Озеро у Долленкруга
Милях в восьми на север от Берлина, если ехать на Пренцлау, находилась усадьба Долленкруг. Вся эта местность покрыта густыми сосновыми лесами, а между ними лежат небольшие озера. Возле одного из них и находилась усадьба.
В усадьбе держали стадо овец, и пастух мучился, перегоняя их с одного места на другое, потому что берега озера были сухие и пастбища скудные. Самая лучшая трава росла как раз на противоположном берегу, но далеко в обе стороны простирались два крыла озера, так что добраться до заветной лужайки было нелегко, особенно в жаркий летний день. И не раз пастух мечтал о том, чтобы посреди озера был брод, насколько легче стало бы и ему, и стаду!
В таком настроении однажды застал его черт. Солнце пекло, пастух утирал пот со лба, путь вокруг озера был далек, овцы брели еле-еле, даже собаку разморило. Черт предложил ему сделку: он построит к утру дамбу через озеро, а пастух за это отдаст ему свою душу, а в придачу – душу собаки. Пастух согласился, и с заходом солнца черт принялся за работу.
Едва забрезжили серые рассветные сумерки, как раньше обычного закричал петух. Жена пастуха проснулась и удивилась – отчего петух запел в такую рань?
Потом спросонок вспомнила, что забыла с вечера запереть дверь курятника. Она пошла туда и обнаружила, что в открытую дверь забежала собака и разбудила петуха.
Когда рассвело, пастух погнал стадо к озеру. От страха он был ни жив ни мертв. Он подошел к берегу и видит – черт не закончил своей работы. От того берега тянулась полоска земли и обрывалась, немного не доходя до этого берега. Но образовавшаяся протока была так глубока, что казалась бездонной. В воде плавал клочок бумаги. Это оказалась запись роковой сделки, порванная когтями черта. Неурочный крик петуха спугнул нечистого. Так верная собака спасла себя и хозяина.
Чертова черепица
Это случилось возле озера в Пацнауертале[69]. У одного крестьянина сгорел дом. Новый выстроить было не на что, так как сгоревший дом не был застрахован и денег у крестьянина не было. С горя он согласился на сделку с чертом и пообещал ему своего единственного ребенка, если черт до первых петухов построит ему новый дом.
Договор был заключен, но крестьянин тут же пожалел об этом и горько запечалился. Жена спросила его, что случилось. Крестьянин сказал ей всю правду. Жена рассердилась, набросилась на него с упреками, что он не пожалел родного дитяти. Муж совсем приуныл. Но жена сказала, что еще не все потеряно и можно найти выход из положения.
Между тем всю ночь шло строительство, дом рос на глазах, вот уже и стропила были возведены, и черт, успевший показать себя искусным каменщиком, плотником, столяром, слесарем и стекольщиком, переквалифицировался в кровельщика. Близился рассвет, наступило время действовать. Жена крестьянина взяла сонного петуха, окунула его в чан с водой и выпустила. Черту оставалось приладить последнюю черепицу, но мокрый, злой петух отряхнулся, встрепенулся и сердито заорал в ночной тишине.
Нечистый испугался и решил, что пора удирать, пока не загорланили все петухи в округе. Со злости он швырнул в петуха черепицей и исчез не солоно хлебавши.
Крестьянин получил полностью готовый дом и переселился в него со всей семьей. Только в крыше так и осталась дыра. Ни один мастер не мог ее заделать: в том месте, которое не доделал черт, ни одна черепица не хотела держаться.
