Полное собрание сказок и легенд в одном томе — страница 128 из 146

л: «Ты мне крестник, поэтому я сменю гнев на милость и обойдусь с тобою мягко. Так как ты хвалишься, что ты вор-мастер, то я испытаю твое искусство; если же ты испытания не выдержишь, то награжу тебя двумя столбами с перекладиной, и придется тебе плясать на веревке под карканье воронов». – «Господин граф, – отвечал мастер-вор, – придумайте три испытания какой угодно трудности, и если я вашу задачу не разрешу, то делайте со мною все что вам угодно». Граф на несколько минут задумался, потом сказал: «Ладно! Прежде всего ты должен увести моего парадного коня из конюшни; затем из-под меня и моей супруги ты должен во время сна выкрасть простыни с постели, да так, чтобы мы не заметили, да при этом еще снять с пальца у моей жены ее обручальное кольцо; в‑третьих, наконец, ты должен украсть священника и причетника из церкви. Запомни хорошенько, ведь тут дело о твоей голове идет».

Мастер отправился в ближайший город; там он купил одежду у старой крестьянки и нарядился бабой. Размалевал себе лицо, да еще и рябины подделал, так что никто бы не мог его узнать. Затем наполнил бочонок старым венгерским вином, в которое еще подмешал очень сильного усыпительного зелья. Бочонок взвалил он себе на спину, поверх котомки, и, кое-как переваливаясь и ковыляя, направился к графскому замку. Было уже темно, когда он туда добрел; он присел во дворе на камень, стал покашливать старческим кашлем и потирал руки, будто бы озябнувшие. И на том же дворе, перед входом в конюшню, расположились около огня солдаты, которые стерегли заветного коня; один из них заметил старуху и крикнул ей: «Подойди сюда, тетка, погрейся около нашего огня! Небось и ночлега-то у тебя нет, и ночуешь-то ты где придется?» Старуха заковыляла к ним, попросила отвязать у ней со спины котомку и подсела к их огню. «Что у тебя там в бочонке, старая карга?» – спросил один из солдат. «Вина глоток, – отвечала она, – я им торгую, тем и питаюсь; вот и вам за денежки да за доброе слово охотно дам по стаканчику». – «А ну-ка! – сказал солдат и, отведав стаканчик, крикнул: – Коли вино-то окажется хорошим, так я не прочь и другой стаканчик опрокинуть!» – и велел себе еще налить, и все товарищи последовали его примеру. – «Эй вы, там, камрады! – крикнул кто-то из солдат тем, что в конюшне сидели. – Тут тетка пришла, винца принесла, такого, что, пожалуй, еще старше ее будет, испейте глоточек! Ей-ей, лучше нашего огня греет!» Старуха не поленилась свой бочонок и в конюшню снести. А там – один солдат сидел на оседланном графском коне верхом, другой держал коня под уздцы, а третий за хвост его ухватил. Старушка стала подносить им сколько было их душе угодно – пока весь бочонок не опорожнился. Вскоре один из них выпустил узду из рук, прилег наземь и захрапел; другой – хвост из рук выпустил и захрапел еще громче того. Тот, что на коне был, хотя и усидел в седле, но ткнулся головой в гриву коня, заснул и сопел, словно кузнечный мех. Те, что сидели на дворе, вокруг огня, давно уже спали, растянулись по земле и не шевелились, словно окаменели. Увидев это, мастер-вор дал одному вместо узды веревку в руки, другому вместо хвоста – пучок соломы; но что ему было делать с тем, который на коне сидел верхом? Сбросить его – так, пожалуй, еще проснется да крик подымет! Он ухитрился вот как: распустил подпругу, подвязал к седлу пару веревок, прикрепив их к кольцам в стене конюшни, потом подтянул сонного солдата вместе с седлом вверх, а веревки закрепил к столбу. Затем легохонько отцепил коня от цепи, обмотал ему копыта старыми тряпками, чтобы звон подков о мостовую не разбудил всех в замке, потом вывел осторожно коня из конюшни, вскочил на него – и был таков.



На рассвете мастер-вор прискакал на уведенном коне в замок. А граф только что встал и стоял у окна. «Здравствуйте, господин граф, – крикнул мастер-вор, – вот тот конь, которого я благополучно увел из вашей конюшни. Да не угодно ли будет вам взглянуть, как славно ваши солдаты там лежат да спят, а если вам угодно будет заглянуть в конюшню, то вы увидите, как там удобно устроились и те, что сторожили вашего коня». Графу пришлось смеяться, затем он сказал: «Ну что же? Раз удалось тебе, но в другой раз не так-то легко с рук сойдет. И я предупреждаю тебя, что если встречусь с тобою, как с вором, то и поступлю с тобою как с вором». Когда в тот день вечером графиня легла в постель, она крепко стиснула ту руку, на которой у ней было надето ее обручальное кольцо, и граф сказал ей: «Все двери заперты на ключи и задвижки; а я сам не лягу спать, а буду поджидать вора; ну а если он задумает влезть в окно, то я застрелю его на месте». Мастер же с наступлением темноты направился к виселице, снял из петли горемыку, который там висел, и на спине потащил его в замок. Там он подставил лестницу прямо к окошку графской опочивальни, посадил себе мертвеца на плечи и начал всходить по лестнице. Когда он поднялся настолько высоко, что голова мертвеца появилась в окне опочивальни, граф, который лежал в постели и прислушивался, выстрелил из пистолета; мастер-вор сейчас же сбросил мертвеца с лестницы, спрыгнул и сам и притаился за углом. Тем временем месяц уже взошел, и он мог очень ясно видеть, как граф из окошка вылез на лестницу, спустился с нее и потащил мертвеца в сад. Там стал он рыть яму, в которую хотел его опустить. «Теперь, – сказал вор, – самое настоящее время!» – проворно выскочил из своего угла, взобрался на лестницу и прямо в опочивальню к графине. «Голубушка, – заговорил он голосом графа, – вора-то я убил, но ведь он все же мне крестник, и был-то он скорее плутом, нежели злодеем; а потому и не хочу я предать его на общий позор, да и бедных родителей его жалко. Вот я до рассвета и думаю сам похоронить его в саду, чтобы огласки не было. Дай, кстати, мне и простыню из-под себя, я заверну в нее покойника и зарою его как собаку». Графиня отдала ему простыню. «А знаешь ли что? – сказал вдруг мнимый граф. – На меня порыв великодушия нашел: давай мне и кольцо свое! Этот несчастный из-за кольца жизни не пожалел, так уж пусть возьмет его с собой и в могилу!» Графиня не хотела перечить графу и хоть очень неохотно, но все же сняла с пальца кольцо и отдала его вору. Тот улизнул с кольцом и простынею и благополучно прибыл домой, прежде чем граф покончил в саду свою могильщицкую работу.

