Морской петух, или Ворчун
В Северном море, недалеко от Белой Банки, на волнах качалось рыбацкое суденышко. На корме у руля стоял корабельщик и задумчиво глядел в зеленые воды; у мачты притулился помощник, чиня порванную сеть, а возле него прыгал и резвился корабельный юнга.
– Юнга! – строго окликнул его старый рыбак. – Успокойся! Разве ты не знаешь, что когда сеть в море, все должны молчать, как рыба?
– Да, хозяин Вит! – ответил мальчик. – Нужно быть немым, как рыбы. Но ведь не все они немы! Я слышал, что крикнула вдогонку нам у Альтонского моста на Эльбе матушка Кенш, толстая торговка рыбой: «Ганс Вит, привези мне пару ящиков ворчунов!» А раз мы собрались ловить ворчунов, ни танцы, ни пение не помешают. Любой ворчун мог бы это подтвердить, если бы был здесь, потому что они такие же говорливые, как чайки или собаки. Только мы их не понимаем!
Юнга снова начал прыгать по палубе, но хозяин сердито прикрикнул на него: «Оставь эти глупости, не то получишь по шее! Рыбы и собаки, по-твоему, могут говорить, как разумный человек? Ну разве не стыд и срам, когда взрослые люди внушают детям такую чепуху! Но ко мне вы не приставайте с вашими бреднями!
Помощник отбросил починенную сеть и встал: «С Вашего позволения, Ганс Вит! Лучше держите при себе словечко «бредни», особенно в Северном море и особенно возле Белой Банки! Вы умный человек, но рыба и все прочее Вас интересует только с точки зрения купли-продажи. Вы не моряк и не знаете ни моря, ни его глубин, все волны для Вас одинаковы. Спесь и гордыня всюду нехороши, но на море они приводят к несчастью. Вы много раз ловили ворчунов, неужели ни разу не слышали их голосов?»
– Глупости! – проворчал хозяин корабля. – Просто воздух выходит сквозь жабры, когда рыбу вынимают из воды, – только и всего.
– Неправда! – твердо возразил помощник. – Это песня-жалоба, в которой они оплакивают старые времена и свое утраченное счастье. Да, Ганс Вит, если бы Вы это знали, Вас должно было бы тронуть, что бедные животные, на которых охотятся и пожирают их и морские хищники, и люди, обладают разумом. Раньше они были во всем похожи на нас, жили в домах, у них были города и деревни, и обитали они в большой и могущественной стране, которая когда-то была на месте нынешней Белой Банки.
– Я сразу понял, что ты фантазер! Как только ты ступил на палубу, я раскусил тебя с первого взгляда. Но если бы я знал, как далеко это зашло, ноги бы твоей не было на моем корабле!
– Так, значит, Вы и вправду не верите, – продолжал помощник, вплотную подойдя к хозяину, – что эти бедные создания все еще надеются на свое освобождение и что некоторые из них время от времени обретают свой прежний облик и возвращаются на землю, к дневному свету, чтобы разузнать, не пробил ли их час?
– Нет! – крикнул, рассердясь, рыбак. – Ни в это, ни в какие другие глупости я не верю! Сию секунду замолчи и никогда больше не повторяй вслух подобные бредни, если хочешь благополучно вернуться домой!
Он бросился в свою каютку и плотно прикрыл дверь. Юнга подошел к помощнику.
– Слушай, Матиас! Это правда – то, что ты рассказывал о ворчунах? Они действительно иногда возвращаются на землю в человеческом облике?
– Конечно, правда! Но бедные существа еще долго будут томиться на дне моря в рыбьем обличье, еще очень долго!
– А что должно случиться, чтобы они снова стали свободными? – участливо спросил мальчик.
Помощник посмотрел ему прямо в глаза и ответил:
– Люди должны снова стать такими же, как когда-то, бескорыстными, скромными и простодушными, и не кичиться собственной мудростью, как наш хозяин и ему подобные.
