Как горный дух превратился в осла
Шел однажды через Богемские горы стекольщик с тяжелой ношей на спине. Одолев перевал, он очень устал и оглянулся вокруг в поисках какого-нибудь пня, чтобы присесть и отдохнуть. Рюбецаль, озорной горный дух, решил подшутить над ним и обернулся деревянной колодой. Стекольщик увидел возле дороги удобную колоду и присел на нее. Вдруг колода резво выкатилась из-под него, стекольщик упал, и все стекло разбилось.
Стекольщик поднялся с земли и поискал взглядом злополучную колоду, но ничего похожего поблизости не было. Растерянный и огорченный, он побрел прочь, бросив разбитое стекло. Тут опять его встретил Рюбецаль в образе прохожего, поздоровался и спросил, чем он так расстроен. Стекольщик рассказал ему о том, что случилось, – как он присел на чурбан отдохнуть, а чурбан вдруг укатился неизвестно куда, он упал, все стекло разбилось, а стекольщик рассчитывал получить за него хорошие деньги, талеров восемь, и теперь не знает, как выйти из положения, ведь он едва сводил концы с концами. Горный дух пожалел его и признался, что это он над ним подшутил, но хочет возместить ему убыток: он превратится в осла, а стекольщик должен будет отвести его на мельницу у подножья горы и продать мельнику, но после этого ему нужно сразу, не задерживаясь, уйти. Через мгновение, к изумлению стекольщика, вместо прохожего перед ним оказался рослый осел.
Стекольщик привел его на мельницу и предложил мельнику купить осла за десять талеров. Мельнику понравилось великолепное животное, он предложил за него восемь талеров. Поторговавшись, сошлись на девяти, стекольщик забрал деньги и, не мешкая, ушел.
Осла отвели на конюшню, слуга стал насыпать ему в кормушку овес. Вдруг осел сказал человеческим голосом: «Сам лопай свой овес, а мне подавай колбасы и пирогов!» У слуги волосы встали дыбом, он побежал за хозяином, но когда оба вернулись, в стойле было пусто. Мельник схватился за голову, восклицая: «Где мои девять талеров?»
Так Рюбецаль наказал его за то, что он часто обсчитывал бедняков.
Как Рюбецаль проучил помещика
Это случилось в 1512 году. Жил тогда один помещик, жестоко тиранивший своих крепостных. Он приказал одному из крестьян доставить из леса к замку огромный дуб. В помощь он никого не дал, и крестьянину ничего не оставалось, как везти дерево на своей лошаденке, запряженной в старую телегу. «И смотри у меня, – пригрозил помещик, – если не выполнишь приказ, пожалеешь, что родился на свет!»
Крестьянин понимал, что с такой работой ему не справиться, но делать было нечего, и он поехал в лес.
Там ему встретился Рюбецаль в человеческом облике и спросил, отчего он такой невеселый. Мужичок рассказал о своей беде. Рюбецаль усмехнулся: «Не волнуйся, езжай себе домой. Я привезу дуб твоему хозяину прямо на его двор».
Не успел крестьянин добраться до дому, как Рюбецаль выворотил громадный дуб чудовищной толщины и целиком, с огромными ветвями и мощными корнями, швырнул к воротам замка. Ворота оказались накрепко приперты. Отодвинуть дуб в сторону было невозможно, ни пиле, ни топору он не поддавался – его древесина оказалась прочнее, чем сталь. Пришлось помещику делать пролом в ограде замка и строить новые ворота.
Рюбецаль-дровосек
Пришел однажды Рюбецаль в соседний городок Хиршберг и нанялся к одному горожанину в дровосеки. За свою работу он запросил только вязанку дров. Бюргер обрадовался, потому что на дворе у него скопилось несколько возов дров, а он все выжидал, кто наймется подешевле. Он привел работника во двор и спросил, не нужен ли ему помощник. Дровосек ответил, что сам справится. Хозяин поинтересовался, где же его топор. Работник сказал, что за топором дело не станет, схватился за левую ступню, выдернул ногу из бедра и, ухватив ее, как топор, начал крушить чурбаки, только щепки полетели. Стоял он при этом на одной ноге, словно аист. За несколько минут двор покрылся ворохом поленьев.
Хозяин увидел, что дело нечисто, перепугался и поднял крик: «Остановись! Прекрати сейчас же, ты мне весь двор разнесешь!» Но Рюбецаль отвечал: «Нет, хозяин, уговор дороже денег, я не уйду, пока не покончу с делом и не получу обещанного». Под эту перебранку необыкновенный дровосек покончил с дровами, сунул ногу на место и увязал все поленья в огромную вязанку. Хозяин закричал: «Караул, грабят!» – а дровосек взвалил дрова на плечо и ушел, предоставив хозяину плакать и ругаться, пока не надоест.
Рюбецаль проучил бюргера за жадность: дрова ему привозили бедные крестьяне из соседних деревень, и он всегда норовил обмануть их при расчете или не заплатить совсем.
Горный дух и зубодер
У подножия гор, отделяющих Богемию и Моравию от Силезии, лежит ничем не примечательный городок. Во второй половине XVII века здесь жил один городской писарь, которого судьба щедро одарила детьми, но поскупилась на прочие земные блага. За тринадцать лет супружества его жена родила ему семерых мальчиков и четырех девочек и как раз готовилась довести число детей до дюжины, когда господин Килиан Брустфлек (так звали писаря) был срочно вызван в соседнее имение к знакомому дворянину. Молодую супругу дворянина так замучила зубная боль, что она решила обратиться к помощи господина Брустфлека, который подрабатывал удалением зубов и благодаря прилежанию и постоянной практике достиг в этом деле заметного мастерства.
Господин Брустфлек, как обычно, нуждался в деньгах, так что приглашение помещика оказалось кстати. Помещик был его хорошим знакомым, даже крестил у него ребенка, до имения было недалеко, около часу езды. Писарь поручил свою охающую жену заботам повивальной бабки и не мешкая тронулся в путь.
В замке ждали его с нетерпением. Он взялся за дело и с блеском продемонстрировал свои таланты зубодера. Обрадованный дворянин щедро наградил его и, невзирая на протесты, усадил за стол, уставленный бутылками вина. Они так усердно пили по случаю успешного исхода операции, что вскоре господин Брустфлек едва ворочал языком, однако собрался идти домой.
«Кум Килиан, – сказал помещик, с улыбкой похлопав его по плечу, – Вам нельзя сейчас пускаться в дорогу! Вино ночью плохой друг! Послушайтесь меня, переночуйте у нас!»
«Ни в коем случае, господин кум, – возразил Килиан, – у меня рожает жена, она ждет меня, бедняжка. А заблудиться я никак не могу, ведь каждый кустик на этой дороге я знаю не хуже, чем вы своих вороных и гончих. Поэтому уж позвольте мне попрощаться с Вами».