Какое лицо вытянул на другое утро граф, когда мастер-вор пришел к нему и подал ему свои трофеи. «Да ты что же? Колдун, что ли? – спросил он у вора. – Кто тебя вывел из могилы, в которую я сам тебя опустил? Кто оживил тебя?» – «Меня вы не изволили опускать в могилу, – сказал вор, – вы в ней похоронили висельника». И рассказал графу в подробности, как все было; и граф должен был отдать справедливость его чрезвычайной ловкости и хитрости. «Но ведь это еще не все! – добавил он. – Тебе еще предстоит разрешить третью задачу, и если это тебе не удастся, то остальное тебя не спасет!» Мастер-вор только усмехнулся и ничего не ответил графу.

С наступлением ночи вор явился с длинным мешком за спиною, с большим узлом под мышкою и с фонарем в руке к сельской церкви. В мешке у него были раки, в узле коротенькие восковые свечки. Он присел на кладбище, вытащил рака из мешка, а из узла восковую свечку, которую и прилепил ему на спину, потом зажег свечку, опустил рака на землю и пустил его ползать. Затем точно то же самое сделал он и с другим раком – и так распустил всех раков по кладбищу. Потом он накинул на себя длинную черную одежду – нечто вроде монашеской рясы – и прилепил себе седую бороду к подбородку. Сделавшись совершенно неузнаваемым, он взял мешок, в котором принес раков, вошел в церковь и поднялся на кафедру. Часы на башне ударили полночь и едва только замер последний удар, вор стал с кафедры кричать громким и зычным голосом: «Услышьте все вы, люди грешные! Пришел конец свету, светопреставление близится: услышьте, услышьте! Кто желает через меня попасть в рай небесный, тот полезай в мой мешок! Я там привратником служу – я отпираю и запираю врата рая. Вон взгляните, по Божьей ниве уже бродят умершие и собирают свои косточки. Придите, придите и полезайте в мой мешок – пришел конец миру!» Крик этот разнесся по всей деревне. Пастор и причетник, которые жили поблизости церкви, услышали первые; а когда они при этом еще увидели свечи, которые всюду мелькали по кладбищу, то поняли, что свершается нечто необычайное, и вошли в церковь. Они с минуту прислушались к той проповеди, которая раздавалась с кафедры, и затем причетник подошел к пастору и сказал: «Недурно бы нам воспользоваться случаем и пробраться бы в рай прежде, чем наступит светопреставление». – «Ну конечно! – отвечал пастор. – Я и сам так же думаю, и если вы хотите, мы с вами сейчас и в путь!» – «Извольте, – отвечал причетник, – но вам, господин пастор, вперед идти; а я за вами следом». Пастор и пошел вперед и взошел на кафедру, где мастер-вор и открыл ему мешок. Пастор влез в него первый, а за ним причетник. Тогда наш хитрец крепко завязал их в мешке, ухватил его за конец и поволок по лестнице с кафедры; и каждый раз, как оба дурня стукались головами о ступени, вор кричал: «Теперь уж переходим через горы». Затем протащил их и через деревню и, перетаскивая через лужи, говорил: «Теперь несемся через влажные облака». А когда стал их втаскивать вверх по лестнице замка, он воскликнул: «Теперь уж взбираемся на небесную лестницу и скоро вступим на первый двор рая». Взобравшись на самый верх, он покинул мешок на голубятне, и когда голуби стали кругом летать, он сказал: «Слышите ли, как ангелы радуются и крылами машут». Затем он задвинул задвижку и ушел.

На другое утро пришел он к графу и сказал ему, что и третью задачу он выполнил и пастора вместе с причетником унес из церкви. «А куда же ты их девал?» – «Они оба, засаженные в мешок, теперь находятся у вас на голубятне и воображают себе, что они унесены на небо». Граф поднялся наверх и убедился в том, что вор не обманул его. Когда пастор и причетник были из мешка выпущены, граф обратился к вору и сказал: «Ну ты из воров вор и точно разрешил заданную тебе задачу. На этот раз ты выпутался из дела благополучно; но все же уходи из моего графства, потому что если ты опять за то же примешься, то можешь смело рассчитывать на виселицу». Мастер-вор распрощался со своими родителями, опять ушел бродить по белу свету, и никто уже ничего более о нем не слышал.