Черт на мельнице
Одна мельница пользовалась дурной славой: если кто-нибудь отваживался на ней переночевать, то к утру его находили мертвым. Ни один подмастерье не хотел наниматься на эту мельницу. Но однажды явился молодой парень и попросил работы. Мельнику стало жаль парня, и он объяснил ему без утайки, почему он не может его взять. Однако парень рассмеялся и стал уверять, что он нисколько не боится и хочет посмотреть, в чем дело. Мельник обрадовался, они договорились об условиях, и парень усердно принялся за работу. С наступлением ночи он решил отдохнуть, и тут явился черт. Молодой подмастерье в это время щелкал орехи и не обратил на черта никакого внимания. Черт посмотрел-посмотрел, и ему тоже захотелось орешка. Парень полез в карман, достал камешек и сунул черту в пасть. Тот старался и так, и сяк, но никак не мог разгрызть камень. Тогда он спросил парня, все ли орехи у него такие твердые. Парень рассмеялся и сказал: «Это не орехи твердые, это у тебя зубы слишком тупые. Давай я тебе их немного заострю, и ты разгрызешь любой орех». Черт согласился. Парень сунул его голову в тиски и начал завинчивать, так что черт оглох и ослеп, а когда подмастерье напильником стал точить ему зубы, черт заорал что было мочи и стал просить и молить, чтобы тот его отпустил, но парень точил и точил. Наконец, когда черт поклялся, что никогда больше не покажется на мельнице, подмастерье его выпустил. С тех пор на мельнице все было спокойно.
Угли из бахарахской ратуши
Бахарах – один из древнейших городов на Рейне. Он был знаменит своим винным рынком, на который съезжались купцы даже из отдаленных мест. В плохую погоду рынок располагался в здании ратуши, с которым связана следующая легенда.
В доме, стоящем слева от ратуши, жил человек по имени Минола. Он был холост и держал ворчливую старую домоправительницу. Однажды ночью ей не спалось. Было новолуние, и ей показалось, что ночь уже на исходе. Она решила встать и сварить себе и хозяину луковую похлебку. Дело было зимой, было холодно, она получше укуталась и попыталась разжечь огонь, но пальцы ее не слушались, высечь искру никак не удавалось. Она отворила оконный ставень и взглянула, не горит ли в чьем-нибудь окне свет. Но в домах было темно, только из-под свода ратуши на мостовую падал красный отсвет огня. Старуха взяла жаровню и пошла туда. Подойдя к арке, оставшейся от старой ратуши, она увидела, что под ней лежит большая куча угля, возле сидит рослый черный человек и лежит большая черная собака. Ей стало жутко, но она подумала, что это бродячий жестянщик или изготовитель оловянных ложек, которые частенько приходят с гор Айфеля. Собака заворчала, старуха пожелала черному доброго утра и попросила пару угольков, чтобы разжечь огонь.
Черный человек кивнул и уставился на огонь. Старуха схватила валявшуюся рядом кочергу, нагребла в жаровню угольков, поблагодарила и ушла. Дома она вытряхнула угли в очаг, но они оказались совершенно потухшими.
Пришлось ей снова идти к ратуше, хотя она и боялась собаки и грубого подмастерья. Она извинилась и сказала, что угли погасли. Собака зарычала на нее еще громче, а черный жестянщик взглянул свирепо и пригрозил свернуть старухе шею, если она придет в третий раз.
«Ну и подавись своими углями!» – проворчала старуха и с пустыми руками повернула прочь, бормоча проклятья. Тут собака вскочила, а черный привстал, грозя кулаком, и старуха бросилась к дому с такой прытью, какой никто бы от нее не ожидал. Только захлопнув дверь, она почувствовала себя в безопасности. В это время на башне пробило час. Старуха знала поверье, что от полуночи до часу – самое время разгула нечистой силы, и поняла, что чуть было не попала черту в когти. Вся дрожа, она легла в постель, но никак не могла успокоиться и согреться. Уснуть она уже и не надеялась и, лежа в темноте, слушала, как время от времени бьют часы на башне. Когда пробило шесть, она встала. Было по-прежнему темно, но теперь она с легкостью раздула огонь. Потом старуха зажгла висячую лампу и посветила на очаг. Угли, которые она после полуночи туда высыпала, оказались золотыми.
Доктор Парацельс и черт
В горах за Геттингом раскинулся обширный хвойный лес. Один край его служит для защиты от камнепадов, и вырубать его запрещено. Он называется Заклятым лесом.