– Слушай, – сказал он. – Было все это давно. Белая Банка была прекрасной, цветущей землей, и морское течение еще не пробило себе путь сквозь скалы Гельголанда. Все Северное море было цепью счастливых островов, омываемых хрустальными водами, а сегодня это холодная, мертвая пустыня, и оживляют ее только редкие корабли…
Странствовал по свету тогда некий недобрый демон и набрел на Белую Банку. В этой цветущей стране правил мудрый король. Целыми днями он только тем и занимался, что пел, играл и радовался жизни, и подданные не могли доставить ему большего удовольствия, чем петь и развлекаться вместе с ним. Заботы их не обременяли, потому что их земля в избытке давала все, что нужно для жизни, и они соперничали в сочинительстве сладчайших мелодий, изысканнейших стихов и шутливых изречений. Жадный и злой демон позавидовал счастью островитян и решил во что бы то ни стало его разрушить. Для начала он притворился, что ему нравится веселая, беззаботная жизнь, был со всеми дружелюбен, особенно с теми, чьи песни и стихи меньше нравились. Это их огорчало, и он утешал их, уверяя, что на свете есть много других вещей, способных доставить радость.
Многие последовали за ним, завороженные его словами. Один забросил сеть и вытащил на свет божий целую кучу денег. Тогда демон явился в образе торговца и предложил ему разные забавные безделушки и побрякушки, выменивая их на деньги; эти пустячки пробудили зависть в соседях, им тоже захотелось иметь такие драгоценности. Другому демон дал несколько семян, и у него выросли великолепные растения с чудесными цветами. Тут же появился незнакомец и предложил за цветы кучу денег. Человек, совершивший этот обмен, всюду начал хвастаться своим богатством и свысока поглядывал на соседей, у которых не было ничего подобного.
Скоро вся страна пришла в пагубное смятение. Все пошло вразброд, каждый стал ощущать себя чем-то особенным, а окружающих – мелкой сошкой. Исчезло прежнее беззаботное веселье, замолкли веселые песни, не слышно было нежных мелодий. Немногие отваживались жить по-прежнему и прозябали в нищете. Но вместе с невинностью обитателей страны исчезло и буйное плодородие земли – она не могла больше пропитать своих детей. Новоявленные богачи не давали бедным певцам ничего от своих сокровищ, зато были щедры на проповеди о бесполезности песен и стихов и необходимости труда. Наконец, они стали свысока посматривать на свою оскудевшую родину, построили корабли и уехали прочь, прихватив с собой богатства. Бедная страна, выглядевшая теперь бесплодной песчаной равниной, совсем обезлюдела.
Король с горечью смотрел, как приходит в упадок еще недавно цветущая страна, но не мог ничего изменить. Он собрал немногих подданных, оставшихся верными ему, и печально сказал: «Вы своими глазами видите наше крушение. Что вы предпочтете – медленно изнывать, служа мишенью для насмешек нашим братьям-предателям, или добровольно умереть вместе со мною в пучине моря?»
«Мы умрем с тобой!» – закричали все. Король пошел на берег и шагнул в пенящиеся волны. Тут из пучины возник злой демон. Схватив набегающую волну и набросив ее на плечи, как мантию, он сказал: «Ни в коем случае! Ваше государство не пропало, оно будет существовать до конца дней! Но вы уже не будете маячить под солнцем и своим пеньем и плясками отвлекать людей от дела. Отправляйтесь в глубины! Станьте рыбами, как все обитатели пучины! Но я оставлю вам язык, чтобы вы и в воде могли петь в свое удовольствие. Время от времени один из вас сможет принимать человеческий облик и жить на земле. Пусть старается снова возродить на земле царство песен! И если наступит день, когда богач отречется от богатства, чтобы играть на лютне, когда сибарит, довольствуясь сухой коркой, сядет строчить поэмы, когда властители будут проводить время не на парадах, а в бальных залах, тогда воскреснет ваше государство. А до тех пор на земле нет вам места!»