Он поблагодарил дворянина за щедрость и направился к воротам, веселый и довольный. На свежем воздухе Килиан почувствовал, что действительно перебрал. Покачиваясь, он раздумывал, не вернуться ли назад, но он столько раз хвастался перед кумом помещиком, что хмель его не берет, что возвращаться было стыдно, и Килиан решительно двинулся в путь.
На небе сияла луна, освещая дорогу, по которой господин Килиан и с закрытыми глазами мог бы дойти до своего дома, однако вскоре он обнаружил, что стоит, уткнувшись в дерево, которого вовсе не должно было быть на его пути. Он понял, что свернул с дороги, но что она где-то рядом. И все же, как ни старался, дороги отыскать не мог.
Долго водил его хмель по незнакомому месту, и он уже смирился с мыслью, что придется ночевать под открытым небом, как вдруг вдали сверкнул огонек. Он пошел в ту сторону, обрадовавшись, что теперь у него будет крыша над головой, но огонек двигался навстречу и оказался жестяным фонарем в руках у незнакомого приземистого малого.
«Ты кто?» – крикнул господин Килиан, испугавшись за свой кошелек и хватаясь за шпагу.
«Меня зовут Петер, я иду из здешнего замка в соседний город, – отвечал незнакомец, – а ты кто такой и зачем бродишь тут, когда все добрые люди спят? Или ты лунатик?» – спросил он в свою очередь и осветил фонарем господина Килиана с головы до ног. Тот рассказал, кто он такой, и объяснил, что подрабатывает удалением зубов, чтобы прокормить семейство, и так в этом преуспел, что на тридцать верст в округе нет равных в его искусстве, поэтому его частенько вызывают в любое время дня и ночи. «И сейчас, – добавил он, – я иду от одного богатого дворянина, супруге которого понадобилась моя помощь, и я оказал ее с величайшей ловкостью. Если вы сомневаетесь в моих словах, могу вам это доказать», – прибавил он, вынув из кармана свой зубодерный инструмент и поднося его к носу Петера. Тот отшатнулся и сказал: «Спасибо, мне не нужны ваши услуги, но мой господин уже часа два мучается от невыносимой зубной боли и как раз послал меня поискать человека, который облегчил бы его страдания. Если вы действительно такой искусник, может быть, вы последуете за мной в замок? Он неподалеку, за той рощицей. Мой господин высоко ценит всякое мастерство, и щедрость его безгранична. Он может осыпать вас золотом, так что вы сможете купить себе дворянское имение и до конца дней будете как сыр в масле кататься. Но если вы не такой мастер, за которого себя выдаете, то берегитесь! Мой господин ужасен в гневе и скор на расправу, и вы до конца дней будете помнить тяжесть его кулаков».
«Ого-го! – воскликнул господин Килиан, в котором еще бродил хмель. – Килиан Брустфлек никогда не был хвастуном! Он знает свое дело так замечательно, что без раздумий согласился бы оперировать самого Вельзевула, если б у того заболел зуб! Поэтому кончай болтать и веди меня к своему господину. Что касается поместья, то я, конечно, от него не отказался бы, потому что, сказать по правде, устал надрываться каждый день из-за куска хлеба». Он стал подталкивать низкорослого Петера, чтобы поскорее пройти сквозь кустарник к замку своего пациента, и через несколько минут в темноте ночи увидел на высокой скале что-то похожее на замок.
Узкая тропа вела к большим сводчатым воротам. Петер достал ключ, открыл их и снова тщательно запер за собой. По крутой каменной лестнице они вошли в замок. В нем царила такая сверхъестественная тишина, что господину Килиану стало жутковато, но он подавил в себе это чувство и молча шел за своим провожатым по бесчисленным комнатам. Наконец они остановились в небольшой передней, и Петер попросил немного подождать.
Писарь по долгу службы привык к ожиданию в чиновничьих приемных и сейчас был даже рад промедлению. Он постарался собраться с духом перед предстоящей операцией, достал свой инструмент, похожий на птицу, почистил его клюв. И тут из-за двери громовой голос произнес: «Ну-с, войдите, мой друг!»
Килиан с помощью пятерни поспешно привел в порядок парик, обдернул сюртук и уверенно вошел в соседний покой. Там его поразил своим обликом огромный, могучий мужчина в зеленом камчатном шлафроке и громадной шляпе с пером.
По его внушительному виду лекарь понял, что это и есть хозяин замка и его пациент. Непрестанно кланяясь, он отрекомендовался его высочайшей светлости и всепокорнейше спросил, все ли еще намерен благородный господин избавиться от своего мучителя-зуба.
«Да, – рокочущим басом ответил юнкер, – но ты не кажешься мне тем человеком, который легко и быстро избавит меня от боли. Судя по твоему лицу и потрепанному платью, дела у тебя идут не очень-то успешно!»
«Может быть, и так, – возразил господин Килиан, – но ведь о птице судят не по перьям, а по полету, и я хотел бы тотчас это доказать, если бы Ваша превосходительная светлость согласилась сесть вот сюда на пол и показать мне зуб, который желает удалить из всеблагороднейшего рта».
«Ну хорошо, – произнес юнкер, усаживаясь посреди комнаты на пол, – я готов подвергнуться операции. Но вот что я тебе скажу: если ты не выдернешь зуб сразу, моли небо о милости. Если же сможешь удалить его без особенной боли, то уж больше тебе не придется глотать архивную пыль, ты заживешь в свое удовольствие».
Юнкер замолчал и отдался во власть господина Килиана. Лекарь схватил его за чуб и так зажал между сухими коленями, что на его лбу проступили крупные капли пота. Затем он обмотал не слишком чистым носовым платком рукоять своей железной птички и ее клювом прихватил зуб. Стараясь избежать наказания и заслужить обещанную награду, он так сильно дернул зуб, что чуть-чуть не потерял равновесия и не проделал сальто-мортале через голову юнкера. Но зуб продолжал стоять так же прочно и несокрушимо, как тысячелетний дуб под натиском урагана.
Неудача привела лекаря в немалое замешательство. Он увидел, как гневно сдвигаются брови пациента и зловещие складки собираются на лбу, и ожидал, что тот, в свою очередь, схватит его за чуб и испробует на нем мощь своих кулаков, но то ли боль была слишком нестерпима, то ли поток писарского красноречия притушил пламя гнева, но юнкер, сохраняя угрожающий вид, все же открыл рот вторично. Испуганный лекарь снова ухватил непокорный зуб и на этот раз выдернул его, – но, увы, вместе с двумя соседними!
Такой оборот дела окончательно сломил нашего героя, и он решил поскорее улизнуть, но собака юнкера, могучий дог, лежавший в дверях, зарычал при первом же шаге Килиана. Ему ничего больше не оставалось, как набраться мужества и ждать решения своей судьбы.