Старики из Геттинга рассказывают о нем следующую легенду.
В давние времена, когда доктор Парацельс[70] жил в Инсбруке[71], он любил бродить по окрестным лесам. Однажды ранним солнечным утром он шел по тропинке, как вдруг кто-то его окликнул: «Парацельс! Парацельс!» Доктор оглянулся – никого. Он стал прислушиваться и обнаружил, что голос шел из ближайшей ели. На ее стволе с правой стороны было дупло, заткнутое деревянной затычкой. Оттуда и доносился голос, и после двух-трех слов выяснилось, что внутри сидит не кто иной, как черт собственной персоной, а запер его там один мудрый чернокнижник из Инсбрука.
– Что ты мне дашь, если я тебя выпущу? – спросил Парацельс.
– А чего ты хочешь? – поинтересовался голос из дерева.
– Дай мне, – потребовал Парацельс, – во‑первых, эликсир от всех болезней, во‑вторых, снадобье, которое все, что ни пожелаешь, превратит в золото, в‑третьих…
– Стой! – закричал голос. – Все троякое мне ненавистно и лишает меня могущества, но два желания я могу выполнить.
Парацельс согласился ограничиться эликсиром и снадобьем и вытащил из дупла деревянную пробку. Оттуда выполз черный паук, спустился по мшистому стволу на землю и исчез, а вместо него появился тощий субъект с горящими глазами и любезно поблагодарил за освобождение. Отломив ветку орешника, он ударил ею по ближайшей скале. Скала с грохотом расселась, и черт через щель вошел внутрь. Скоро он вернулся с двумя пузырьками и протянул их доктору.
– Эта желтая жидкость для золота, – пояснил он, – а белая – для леченья.
Щель в скале закрылась.
– Ну, теперь я отомщу этому ненавистному колдуну из Инсбрука! – злорадно пробормотал черт и повернулся, чтобы уйти. Но Парацельсу захотелось спасти своего приятеля-чернокнижника и оставить с носом мстительного черта. Доктор сказал: «Погоди немножко! Объясни мне, что за могучая сила у твоего колдуна, коли он сумел запихнуть тебя в такую маленькую дырку. И как ему удалось превратить тебя в паука, ведь превратиться в паука не сумеет сам черт!»
– Папперлапапп[72]! – сказал черт. – Превратиться в паука может любой из чертей, и ползать тоже не фокус, этому мы научились у людей. Тут и колдовать не нужно.
– Постой, постой! Дурачь хоть весь свет, меня не проведешь! – возразил Парацельс. – Я за свою жизнь наслышался о ваших проделках, как вы превращаетесь в привидения, в черных собак и все такое. Но чтобы обернуться крохотным паучком – этому я никак не поверю.
Черт рассмеялся и сказал: «Ты что, не видел, как я выползал из дупла?»
– Ты отвел мне глаза, – возразил доктор, – ведь ты из породы лгунов и хвастунов. Я готов спорить на оба волшебных пузырька, что ты меня не переубедишь.
– Давай! Хорошо! – воскликнул черт и снова превратился в паука. Он заполз в дупло ели и крикнул: «Вот видишь? Ты проиграл, отдавай пузырьки!»
– Как бы не так! – сказал Парацельс и быстро заткнул дупло пробкой, которую давно уже держал наготове, забил ее покрепче – и черт снова оказался в ловушке.
И уж тут не помогли никакие мольбы, никакие угрозы. С ужасной яростью черт бушевал в дереве и так тряс ствол, что осыпалась хвоя с ветвей. Но Парацельс повернулся и пошел домой. Дома он проверил снадобья и убедился, что они действуют. Вскоре он стал знаменитым врачом и богатым человеком.
А черт и поныне сидит в дупле, и кумушки, засиживаясь по вечерам за своей бесконечной пряжей, толкуют, что люди его слышали и видели, как он трясет дерево. Из-за этого и весь лес прозван Заклятым, а потом и другие леса, которые нельзя вырубать, стали называть заклятыми.