Сказал и снова исчез в волнах. И вместе с ним в воду погрузился остров с его последними обитателями и их королем.
– Какая чудесная история! – произнес юнга, внимательно слушавший помощника. – Долго ли бедным ворчунам осталось ждать?
– Еще очень долго! – со вздохом ответил рассказчик.
Тут на палубу опять вышел хозяин и приказал вытаскивать сети. Они принялись за работу, и скоро палуба покрылась всевозможной рыбой. Ее рассортировали и разложили по бочонкам. Помощник особенно заботливо обращался с морскими петухами, или ворчунами, которых на этот раз попалось невероятное множество. Юнга рассматривал их с большим любопытством.
Наступил вечер, усталые рыбаки легли отдыхать. Стояла теплая летняя ночь, юнге стало душно в трюме, и он вышел на палубу и устроился возле мачты, поглядывая на звездное небо. Он задремал, и ему показалось, что помощник пришел на палубу, осторожно оглянулся и взял один из рыбных садков. Он осторожно выложил рыбу на палубу, а пустой бак выбросил за борт. Мальчик отчетливо видел, что на палубе лежали ворчуны. Помощник лег среди них и, о чудо, облик его стал меняться.
– Наше время еще не пришло, – произнес он печально.
Послышались жалобные стоны, издаваемые рыбами. Тело помощника покрылось чешуей, голова превратилась в рыбью морду, ноги срослись в хвост, руки сделались небольшими плавниками. Юнга уже не мог различить его меж другими рыбами, и его одолел крепкий сон.
Его растолкал хозяин: «Что произошло? Где Матиас?»
Полусонный мальчик пробормотал:
– Матиас вернулся к своим собратьям-ворчунам и лежит там среди них.
– Опять глупости! – заворчал рыбак. – Протри глаза и погляди получше. Парень хотел украсть у меня рыбу и упал за борт. Рыба издохла, и я теперь в убытке.
Он недовольно пнул в бок мертвую рыбину и снова забросил сеть за борт. Мальчик стоял возле него, еще не очнувшись от сна, и тихо прошептал: «Только не ворчунов!»
Медвежий рай
Был холодный мартовский вечер 1560 года. В городке Гассельфельд на Гарце в кабачке, где над входом был изображен лев, собралась, как обычно, приятельская компания. Посетители любили за кружкой доброго пива потолковать о том о сем и скрасить вечерок неторопливой старой легендой. Кабачок был средней руки, но хозяин его был достаточно расторопен, чтобы освободить для уважаемого гостя место у печки и поднести ему кружку хорошего вина.
В этот вечер среди собравшихся были местный священник, сборщик налогов и другие почтенные граждане. Присутствовал тут и человек, не часто появлявшийся на людях, хотя его всюду любили и всегда были ему рады, ведь он принадлежал к лучшим мейстерзингерам[127] своего времени. По всему Гарцу его звали просто Феликс-сказочник. Родом он был из Швейцарии и зарабатывал на жизнь пастушеством. Это был статный седой старик столь почтенной внешности, что выглядел библейским патриархом, а не простым пастухом. О нем ходили разные толки: одни утверждали, что он чернокнижник, другие – что он высокого рода, но скрывает свое происхождение, третьи считали, что это добрый горный дух.
Почтенные гости сидели за столом перед теплой печкой, а в глубине комнаты на скамьях разместились слуги. Свет давала большая лампа, свисавшая на цепи с потолка. Она так коптила, что балки почернели от сажи и выглядели полуобгоревшими. На стенах, обшитых тесом, – благо дерева на Гарце не жалели, – были наклеены бесхитростные картинки, на одной из них изображалась пара влюбленных на Блоксберге[128] и подсматривающий за ними дьявол; вперемежку были развешаны листки с народными песнями: о диком охотнике, за которым каждую ночь гонятся адские псы, о Рюбецале, о гномах, живущих в пещерах, о кобольдах, о чудесах заколдованной пещеры возле Валленрида. Кроме того, в помещении имелась пара дубовых кресел с высокими спинками, на столе, украшенном резьбой, стояли деревянные пивные кружки и несколько бутылей из грубого зеленого стекла. Между окнами возвышались закопченные песочные часы, – если нужно было следить за временем, их каждый час переворачивали. Вдоль стен тянулась полка со всевозможной кухонной утварью.