– Смилуйтесь! Не губите! – взмолился он, когда пациент с пылающим взором шагнул к нему. – Я отец одиннадцати несмышленых детей, они вместе с матерью умрут с голоду, если Вы лишите меня способности работать. Умоляю Вас, смените гнев на милость и один раз сделайте исключение из своих правил!
– Это ты оставь, мой друг, – пророкотал юнкер. – Я во всем люблю порядок и не собираюсь на старости лет из-за всякого пустозвона заводить новшества, так что не скули и покорись своей участи!
– Хорошо! – сказал с отчаянием господин Килиан. – Я покоряюсь неизбежности, но если в Вас осталась хоть капля милосердия…
– Молчи! – прервал его юнкер. – Следуй за мной!
Господин Килиан поплелся за ним, как преступник к месту казни. Они прошли ряд галерей и лестниц и оказались в оружейной камере, где наряду с оружием висели доспехи всех фасонов и размеров. Тут лекарю было велено примерять по очереди все доспехи, пока одни не пришлись ему впору.
Тогда юнкер принес жаровню с горящими углями и стал подогревать над ней панцирь, шлем и поножи, раздувая огонь своей шляпой, так что искры сыпались.
Незадачливый лекарь понял, что его ждет. Он сделал вторую попытку бежать, но юнкер отшвырнул его в угол и продолжил свое дело. Затем подозвал бедолагу и, не обращая внимания на его мольбы, заковал его в железные доспехи.
Господин Килиан рычал и сопротивлялся, как лев, но тщетно! «Какова работа, такова и плата! – приговаривал юнкер со злорадным смехом. – Не умеешь – не берись! А теперь проваливай!» – с этими словами он вышвырнул писаря на улицу через маленькую боковую дверь. Бедняга поплелся, кряхтя и охая, ему казалось, что все тело его горит, а вслед раздавался насмешливый хохот его мучителя. В бессильном бешенстве он сжал кулаки и стал фантазировать, как он вернется в замок и отомстит своему врагу, – и вдруг сзади раздался топот копыт. Сердце у него упало, он решил, что всемогущий юнкер разгадал его мысли и бросился в погоню. Килиан ринулся вниз по склону, запутался неуклюжими железными ногами в траве и, чтобы не покатиться кубарем, совершил такой невероятный прыжок под гору, что ему позавидовал бы любой спортсмен. На счастье, он упал в речку. Вода смягчила удар и охладила доспехи.
Выбравшись на берег, он увидел при лунном свете, что под ближайшим деревом пасется оседланная и взнузданная лошадь. Лекарь чувствовал себя совершенно разбитым и не был уверен, что сможет самостоятельно добраться до дома. Он завладел лошадью, с трудом вскарабкался на нее и –
Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?[126]
Господин Килиан стремится домой.
Лошадь не слушалась седока и сама выбирала путь через поля, луга и изгороди. Она мчалась с такой скоростью, что господин Килиан, хоть и не в первый раз ехал верхом, вынужден был схватиться за седло и терпеливо ждать, когда же все это кончится.
Оказалось, что лошадь прекрасно знает дорогу к его дому. Она остановилась возле какой-то покосившейся изгороди, и писарь узнал ограду своего сада. При виде знакомой полуотворенной калитки он приободрился и уже начал было прикидывать, куда поставит лошадь и чем будет ее кормить, как вдруг она резким толчком сбросила своего седока, и когда он опомнился, ее уже и след простыл.
Господин Килиан прошел через сад к дому и вошел в комнату. Его семейство под руководством акушерки распевало благодарственную песнь в честь благополучного исхода родов, кроме того, громкое пение должно было помешать роженице уснуть в ближайшие часы после родов – таков был обычай. Сначала появления отца семейства никто не заметил, но потом кто-то взглянул в его сторону… Раздался дикий визг и крик испуга, все вскочили. В конце концов господин Килиан потерял терпение и так стукнул по столу железным кулаком, что все тарелки и кружки подскочили.
– Тихо! – крикнул он. – Я не дьявол и не оборотень, я живой человек, но злой дух подшутил надо мной и превратил в рыцаря.
Он рассказал о своих приключениях. Акушерка, бывалая женщина, тотчас же догадалась, что юнкер был не кто иной, как Рюбецаль, озорной горный дух, который уже много сотен лет обитает в этих краях и то помогает людям, то вредит им. Господин Килиан и сам уже пришел к такому выводу и решил про себя, что уж постарается никогда в жизни больше не встречаться с Рюбецалем.
Впрочем, выяснилось, что Рюбецаль не так-то плохо обошелся со своим лекарем. Когда господина Килиана извлекли из доспехов, ожогов у него на теле не оказалось. Наутро его тесть, золотых дел мастер, осмотрел доспехи и сообщил, что они сделаны из золота высшей пробы и стоят по меньшей мере тысячу талеров. Писарь стал самым богатым человеком в городке и при виде своего процветающего семейства забывал про боль, которую ему причинил юнкер, когда заковывал в раскаленный панцирь.
Рюбецаль-заимодавец
У одного крестьянина из округа Райхенберг злой сосед отсудил все имущество. После того, как в оплату тяжбы ушла последняя корова, у крестьянина только и осталось, что сокрушенная горем жена и полдюжины ребятишек. Конечно, у него еще была пара здоровых ловких рук, но этого было недостаточно, чтобы прокормить семью. Сердце у бедняги разрывалось, когда ребятишки, как галчата, просили хлеба, а он ничего не мог им дать. «Сотня талеров нас бы выручила, – говорил он удрученной жене, – мы бы опять встали на ноги и обзавелись новым хозяйством, подальше от сварливого соседа. У тебя ведь по ту сторону гор есть родственники, я пойду к ним и пожалуюсь на нашу нужду, может быть, кто-нибудь из них сжалится и даст нам взаймы под проценты».
Жена питала мало надежды на успех этой затеи, но другого выхода не было. Крестьянин собрался в путь и на прощанье сказал жене и детям: «Не плачьте! Чует мое сердце, что найдется благодетель, он выручит нас, и все будет хорошо!» Он сунул в карман черствую горбушку и отправился. Целый день, невзирая на жару, он шел через горы, устал и проголодался. К вечеру он добрался до той деревни, где жили богатые родственники, но они его и знать не захотели. Никто его не покормил, никто не пригласил переночевать. Со слезами на глазах крестьянин рассказывал о своем бедственном положении, а в ответ слышал только упреки да дешевые присловья: «Каждый сам кузнец своего счастья», «Что посеешь, то и пожнешь», «Сумел детей настрогать, сумей их и прокормить», «Неудачнику помогать – деньги на ветер швырять». Так они вдоволь над ним понасмехались, обозвали лодырем и транжирой и наконец просто-напросто вытолкали за дверь. Такого приема бедняга не ожидал. Понуро поплелся он восвояси. У него не было ни гроша, чтобы заплатить за ночлег на постоялом дворе, пришлось переночевать на поле в копне сена. Еле дождался он рассвета и уныло побрел домой.