Звонарь-призрак
Во времена, когда в Циттау[73] еще стояла Иоганнескирхе, в проеме ее колокольни можно было видеть призрачную фигуру монаха-францисканца. Он хватался за веревки, словно собирался устроить так называемый «гражданский» или «пивной» перезвон, что звучит по вечерам в девять часов, но перед этим всегда снимал рясу, как будто она ему мешала. Эту привычку подметил настоящий звонарь, и как-то раз, пока монах-призрак возился с веревками, он подхватил сброшенную им ветхую коричневую ряску, поддел под сюртук и, посмеиваясь, пошел домой, а полураздетый монах позади него в душевном смятении искал свою одежонку.
На следующий вечер звонарь опять поддел рясу и чуть раньше обычного направился к церкви. Но весь его задор испарился, когда он еще издалека увидел тощую фигуру монаха, горестно ломавшего руки. Звонарь поспешил на башню, с облегчением заметив, что лишившийся рясы дух не стоит у него на пути, отзвонил и крадучись вернулся домой. Призрак его не преследовал, словно был окружен невидимой чертой и не волен был ее перешагнуть.
С этого вечера звонарь стал каждый вечер встречать монаха, и тот, завидя его, начинал бурно и умоляюще жестикулировать. Звонарю было жалко его, но он не отваживался возвратить рясу, боясь, что не понимающий шуток призрак еще, чего доброго, свернет ему шею. Так и оставалась ряса у звонаря до самой смерти, постигшей его ровно через год после кражи. То ли его подтачивал страх, то ли угрызения совести, но бедняга начал чахнуть, день ото дня слабел и умер точно в годовщину воровства, с последним ударом колокола.
Преемнику звонаря призрак почти не досаждал, он появлялся только в годовщину кражи и с отчаянными жестами умолял о возвращении своего облачения. Но украденную рясу, несмотря на все поиски, найти не удалось, вероятно, вор ее уничтожил, и тогда решили сшить другую и положили ее в том месте, где ожидали появления монаха. Призрак поднял одеяние, осмотрел его со всех сторон, но, заметив подмену, положил рясу на место и удалился, жалобно завывая.
Монах – призрак появлялся и позже и исчез после того, как церковь была разрушена во время обстрела города в Семилетнюю войну[74].
Загубленный колодец
Между Оттенау и Гаггенау[75] на правом берегу реки в скалах бьет родник, который люди называют Скверным, или Дрянным. В прежние времена он был целебным, и к нему приходили много страждущих. Тропа к источнику шла через луг, владелец которого негодовал, что его луг вытаптывают. Он засыпал родник всякой дрянью, вода в нем перестала помогать больным, и никто больше к роднику не приходил.
В наказание хозяин луга после смерти обречен по ночам, от одиннадцати до полуночи, черным призраком бродить по лугу и около источника.
Проповедь над покойником
В давние времена в Хонштедте[76] служил суперинтендантом один безбожный нечестивец, о котором в округе рассказывают много историй. Он был таким гнусным человеком, что никто не мог с ним иметь дело. Всю землю церковного прихода он присвоил себе и отказывался сдавать в аренду крестьянам, чтобы не давать им заработка. С общиной он был в постоянных распрях и даже принудил крестьян выстроить для его собственного хозяйства обширный сарай с конюшней. На средства церкви он велел выстроить на кладбище большой дом, чтобы там жили его поденщики, так как никто в деревне не соглашался дать им кров и угол. Слуги и служанки у него не задерживались, всегда уходили раньше срока, потому что он никогда не был доволен их работой, либо ругался, что они слишком много едят, либо отказывался выплачивать заработанные деньги, в общем, много плохого о нем рассказывали.