В кабачке шла обычная мирная беседа, как вдруг снаружи послышался топот копыт, ржание лошадей и звуки трубы. Хозяин выбежал узнать, кого там бог принес, и при свете луны увидел подъезжающий вооруженный отряд.
– Как бы они не проехали мимо, – забеспокоился трактирщик, – это будет позор для «Льва», ведь дальше до самого Бланкенбурга негде остановиться. Они подъезжают, я вижу на шлемах череп со скрещенными костями, – это гвардия герцога. Эй, вы, разрази вас гром, – крикнул он слугам, – живо шевелитесь! Рупрехт! Тащи в конюшню сено для лошадей! Мариус, доставай вино из погреба! Каспар, придвинь скамейки к столу и неси хлеб, масло и сыр! Ханне, беги навстречу всадникам, зови их к нам ночевать! Я вам ноги переломаю, если будете спать на ходу! Лучше потерять два гульдена, чем упустить таких гостей!
«Лев» наполнился звоном мечей и грубыми голосами. Всадники снимали плащи и железные каски, расстегивали кожаные панцири. Трактирщик не жалел своих запасов и выставил щедрое угощение. Приезжих было шестеро, они уселись за стол и принялись усердно есть и пить. Когда кружки по нескольку раз опустели и снова наполнились, рейтары загорланили залихватскую песенку, но вахмистр, старый вояка, прервал пение. «Тихо! – крикнул он. – Черт возьми, если уж вы разеваете глотки, так хоть пойте порядочно, а то хозяин подумает, что вы разбойники с большой дороги, а не брауншвейгская гвардия. Вы мне вконец испортите молодого швейцарца!»
– Среди вас есть швейцарец? – спросил сказочник Феликс и подошел к ним, чтобы познакомиться с земляком.
Это был молоденький мальчик, среди обветренных, покрытых шрамами солдатских лиц его лицо выделялось свежестью и чистотой. Юноша рад был здесь, вдали от Альп, встретить соотечественника. Он был родом из кантона Берн. «Раз ты родом оттуда, ты не мог не слышать про Михеля Шеппенгарта и принца Бардольфа Лесного Медведя», – сказал старик. «Конечно, – воскликнул мальчик, – каждый знает эту историю, многие уверяют, что она произошла совсем недавно».
– Что за история про какого-то Михеля и принца? – спросил вахмистр. – Не нужны ли принцу храбрые вояки? Если он платит лучше, чем герцог, мы готовы сражаться под его знаменами! Что ты знаешь о нем, старик? У него большое войско?
– Нет, он не нуждается в воинах! – ответил старый пастух. – В медвежьем раю всегда мир и тишина, там ничего не знают о битвах.
– Медвежий рай? Это еще что такое? Слушай, Феликс, ты знатный рассказчик, поведай-ка нам обо всем по порядку! А мы пока выпьем за здоровье твоего принца. Разливайте, ребята!
– История такая, – начал Феликс. – Каждый знает, что древняя страна Швейцария так же богата медведями, как речь немецкого солдата проклятиями или проповедь монаха латинскими словечками. Опять-таки каждый знает, что несколько месяцев в году ни одного медведя не бывает видно. Одни говорят, что они уходят на высоты, к ледникам, другие считают, что они скрываются в лесах и живут там запасами жира, скопленными за лето. Но мало кто знает, что на самом деле медведи уходят в Бернскую землю к принцу Бардольфу Лесному Медведю, там превращаются в людей и три месяца в году живут во всевозможных радостях и удовольствиях, пока им не приходит пора вернуться в Швейцарию в медвежьем облике. Обычно люди, услышав это, смеются, но если бы им знакома была старая история про Бернскую землю, они не сомневались бы в существовании медвежьего рая и, наоборот, смеялись бы над теми, кто утверждает, что три месяца в году медведи спят, как колоды.