Пока он шел через горы, положение представилось ему совершенно безнадежным. Два рабочих дня пропали, думал он, второй день ничего не ел, сил не осталось, а дома шесть голодных малышей и ни куска хлеба, прямо сердце разрывается…
Но на грани отчаяния мысль и воображение начинают усиленно работать, и вот ему стали вспоминаться сотни рассказов про Горного Духа, который хоть и любит подшутить над человеком, иной раз приходит на помощь попавшим в беду. Но как его разыскать? Крестьянин слышал, что Горный Дух не любит, когда выкрикивают его прозвище, и может сильно рассердиться, но другого способа обратиться к нему он не знал и громко крикнул: «Рюбецаль! Рюбецаль!»
Через некоторое время на тропе появился некто, похожий на закопченного угольщика, с рыжей бородой до пояса, с горящими от гнева глазами. В руке он держал огромную дубинку и уже замахнулся, чтобы прихлопнуть, как муху, дерзкого насмешника. Но крестьянин от отчаяния даже забыл про страх. «Извините великодушно, господин Рюбецаль, если я не так Вас титулую, – сказал он, – но сначала выслушайте меня, а потом поступайте, как Вам будет угодно».
Безбоязненность и озабоченность, с которыми говорил человек, отсутствие в его лице даже намека на наглость и озорство смягчили Горного Духа, он опустил дубинку и пророкотал: «Земной червь, как посмел ты меня тревожить? Разве ты не знаешь, что за такую дерзость люди платят жизнью?» – «Господин, – ответил Вайт (так звали крестьянина), – нужда погнала меня к Вам, я пришел с просьбой, которую Вам нетрудно исполнить. Одолжите мне сотню талеров, а через три года я верну их Вам с процентами. Не сомневайтесь, я честный человек!» – «За кого ты меня принимаешь? – возразил Дух. – Разве я ростовщик, чтобы ссужать деньги под проценты? Иди к своим братьям-людям и одалживай у них, сколько вздумается, а меня оставь в покое». – «Эх, – вздохнул Вайт, – с людьми-братьями дело плохо. Там, где замешано мое-твое, нет никакого братства!» И он рассказал Духу про свои мытарства и с таким чувством обрисовал безвыходность положения, что Рюбецаль уже не мог отказать ему в просьбе. Кроме того, сама мысль ссудить деньги под проценты показалась ему новой и забавной. «Следуй за мной», – сказал он и повел крестьянина сквозь лесистую долину к крутым скалам, заросшим у подножия кустарником.
С трудом пробравшись сквозь заросли, они оказались у входа в темную дыру. Бедняга Вайт без особой бодрости шагнул в темноту, по спине его одна за другой побежали холодные струйки и волосы на голове невольно зашевелились. Он вспомнил, что Рюбецаль уже загубил немало народу, и при каждом следующем шаге ожидал, что под ногой разверзнется бездонная пропасть. К тому же все время где-то рядом слышался шум воды, падающей в бездну. Но вот вдали забрезжил голубой огонек, проход стал шире, огонек ярче, и они оказались в огромном подземном зале, в центре которого горела висячая лампада. Окончательно вернул крестьянина к жизни вид медного котла, до краев наполненного увесистыми талерами. При виде сокровищ сердце у Вайта забилось от радости.
«Бери сколько тебе нужно, много или мало, – загудел Дух, – только напиши мне расписку, если ты обучен грамоте». Вайт радостно закивал и отсчитал себе ровно сотню талеров, ни больше, ни меньше. Дух, казалось, совсем за ним не следил, отвернувшись в поисках письменных принадлежностей. Вайт как мог разборчиво написал расписку, Рюбецаль запер ее в железный сундук и сказал на прощанье: «Иди, друг мой, и используй эти деньги с толком. Не забудь, что ты мой должник, и хорошо запомни и дорогу в долину, и вход в скалу. По истечении третьего года ты вернешь мне и деньги, и проценты. Я строгий заимодавец, если ты не выполнишь условия, я истребую долг силой». Крестьянин обещал принести деньги день в день, не рассыпаясь в пышных клятвах, как это делают иные любители брать в долг без отдачи. С благодарным сердцем, уже ничего не боясь, пошел он обратно по темному проходу и вернулся на свою дорогу.
Сотня талеров так ободряюще подействовала на его тело и душу, что он шагал к дому радостный и полный сил, словно хватил в горной пещере чудодейственного бальзама. День склонялся к вечеру, когда крестьянин вернулся домой. Изголодавшиеся дети, заметив его, закричали: «Папа, ты принес хлебушка? Дай кусочек! Дай хлебца!» Жена, убитая горем, сидела в уголке и плакала, ожидая худшего. Однако муж бодро с ней поздоровался, велел разжечь огонь в очаге и сварить похлебку из крупы, которую он купил по дороге, да сделать ее погуще, чтобы ложка стояла! Он рассказал, что сходил успешно. Твои родичи, сказал он, очень хорошие люди, они не упрекнули меня бедностью, не вытолкали за дверь, но дружески приютили, открыли свое сердце и кошелек и отсчитали заимообразно сотню талеров. Тут у доброй женщины камень упал с души, и она сказала: «Знать бы нам раньше, в чью дверь стучаться, мы бы избежали половины бед», – и еще долго хвалила родственников, от которых до сих пор они видели так мало добра и считали их спесивыми богачами.
Муж выслушал ее речи без возражений, но она стала день за днем вновь и вновь возносить родственникам хвалы и однажды он не выдержал и прервал ее: «А знаешь, какой мудрый совет дал мне твой родич? Он сказал: каждый сам кузнец своего счастья, и еще: куй железо, пока горячо. Поэтому давай начнем лучше работать руками и меньше языком, нам ведь надо через три года вернуть долг, да еще с процентами». Он купил поле и клочок сенокосных угодий, потом еще один и еще один, потом целый земельный надел; казалось, Рюбецалевы деньги были благословенными или среди них находился волшебный талер. Вайт сеял и жал, стал уже зажиточным человеком в деревне, а в его денежной сумке еще оставался небольшой капиталец для расширения хозяйства. На третье лето в придачу к своему наделу он уже арендовал целое имение. Короче, он стал человеком, которому все, что он затевал, приносило счастье.