Когда он наконец помер и надо было его хоронить, то гроб, как тогда было принято, поставили в церкви перед алтарем, чтобы пастор произнес над телом прощальную проповедь. Пастор поднялся на кафедру и начал надгробную речь: «Здесь покоится праведный, благочестивый человек, который при жизни должен был невинно терпеть нападки и злословие». Он три раза произнес эти слова. Покойник в его устах сделался ангелоподобным, само благочестие, словно он за свою жизнь и мухи не обидел.
Неожиданно появилась огромная черная собака, легла на гроб, и из ее пасти вывалился пылающий огненно-красный язык. Когда пастор это увидел, он так перепугался, что наспех произнес «аминь», бросился прочь с кафедры и упал в обморок. Тут и собака исчезла.
Сначала никто из присутствующих не осмеливался прикоснуться к гробу, потом все же кое-как его вытащили из церкви. Пастор, произнесший лживую надгробную проповедь, с трудом дотащился до дома, лег в постель и долго болел.
Семь ступенек
В княжестве Каленберг[77] неподалеку от деревни Бенте среди поля есть небольшой треугольный холм, который называется «Семь ступенек». На холм можно подняться по семи так называемым ступенькам, а скорее углублениям, они очень крутые и книзу становятся все больше. Вплотную к ним наподобие парапета лежат в ряд семь камней, которые в точном соответствии со «ступеньками» чем ниже, тем становятся крупнее. Община Бенте с незапамятных времен несет обязанность каждый год подновлять и углублять эти ступени, за что получает из Каленберга особое вознаграждение – мешок ржи.
Об этих семи ступеньках в округе говорят, что там водится призрак и по ночам хозяйничает полтергейст[78]. Поэтому ночью там никто не ходит.
Предание гласит, что однажды через этот холм шли богатый крестьянин и батрак. Они спорили о плате, которую работник требовал от хозяина, а тот лгал, говоря, что батрак ему еще и задолжал. Работник же говорил, что хозяин должен заплатить довольно значительную сумму, и твердо стоял на своем. Богач, человек скупой и бессовестный, клялся и божился, что больше ничего не должен батраку, и заключил словами: «Чтоб меня черти взяли на этом самом месте, чтоб мне провалиться на этой горке, если я тебе что-то должен!»
В это мгновение он ступил на седьмую ступеньку, и глядь – земля разверзлась под его ногами, и с ужасающим шумом клятвопреступник ухнул в бездну, которая его поглотила. Земля тотчас сомкнулась, а работник целый и невредимый пришел домой.
Окаменевший богач
В долине между Мауерном и Элленбрунном[79] есть место, где из земли выступает низкий длинный камень, напоминающий лежащего человека со скрещенными на груди руками. Неподалеку от его ног лежит другой камень, небольшой, похожий на ковригу хлеба. Дорога проходит как раз между этими камнями. В прежние времена чуть поодаль находились два крестьянских хутора. Об этом месте сохранилось такое предание.
Хозяин одного из хуторов был очень богат, но необычайно жаден и жестокосерд. Он плохо кормил своих работников и мало им платил. Однажды в пору уборки урожая хозяин пришел в поле и застал своих работников за скудным завтраком. Он разозлился, обругал их, обозвал бездельниками и крикнул: «Будь моя воля, вы бы жрали камни вместо хлеба!»
Вдруг раздался ужасающий раскат грома и сверкнула молния. Работникам показалось, что горы сейчас рухнут в долину, и они в страхе бросились бежать. Когда непогода улеглась, батраки вернулись в поле и увидели, что бессердечный богач лежит на земле окаменевший, а возле его ног валяется превращенная в камень коврига хлеба.
Ожившее чучело
Недалеко от деревни Нойштифт в Штубайтале[80] лежит прекрасный альпийский луг, раньше называвшийся Краснополье. Крестьяне, которым он принадлежит, всегда щедро кормили проходящих бедняков, потому что по опыту знали, что милосердие и доброта так или иначе впоследствии сторицей вознаграждается.
