать померли, и осталась она в такой бедности, что ни угла у ней не было, где бы ей жить, ни постельки, где бы ей спать, и ничего-то, совсем ничего, кроме того платьишка, что на ней было, да куска хлеба в руке, который дали ей добрые люди. А девочка была добрая и богобоязненная. Покинутая всеми, она, в надежде на Бога, вышла прямо в поле. Тут повстречался ей бедняк и сказал: «Дай мне поесть чего-нибудь – я так голоден!» Девочка подала ему весь свой кусок хлеба, сказав: «Кушай на здоровье», пошла далее. Тут попался ей навстречу ребенок; он хныкал и говорил: «Ой, как у меня головка озябла, дай ты мне что-нибудь – головку прикрыть». Девочка сняла с себя шапочку и отдала ребенку. Немного спустя повстречала она другого ребенка, у которого телогрейки надето не было, – и она отдала ему свою; далее повстречала еще ребеночка, и тот просил у ней платьице – она и его сняла и отдала. Наконец пришла она в лес, и стало темнеть, и еще повстречался ребеночек, стал просить о рубашечке, и добрая девочка подумала: «Теперь ведь уж темно, и никто меня не увидит, – отдам я и рубашку!» Сняла с себя рубашку и отдала ребеночку. И когда у нее уж больше ничего не осталось, на нее вдруг стали падать звездочки с неба и, падая на землю, обращались в светлые, блестящие талеры. И хотя она с себя и отдала рубашечку, однако она очутилась в рубашечке, да еще из самого тоненького полотна. Собрала она талеры и разбогатела на всю жизнь.
154. Украденный грош
Муж с женою и с детьми сидели за обеденным столом, да за тем же столом сидел и приятель их, в гости пришел и с ними обедал. И в то время как они сидели за столом и часы ударили полдень, гость этот увидел, что дверь отворилась и вошел в комнату бледный ребеночек, одетый в одежду, белую как снег. Он не оглянулся и не сказал ничего, а прямо прошел в соседнюю комнату. Вскоре после того он вернулся, так же тихо перешел через комнату и вышел в ту же дверь. И на другой, и на третий день произошло то же самое. Тогда наконец гость спросил у отца: «Чей это ребенок, что каждый день в полдень проходит через комнату?» – «Я его не видел и не мог бы сказать, чей это ребенок». На другой день, когда опять ребенок явился, гость указал на него и отцу, и матери; но ни они, ни дети их ничего не видели. Тут гость встал, приотворил дверь в соседнюю комнату и заглянул туда. Там увидел он, что тот самый ребенок сидит на полу и усердно роет пальчиком в щелях между половицами; но, заметив чужого, ребенок исчез. Вот и рассказал гость все, что видел, и описал ребенка в подробности; тогда мать узнала его по приметам и сказала: «Ах, это мое милое дитятко, что скончалось у меня два годика тому назад!» Взломали пол и нашли там два гроша, которые как-то мать дала ребенку, чтобы он подал их нищему, а тот их припрятал, опустив в щель половицы, себе на сухарик. И вот из-за них-то не было ему покоя в могиле, из-за них-то и приходил он каждый день – их-то он и искал… Родители отдали те деньги нищему, и ребенок с тех пор не стал больше являться.
155. Смотрины
Жил-был молодой пастух, и собирался он жениться; а на примете у него были три сестрицы – одна другой красивее, так что он даже не знал, которой из них отдать преимущество. Стал он с матушкой совещаться, и та сказала ему: «Пригласи их всех трех и положи сыр перед ними, да смотри, как они его резать станут». Так юноша и сделал; и вот первая из трех сестриц съела кусок сыра вместе с коркою; вторая поспешила срезать корку с сыра, но, поспешив, вместе с коркою много и сыра отрезала и все это выбросила; третья корку с сыра осторожно срезала и сыра съела сколько следует – ни больше ни меньше. Пастух все это рассказал своей матери, и она сказала ему: «Возьми в жены третью». Так он и сделал и жил с нею довольный и счастливый.