Приближался день расплаты, и Вайт без затруднений мог вернуть долг. Он приготовил деньги, в условленный день встал рано, разбудил жену и всех детей, велел им хорошенько умыться, причесаться и надеть выходное платье, а жене, кроме того, новые башмаки, пунцовый корсаж и праздничную шаль, которую она еще ни разу не надевала. Сам он облачился в воскресный сюртук и крикнул в окно: «Ганс, запрягай!» – «Муж, что ты затеял? – спросила жена. – Сегодня не праздник и не воскресенье, отчего же ты такой торжественный и куда собираешься нас везти?» Крестьянин ответил: «Я хочу повидаться с твоими богатыми родичами по ту сторону гор и вернуть долг заимодавцу, спасшему нас своей щедростью. Сегодня как раз день платежа». Это очень понравилось жене, она засуетилась, собирая детей, а чтобы не ударить в грязь лицом перед богатой родней, а заодно дать правильное представление о своем благосостоянии, нацепила на шею ожерелье из дукатов. Вайт прихватил увесистый денежный мешок, все уселись в повозку, Ганс стегнул четверку жеребцов и они бодро потрусили в сторону Исполинских гор.
Возле одного ущелья Ганс велел остановить повозку, высадил из нее семейство и предложил немного прогуляться пешком по живописной тропинке, а слуге приказал ехать потихоньку дальше и ждать возле трех лип. Он пошел по тропке через лесистую долину, жена и дети в недоумении направились за ним. Подойдя к скалам, Вайт начал бродить по кустарнику, словно что-то разыскивая. Жене показалось, что муж спятил, она стала уговаривать его вернуться назад и пойти обычной дорогой.
Вайт вышел из кустов, собрал семью вокруг себя и сказал: «Милая жена, ты думала, что мы едем к твоим родственникам, но не они выручили нас из беды. Твои богатые родичи скряги и негодяи, когда я пришел к ним в крайней нужде, со слезами прося о помощи, они осрамили меня, унизили и с позором выгнали за дверь. Наш истинный благодетель обитает здесь, он поверил мне на слово и ссудил денег, ему мы обязаны успехом и благополучием. Угадали, о ком я говорю? Это Господин гор, по прозвищу Рюбецаль!» При этих словах жена с ужасом перекрестилась, а дети задрожали от страха, узнав, что отец привел их к Рюбецалю, о котором они слышали, что он страшный великан и людоед. Вайт рассказал им о своих приключениях, о том, как явился перед ним Дух в образе угольщика, как повел его в пещеру, и с таким чувством вспоминал его щедрость, что прослезился. «Подождите здесь, – продолжал он, – я схожу в пещеру возвратить долг. Не бойтесь ничего, я скоро вернусь, а если Господин гор согласится, приведу его к вам. Не бойтесь, сердечно пожмите руку нашему благодетелю, даже если она у него черная и грубая, он не сделает вам ничего плохого и, конечно, порадуется нашему успеху и нашей благодарности! Дети, не трусьте, он даст вам золотых яблок и мятных орешков!»
Но жена и дети дружно заплакали, не желая его отпускать неведомо куда, дети уцепились за фалды его сюртука, так что ему пришлось вырваться с силой. Он прошел сквозь кусты, увидел знакомую скалу, но нигде не было даже намека на вход, хотя все приметы совпадали. Вайт отодвигал камни, стучал по скале, протягивал вперед свой мешок и звенел деньгами, крича изо всей мочи: «Господин гор, возьми, это твое!» Но Духа не было ни видно, ни слышно. Пришлось честному должнику поворачивать назад со своим мешком. Он был огорчен и озабочен тем, что не сумел вернуть долг, сел с семейством на опушке и стал думать, что же теперь делать. Тут ему вспомнилось, как он вызывал Духа в прошлый раз. «Я попробую позвать Духа его прозвищем, – решил он, – даже если он рассердится, пусть отдубасит меня, как ему вздумается, лишь бы отозвался». И он закричал изо всех сил: «Рюбецаль! Рюбецаль!» Перепуганная жена пыталась зажать ему рот; вдруг младший сын в испуге бросился к матери: «Вон, вон черный человек!» – «Где?» – спросил с надеждой отец. «Он стоял вон за тем деревом!» И все дети прижались друг к другу, в испуге глядя по сторонам. Вайт глядел туда и сюда, но нигде никого не было, видно, это была только тень, ребенку что-то померещилось. Короче, сколько Вайт ни звал, Рюбецаль не появился.
Что оставалось делать, семейный караван двинулся обратно, и папа Вайт шел обескураженный и озабоченный. Тут в деревьях зашумел легкий ветерок, посыпалась сухая листва и в облачках пыли закрутилась на дороге, дети стали ловить листочки, позабыв свои недавние страхи; среди листвы оказался клочок бумаги, за которым погнался младший, и так как он был приучен к тому, что в хозяйстве ничего не должно пропадать, он поймал листок шляпой и принес его отцу, чтобы заслужить похвалу. Отец развернул скатанный в трубочку листок и увидел, что это его собственная долговая расписка, выданная им Горному Духу, и внизу написано: «Долг уплачен».
Увиденное поразило Вайта в самое сердце и он вскричал с радостью и восторгом: «Радуйся, милая жена, радуйтесь, детки, он видел нас, слышал слова благодарности, наш добрый благодетель невидимо присутствовал возле нас и знает, что Вайт честный человек! Теперь мы с чистой совестью можем возвращаться домой!»
Они добрались до своей повозки, но жене захотелось все-таки съездить к родственникам, – уколоть им глаза своей зажиточностью и пристыдить их, потому что рассказ мужа глубоко уязвил ее, – и они покатили под гору. К вечеру они прибыли в знакомую деревню и остановились у того самого двора, откуда три года назад голодного Вайта вытолкали взашей. На этот раз он смело постучал и спросил хозяина.
Вышел незнакомый человек, совсем не родственник; от него Вайт узнал, что богатые родичи разорились: один умер, другой погиб, третий куда-то исчез, и следы его затерялись. Вайт с семейством заночевал у гостеприимного хозяина, на следующий день вернулся в родную деревню, взялся за хозяйство. До конца дней своих жил он в чести, в довольстве и благополучии.
Рюбецаль и матушка Ильза
Как ни старался счастливец Вайт скрыть истинный источник своего обогащения, чтобы избавить своего благодетеля от домогательств бездельников и проходимцев, но коль тайна доверена женщине, то она так же легко слетит с ее губ, как мыльный пузырь с соломинки. Жена Вайта шепнула соседке, та своей куме, та своему крестному, деревенскому цирюльнику, а уж тогда зашушукалась вся деревня, а за ней и целый церковный приход. Все бездельники и лентяи навострили уши, толпами двинулись в горы, звали Рюбецаля, просили и молили его появиться; кладоискатели и просто бродяги в поисках сокровищ исходили горы вдоль и поперек.
Горный Дух сначала терпел их присутствие и не утруждал себя крутыми мерами, он только поддразнивал незваных гостей, по ночам то тут, то там зажигая голубые огоньки; легковерные бросали шапки, чтобы изловить огонек, и Дух иной раз даже позволял им откопать тяжелый горшок с деньгами, да только заглянут они в него наутро – а там камни да мусор. Но искатели легкого счастья вновь и вновь принимались за свое. Это, наконец, надоело Рюбецалю, и он устроил такой камнепад и стал так жесток ко всем без разбору, оказавшимся в горах, что нагнал страху на всю окрестность. Никто уже не ходил по горам без особой нужды, и по всей округе перестали болтать про Рюбецаля.