Но жил когда-то на этой благословенной земле, где луга раскинулись цветущим ковром, хитрый и жадный скотник. К нему тоже приходили много бедняков, и чтобы не тратить припасы на них, а пользоваться всем только самому, он придумал дьявольскую хитрость. Он сделал чучело, «Натцен», как говорят на тирольском диалекте. Это было грубое подобие человека, кукла, похожая на огородное пугало, в ветхих лохмотьях, с головой из тыквы, прикрытой шляпой. Скотник из дерева вырезал ему руки, в правую руку всунул ложку, к руке привязал незаметный шнурок, чтобы со стороны казалось, что рука с ложкой черпает еду из миски. Эту фигуру он посадил в дальний темный угол. Рядом поставил на стол масло, молоко, сыр, хлеб. Сыр был деревянный, молоко скотник развел из известки, хлебом служил древний засохший каравай, он даже не забыл про капельку меда, чтобы настоящие мухи вились над «едой».
Когда приходил голодный нищий, то скотник показывал в окошко на чучело, незаметно дергал за шнур и говорил: «Вот видишь, там уже сидит один едок! Ты только посмотри, как дармоед жрет, свиное охвостье! Община постановила, что я должен их кормить. Но этот, чего доброго, сожрет все запасы! Так что иди себе дальше, Бог подаст!» И смотрел со злорадной усмешкой, как нищий плетется прочь по зеленому лугу.
Но если появлялся владелец земли, чтобы посмотреть, как идут дела в его хозяйстве, скотник начинал сетовать на плохие времена и на необходимость ежедневно кормить всяких нищебродов, которые начисто съедают все доходы. Он предлагал хозяину заглянуть в комнату через маленькое окошечко в двери, показывал чучело, работающее ложкой, и жаловался, что день за днем через луга идут ненасытные оборванцы. При этом еще сильнее тянул за потайной шнур и заставлял чучело так шуровать ложкой, что у хозяина глаза лезли на лоб от удивления и он всему верил.
Пастухи, от которых не укрылся обман, осуждали скотника. Но в ответ на упреки он с наглым смехом отвечал, чтобы они оставили его в покое и мели перед собственными дверьми, где тоже сору достаточно.
Наконец наступил последний день перед возвращением в долину. Скотники и пастухи привели все в порядок, сплели цветочные венки, нарвали эдельвейсов и веток цветущих кустарников. Когда настал вечер, весь альпийский народ собрался в последний раз в этом году в общей хижине на традиционный прощальный ужин. Вдруг пастухи уронили ложки, охваченные ужасом, потому что чучело произнесло скрипучим голосом: «Я хчу етово!», поднялось со своего места и протянуло ложку и миску. Скотники и пастухи выскочили из-за стола в сыроварню и попрятались, как сурки, по темным углам и закуткам. А монстр преспокойно и без помех сожрал все угощение.
Люди потихоньку разбрелись по своим спальным местам. Скотник, обычно спавший в своей хижине, теперь, перепуганный, устроился в общем сарае позади всех у стены, и три пастуха легли возле него. Но он трясся от страха и не мог уснуть.
Как только наступила полночь, ужасный монстр выбрался из хижины туда, где спали четверо, и начал, глядя жуткими выпученными глазами, указывать на одного за другим. «Ет не он», сказал он про первого пастуха, «Ет не он», сказал про второго, «Ет не он», сказал про третьего. «Ха! Ет он!» – сказало чучело, добралось до скотника, схватило его, словно когтями, прошло мимо пастухов и вышло наружу.
Вскоре пастухи услышали такие ужасные крики и визг, что у них волосы встали дыбом. Через некоторое время чучело вернулось, просунуло тыквенное лицо в спальное помещение и проскрипело: «Поделом отплата! Так будет с каждым, кто жадничает и издевается над бедняками!» Монстр исчез за дверью, и больше его никто не видел.
На другое утро люди увидели растерзанное тело скотника на крыше, его кожей был обтянут стул, на котором прежде сидело чучело. С тех пор эту прекрасную луговину люди называют Раздериполе.