Однажды Дух грелся на солнышке у живой изгороди своего сада. Вдруг он заметил женщину, которая спокойно шла по тропе с целым выводком малышей: одного она несла у груди, другого на спине, третьего вела за руку, четвертый, самый старший, нес пустую корзину и грабли. Видимо, женщина собралась набрать листвы на корм скотине. «Эта мамаша, – подумал Рюбецаль, – вероятно, хорошее создание, – тащится с четырьмя детьми и без ворчанья терпит их капризы, а потом еще навьючит на себя тяжелую корзину; да, такова плата за удовольствия жизни!» Эти размышления привели его в добродушное настроение, и ему захотелось поговорить с женщиной.
Она посадила малышей на травку и начала сгребать листву. Дети вскоре заскучали и раскричались. Мать тотчас бросила свое занятие, повозилась, поиграла с малышами, убаюкала их и опять принялась за работу. Но младшего разбудили комары, и вся музыка началась снова. Мать опять не выказала нетерпения, она сбегала в лес, нарвала малины и земляники и положила малышу на грудь. Но крикун, прежде восседавший за материнской спиной, был упрямый и своенравный младенец, он сбросил ягоды и завопил так, словно его режут. Мать, наконец, вышла из терпения. «Рюбецаль! – крикнула она. – Приди и съешь этого крикуна!» Тотчас появился Дух в виде угольщика, подступил к женщине и сказал: «Вот я, чего ты хочешь?» Женщина очень испугалась, но, будучи по натуре бодрой и смелой, не растерялась и сохранила мужество. «Я позвала тебя только затем, чтобы заставить умолкнуть детей, – объяснила она, – иди себе спокойно и спасибо, что явился!» – «Знаешь ли ты, – возразил Дух, что меня нельзя позвать безнаказанно? Я ловлю тебя на слове, отдай мне твоего крикуна, давно не попадался мне такой лакомый кусочек!» И он протянул свою грубую руку к малышу.
Как наседка, которая при виде ястреба с боязливым квохтаньем заталкивает цыплят в корзину, прикрывает их, распушив перья, и даже готова вступить с хищником в неравный бой, так налетела женщина на черного угольщика, вцепилась ему в бороду, сунула под нос увесистый кулак и закричала: «Чудовище! Сначала вырви из груди и сожри материнское сердце, прежде чем ты доберешься до моего дитяти!»
Такого мощного отпора Рюбецаль не ожидал, – ему еще не приходилось сходиться с людьми врукопашную. Он дружески улыбнулся женщине: «Не пугайся! Я не людоед и не сделаю тебе и твоим детям нечего плохого, но отдай мне малыша, крикун принадлежит мне, я воспитаю его как дворянина, разодену в шелк и бархат и выращу из него бравого парня, который сможет прокормить отца и братьев. Требуй за него хоть сотню талеров, я заплачу их тебе.»
– Ха! – засмеялась женщина. – Малыш принадлежит Вам? Да я его не отдам ни за какие сокровища в мире!
– Дурочка! – возразил Рюбецаль. – Разве у тебя не останутся еще трое, причиняющих столько забот и хлопот? Каково их прокормить, возиться с ними денно и нощно!
– Все так, но раз я мать, я должна выполнять свой долг. Дети доставляют не одни заботы, но и радость. Все труды и мученья забываешь, когда увидишь доверчивый взгляд, улыбку и лепет маленького невинного червячка. Взгляните на этого золотого малыша, что на мне повис, на маленького подлизу! Словно не он только что кричал! Ах, была бы у меня сотня рук, которые вас бы обнимали, носили вас и работали бы для вас, милые мои детки!
– А разве у твоего мужа нет рук, которые могли бы работать?
– Как нет, есть, и их тяжесть я иногда испытываю на себе!
– Что? Твой муж осмеливается поднять на тебя руку? На такую женщину? Да я ему шею сверну!
– Вам пришлось бы тогда много шей сворачивать, если бы каждый муж, поколачивающий жену, должен был поплатится шеей. Мужики – плохой народ, не зря говорят: замужем жить – о волюшке тужить, но должна же была я выйти замуж!
– Но раз уж ты знала, что мужья – нехороший народ, зачем же так глупо поступила?
– Наверное, глупо! Но Стефен был расторопный парень, с хорошим заработком, а я – бедная служанка без приданого. Он пришел ко мне, сделал честь честью мне предложение, подарил талер с изображением вояки, и дело было сделано. Вскоре он отобрал у меня талер, зато вояка остался при мне!
Дух рассмеялся: «Может, ты распаляешь его своим упрямством?»
– О, упрямство из меня он уже повыбил. Стефен – скупец, если я попрошу у него хоть грош, он разбушуется в доме хуже, чем Вы иной раз тут в горах, упрекает меня моей бедностью, и я вынуждена молчать. Если бы я принесла ему приданое, я давно заткнула бы ему рот!
– А что за ремесло у твоего мужа?
– Он торгует стеклом. Ему тоже нелегко приходится: он носит стекло из Богемии, вот и таскается бедняга уж который год со своей тяжелой ношей через горы, а если по дороге у него что-то разбивается, он вымещает досаду на мне и на бедных детках. Но любимая рука бьет не больно!
– Он так плохо с тобой обращается, и ты еще можешь его любить?
– Почему же не любить? Разве он не отец моих детей? Это все искупает, а дети, как вырастут, нас отблагодарят!
– Слабая надежда! Чтобы дети благодарили родителей за труды и заботы! Твои парни еще будут вытягивать у тебя последний талер! А может случиться, кайзер пошлет их с войском в чужие страны, и турки их убьют!
– Это меня мало заботит. Если их убьют, – значит, судьба у них умереть за кайзера и отечество. А может, они вернутся с трофеями и порадуют старых родителей!
Дух еще раз попытался выторговать ребенка, но женщина не удостоила его ответом, сгребла листву в корзину, сверху крепко привязала маленького скандалиста, и Рюбецаль повернулся, собираясь уйти. Но корзина была слишком тяжела, женщина не могла самостоятельно взвалить ее на спину и позвала Духа еще раз. «Я Вас снова позвала, – объяснила она, – чтобы Вы мне помогли поднять ношу, но если Вы хотите, можете подарить малышу, который Вам так понравился, монетку на пару булок, а завтра вернется отец и принесет из Богемии белого хлеба». Дух ответил: «Я охотно тебе помогу, но раз ты не отдаешь мне мальчишку, он не получит никакого подарка». – «Ну и ладно!» – ответила женщина и пошла своей дорогой.
Чем дальше она шла, тем тяжелее становилась ее ноша, так что она изнемогала под тяжестью и вынуждена была отдыхать через каждые десять шагов. Это показалось ей странным, она заподозрила, что Рюбецаль подшутил над ней и подложил в листву камней, поэтому свалила с плеч корзину и вытрясла из нее зелень. Но никаких камней на дне не оказалось. Она заполнила корзину наполовину, а из остального нагребла в передник, сколько могла унести, но скоро и эта ноша стала слишком тяжела, и ей пришлось еще отбавлять. Все это удивило крепкую женщину, привыкшую перетаскивать куда большие тяжести, – такого изнеможения она никогда не ощущала. Вернувшись наконец домой, она кое-как переделала домашние дела, бросила листвы козе и козленку, дала детям хлеба на ужин, уложила их спать, помолилась и мигом уснула.
Ранним утром ее разбудил грудничок, громко потребовавший завтрака. Как обычно, она пошла с подойником в козье стойло. Что за пугающая картина ей предстала! Добрая кормилица, старая коза, лежала окоченевшая, протянув ноги в сторону, козленок валялся возле с закатившимися глазами и еще вздрагивал. Такое несчастье ни разу не постигало женщину за все годы, что она вела хозяйство. Совершенно оглушенная бедой, она опустилась на сноп соломы и загоревала: «Что же мне теперь делать, несчастная я, несчастная! А что будет, когда вернется муж! Нет мне счастья на этом свете, нет божьего благословения!..» И тут же сама возмутилась против этих слов. Если божье благословение в козах, то как же муж и дети? Да пусть они пропадут, все богатства и сокровища, были бы у меня мои дети и муж, подумала она. Для грудничка, слава Богу, есть источник молока, остальные дети попьют водички из колодца. Даже если Стефен меня побьет – что ж, на то он и муж. Скоро начнется страда, наймусь жать, зимой буду прясть до глубокой ночи, заведем снова козу, а там, глядишь, и козленок появится…
Пообдумав все, она собралась с духом, утерла слезы и вдруг увидела под ногами листочек, блиставший так ярко и светло, словно он был из золота. Она вскочила, побежала к соседке-еврейке, показала ей находку. Соседка подтвердила, что это золото, и выложила ей за него два увесистых талера. Все горести были забыты. Таких денег бедная женщина еще никогда не держала в руках. Она побежала к булочнику, купила булок и масляный крендель, и еще баранью ногу для Стефена, ведь он вернется вечером, голодный и усталый после долгого пути. Как запрыгали малыши, когда мать принесла им такой необычный завтрак!
Покормив детей, она опять пошла в хлев, чтобы узнать, отчего околела скотина, и придумать, как скрыть это от мужа, хотя бы на время. Каково же было ее удивление, когда она заглянула в кормушку и увидела там целый ворох золотых листьев! Если бы она знала греческие легенды, она поняла бы, что ее любимцы умерли смертью царя Мидаса. Она заточила кухонный нож, разрезала козам животы и нашла в их желудках слипшиеся комья золота.
Она осознала, что ей привалило неисчислимое богатство. Ей стало не по себе, сердце начало колотиться, замелькали мысли, что делать с сокровищами: запереть в ларе? закопать в погребе? Ей уже мерещились воры и грабители, а пуще всего она опасалась, что Стефена одолеет жадность и он все заберет себе, а она с детьми опять станет нищей. Она думала-думала и решила обратиться к священнику.
Деревенский священник был защитником и покровителем всех притесняемых женщин. То ли по его добросердечию, то ли по склонности ко всему женственному, но слабый пол был у него в особенной чести, и он не терпел, чтобы неотесанные супруги тиранили его духовных дочерей, накладывал в таких случаях на домашних деспотов строгое наказание и в семейных конфликтах всегда брал сторону женщин. Случалось ему приструнить и угрюмого Стефена.
Поэтому женщина пошла к своему духовному утешителю, рассказала ему без утайки свое приключение с Рюбецалем, рассказала, как она обнаружила в стойле сокровища, которые она захватила с собой. Пастырь перекрестился, слушая об этих чудесах, порадовался счастью бедной женщины и стал думать, что бы ей посоветовать, чтобы она безбоязненно и открыто могла вступить во владение богатством и алчный супруг не присвоил его.
Подумав хорошенько, он предложил такой план: «Я сочиню письмо, в котором говорится, что твой брат, давно ушедший в чужие края, находился в Индии на венецианской службе и там умер, а в завещании отказал тебе все свое состояние с тем, чтобы деньги хранились у деревенского священника, а пользоваться ими могла бы лишь ты одна. Я не прошу у тебя никакой награды, но не забудь поблагодарить святую церковь и сделай добрый вклад в ризницу». Женщине очень понравился такой выход, она горячо поблагодарила священника, а он в ее присутствии скрупулезно взвесил золото, положил в церковную сокровищницу, и женщина с легким сердцем направилась домой.
Рюбецаль был по-своему не меньшим женским покровителем, чем добродушный пастырь, но с одной разницей: если священник отличал весь женский род, потому, как он говорил, что к нему принадлежала святая Дева, то Дух ненавидел все женское племя из-за одной девицы, которая когда-то его перехитрила и убежала от него, заставив считать репу, но для одной отдельной женщины он всегда мог сделать исключение и взять ее под защиту. Насколько храбрая крестьянка своими взглядами и поведением заслужила его симпатию, настолько он был рассержен на ее грубого супруга. Ему захотелось сыграть со Стефеном такую шутку, чтобы тому было и страшно, и больно, и отомстить таким образом за добрую и любящую женщину, а заодно и приструнить его, чтобы отныне он слушался жену, а она бы при желании могла его попрекать. И Дух полетел над горами и долами, над дорогами и перекрестками, где проходили путники из Богемии, приглядываясь к каждому страннику с ношей за плечами.