Землемер
Однажды два крестьянина из Конзена[81] около полуночи возвращались в свое село. Спускаясь с горы, они увидели на середине склона своего знакомого землемера. Они знали, что он недавно умер, – а тут он ходит по полю и меряет его огненной саженью. У края поля землемер остановился. Мужчины были не робкого десятка, подошли к нему и спросили, что он делает. Землемер ответил: «Здесь неправильно стоит межевой камень, я сам его поставил, когда был жив. В наказание я должен по ночам мерить это поле, пока камень не окажется на правильном месте». Он спросил крестьян, не могли бы они перенести камень, и показал, куда.
Они обещали, что утром обязательно переставят камень. Землемер сказал: «Следующей ночью я опять приду и посмотрю. Если камень будет там, где нужно, я исчезну и больше не появлюсь. Обещайте же мне передвинуть его и дайте ваши руки в знак того, что вы это сделаете».
Мужчины пообещали еще раз и протянули ему посох. Он схватил его, и посох вспыхнул.
На следующий день оба крестьянина пришли на поле и перетащили камень на правильное место. Ночью они понаблюдали, придет ли землемер. Он опять появился и стал мерить поле своей пылающей саженью. Затем он исчез, и больше его не видели.
Амтман из Эрихсбурга
Один бедный пастух служил у амтмана из Эрихсбурга[82], много лет он старательно пас его коров. Но как-то раз одна корова погибла; она забралась на россыпь камней и упала. Вечером пастух пришел к хозяину и рассказал о гибели одной из коров. Амтман пришел в ярость, и хотя произошел несчастный случай и пастух не был виноват, он приказал, несмотря на мольбы пастуха, вывести из стойла его единственную корову и пригнать в свой сарай взамен утраченной. Бедный пастух пожелал ему в сердцах, чтобы он до конца света ездил вокруг и искал свою корову.
Когда настал его последний час, амтман до тех пор не мог умереть, пока его не положили на коровью шкуру, и на ней же потом его и вынесли.
После смерти он по ночам ездит на сивой кобыле между деревнями Дрейше и Денкихаузен. Однажды поздно вечером двое мужчин, рабочих-поденщиков, вместе возвращались домой. Один из них, житель деревни Денкихаузен, сказал другому, жителю Дрейше, что если он хочет увидеть амтмана, то когда они подойдут ближе к его деревне, он должен наступить на левую ногу и посмотреть через правое плечо, ведь не каждый человек его видит.
Второй поденщик так и сделал, как его научил приятель. Он увидел, что амтман на кобыле полным ходом скачет прямо на них. Когда он подъехал почти вплотную, поденщик из Денкихаузена, который был сорвиголова и не боялся самого черта, сказал: «Тпрру!», – и лошадь тотчас остановилась. Оба пошли дальше, пока их пути не разошлись, один пошагал в свой Денкихаузен, а другой из страха перед амтманом бежал до дому, как пришпоренный.
Старая Фрик
Старая Фрик – это бабушка черта, и часто бывает слышно, как она бушует по ночам. Иногда ее можно увидеть, а узнать легко по огромным псам, неизменным ее спутникам. Когда они лают, из пастей и ноздрей у них пышет огонь.
В старину жители Нойгарта[83] ездили молоть муку на Бойтценбургскую мельницу. Однажды туда поехал один крестьянин. Он припозднился и возвращался домой уже в темноте. Вдруг он услышал нарастающий шум, и сзади появилась старуха Фрик со сворой собак. Перепуганный крестьянин догадался вытряхнуть муку из мешков. Псы набросились на муку и жадно стали ее пожирать, и крестьянин понял, какой участи он избег.
Вернулся домой он с пустыми мешками, перепуганный и раздосадованный, и рассказал жене, что наткнулся на старую Фрик и всю муку поневоле скормил ее собакам. «Что ж поделаешь, – сказала жена, – если мешки пусты, выбрось их подальше!» Так он и сделал. Каково же было его удивление, когда на другое утро он обнаружил недалеко от дома свои мешки, доверху полные мукой, как будто он только что привез их с мельницы.