Конечно, тяжело нагруженный Стефен не мог пройти незамеченным. К вечеру в поле зрения Духа попал крепкий бодрый человек с объемистой ношей за спиной, звучавшей при каждом его шаге. Рюбецаль обрадовался, что добыча наконец-то идет ему в руки, и приготовился устроить такой подвох, чтобы превзойти самого себя. Запыхавшийся Стефен почти перешел горы, осталось одолеть последний перевал, а там дорога пошла бы уже под гору, к родным местам, поэтому он спешил достигнуть гребня. Но подъем был крутой, а ноша тяжелая. Не раз ему пришлось устраивать передышку, подперев корзину суковатой палкой, чтобы чуть уменьшить ее вес, и вытирать пот, крупными каплями катившийся со лба. Напрягши последние силы, он достиг наконец верха горы. Оттуда широкая утоптанная тропа вела к подножью. Посреди дороги лежал спиленный еловый ствол, а рядом стоял высокий пень с ровной, как стол, поверхностью. Кругом зеленела трава и цвели цветочки. Этот вид так разнежил усталого путника, так поманил отдохнуть, что он сбросил с плеч тяжелый короб, водрузил его на пень, а сам устроился в тени на мягкой травке. Отдыхая, он прикинул, сколько чистого дохода принесет на этот раз его товар, а если он не даст семье ни гроша, – потому что работящая жена и так добудет детям на пропитание, – то ему должно будет хватить денег на покупку осла. Представив себе, как он нагрузит тяжелую ношу на осла, а сам налегке пойдет рядом, он с удовольствием расслабил натруженные плечи и размечтался еще пуще. Потом я вместо осла куплю лошадь, думал он, будет у меня на конюшне стоять вороной, и тогда уж надо будет купить поле, чтобы выращивать овес. Где одно поле, там и два, и четыре, со временем обзаведусь наделом, а глядишь, и имением, и уж тогда позволю Ильзе справить себе новую юбку…
Но тут Рюбецаль закрутил вокруг пня вихрь, мгновенно опрокинувший короб, и хрупкий товар разлетелся на тысячу осколков. Для Стефена это был гром среди ясного неба! Ему показалось, что одновременно с эхом, несколько раз повторившим звон разбитого стекла, вдали послышался издевательский хохот. Оглянувшись вокруг, он обнаружил, что и пень, и бревно исчезли, и догадался, чьи это проделки. «Эй, Рюбецаль, – закричал он в бессильной ярости, – что ты вредничаешь, что я тебе сделал, зачем ты отнимаешь у меня последний кусок хлеба, добытый потом и кровью! Негодяй, приди и убей меня, раз ты уничтожил все, что я имел!» Но Рюбецаля не было ни видно, ни слышно.
Пришлось обездоленному Стефену собрать осколки, чтобы в стеклоплавильной хижине дали ему за них пару стекол для возобновления торговли.
С глубокими вздохами стал Стефен спускаться с горы, строя планы, как ему возместить ущерб и возобновить торговлю. Ему вспомнились козы, которых жена любила не меньше, чем родных детей, и у него возник замысел: не заходить домой и не рассказывать о своей неудаче, а среди ночи прокрасться в сарай, отвести коз на рынок и продать, на вырученные деньги обзавестись новым товаром, а жену потом обругать и даже побить за то, что не укараулила коз.
Придя к такому решению, несчастный владелец битого стекла спрятался в кустах возле деревни и терпеливо ждал полуночи, чтобы обокрасть самого себя. С двенадцатым ударом он ступил на воровской путь, перелез через низкие ворота и с бьющимся сердцем вошел в козий хлев. Против обыкновения, хлев был не заперт, это удивило его, но и обрадовало, так как в этой небрежности он увидел некое оправдание себе и своим действиям. Но хлев оказался пустым и необитаемым, в нем не ощущалось теплого дыхания живых существ. Сначала он испугался, что его опередили неведомые воры, – ведь несчастье никогда не приходит одно. Он опустился на холодную солому и предался мрачным мыслям о том, что и последняя попытка возродить свой промысел не удалась.
Хлопотливая Ильза, вернувшись от священника, стала готовить к приходу мужа замечательный ужин; свою лепту внес и духовный пастырь, пообещавший прислать кувшинчик хорошего вина, а там, за дружеской пирушкой, сообщить Стефену о внезапном богатстве жены. Весь вечер Ильза смотрела в окно, поджидая, не идет ли Стефен, в нетерпении выбегала за околицу и все больше волновалась, что его так долго нет. Она легла спать поздно, полная беспокойства, не прикоснувшись к ужину, и долго не могла уснуть.
Бедный Стефен в козьем хлеву был не меньше измучен усталостью и досадой. Он был так обескуражен всем происшедшим, что не решался постучаться в дом. Наконец, под утро он собрался с духом, поскребся в дверь и жалобным голосом позвал: «Женушка, милая, проснись и впусти своего мужа!» Как только Ильза услышала его голос, она спрыгнула с постели, подбежала к двери и с радостью обняла мужа, но он весьма холодно высвободился из ее объятий, поставил короб и угрюмо сел на скамью. Однако ему так хотелось облегчить свою душу, что он не выдержал и рассказал жене, что с ним случилось. Услышав о проказах Рюбецаля, она сразу поняла, почему Дух решил досадить Стефену, и не могла удержаться от смеха, но Стефен был в таком угнетенном состоянии, что даже не разозлился. Он только робко спросил, где козы. Жену рассердило, что он уже успел обшарить все углы. «Что это тебя заботит моя скотина? – возразила она. – Почему ты сначала не спросил, здоровы ли дети? Скотина уже пасется на лугу! И не сердись на проделки Рюбецаля и не унывай, кто знает, когда отнимется, когда воздастся!» – «Ну да, воздастся нам, держи карман шире!» – безнадежно ответил он. «Как знать, – возразила жена, – в жизни всякое бывает. Будь бодрей, Стефен! Пусть ты без стекла, а я без коз, зато у нас четверо здоровеньких детей и четыре здоровых руки, это наше богатство, которого не отнять». – «Спаси Бог, – в отчаянии воскликнул муж, – и коз нету?! Ну, тогда остается только утопить наших четверых щенков, я не смогу их прокормить!» – «А я смогу!» – сказала Ильза.
При этих словах вошел священник, слышавший за дверью весь разговор. Он прочел Стефену длинную проповедь о том, что скупость – корень всяческого зла, а затем объявил о богатом наследстве, полученном женой, торжественно прочитал письмо и в заключение добавил, что он, священник Кирсдорфа, назначен попечителем наследницы и что кроме нее никто не имеет права пользоваться капиталом.
Стефен стоял ошеломленный, он только слегка поклонился, когда при упоминании достославной республики Венеции священник почтительно притронулся к шапочке. Но когда он осмыслил услышанное, он бросился к жене, пылко обнял ее и второй раз в своей жизни объяснился ей в любви. Хотя причины этого объяснения были теперь несколько иные, Ильза отнеслась к нему хорошо.
Стефен стал услужливейшим, покладистым супругом, любвеобильным отцом и прилежным хозяином – бездельничать он никогда не любил.
Честный священник понемногу обращал золото в звонкую монету и купил обширное крестьянское имение, где и хозяйничали Ильза со Стефеном всю дальнейшую жизнь. Избыток золота он пустил в рост и так же умело обращался с капиталом своей подопечной, как и с церковными деньгами, но не взял за это никакой платы, кроме нового пастырского облачения, подаренного ему Ильзой. Говорят, облачение было столь великолепным, что его не постыдился бы сам архиепископ.
Любящая мать до старости радовалась на своих детей, а любимец Рюбецаля стал бравым парнем и долго и со славой служил в войске кайзера под началом Валленштейна во время Тридцатилетней войны.