От старых мейстерзингеров мы знаем о принце Альбрехте Медведе, который сотни лет назад основал наше королевство. Он был заколдован и попеременно становился то человеком, то медведем, – так присудил ему волшебник. От него происходит герб Берна, известный всему свету: красный щит с золотой каймой и в середине черный медведь. Говорят, что перед смертью принц Альбрехт мечтал основать новое государство, где его друзья-медведи могли бы с поздней осени до весны жить, как в раю. Туда хотел он пригласить и самых добрых и чистых сердцем людей, которым плохо приходится среди своих собратьев.
– Славная собралась бы компания, черт побери! – захохотал вахмистр. – Пусть бы он с нею прошел по стране под барабанный бой, как вербовщик с отрядом рекрутов!
– Однако я сам знал одного человека, который действительно побывал в Бернской земле, – сказал Феликс. – Его звали Михель Шеппенгарт, и он много раз рассказывал мне свою историю.
– Ну, ну, маршируй дальше и не угощай нас длинными присказками про медвежьих принцев! – воскликнул один из рейтар. – Мы, солдаты, любим, чтобы все было в темпе! Мы не терпим долгих проповедей, даже если их разводит полковой поп!
– Заткнись! – рявкнул на него вахмистр. – На столе отменное пиво, вокруг добрые люди, чего тебе еще? Послушаем, что там было с этим Михелем. Рассказывай, старик, но сначала выпей с нами!
Старик чокнулся со своим земляком и выпил. Гости кабачка мало-помалу подсели поближе, перемешавшись с герцогскими гвардейцами, уважаемыми в стране за строгую дисциплину. И Феликс продолжил.
– В одной из скромных хижин, что рассеяны по прекрасной долине Лаутербруннен, жил когда-то богатый скотовод Ганс Шеппенгарт. У него был единственный сын по имени Михель, он пас отцовские стада. Он был добрый, мягкий юноша, по складу души прирожденный пастух, – все животные, и коровы, и собаки, привязывались к нему. Он был настолько кроток и безответен, что люди считали его дурачком, только его мать понимала, что он слишком хорош для этого мира, и перед смертью больше всего печалилась о том, что оставляет его одного. Михель безутешно плакал, когда она умерла, но скоро у него появилась новая причина для слез: отец привел в дом мачеху. Она сразу прибрала к рукам хозяйство и целыми днями только и знала, что ворчала и ругалась. Особенно мачеха невзлюбила Михеля.
Однажды случилось, что хищники забрались ночью в загон и унесли четырех овец и ягненка. Когда утром это обнаружилось, ярости мачехи не было границ. «Ты вконец разоришь нас своей нерадивостью! – кричала она. – Ах ты, бездельник, тупица, безмозглый негодяй! Да ты нарочно приманил медведей!»
– Да нет же, – попытался возразить Михель.
– Молчи! Ты думаешь, что если я твоя мачеха, так ты можешь грабить мое добро, как тебе вздумается? Но погоди у меня, тунеядец! Отправляйся с отцом на пастбище, и если у тебя пропадет еще хоть козленок, можешь домой не возвращаться!
Стояла уже поздняя осень, с Альп дул холодный ветер. Михель позвал свою большую умную собаку: «Пойдем, Верный! Гони поскорее стадо! Прихвачу-ка я свой теплый плащ, кто знает, где придется ночевать. Ах, матушка, если б ты знала, каково приходится твоему сыну! Ах, батюшка, богатство твоей сварливой жены скоро сведет тебя в могилу! Нет у меня ни одного друга на этом свете, кроме собаки. А что может бессловесный пес? Ну, конечно, защитит меня, если кто-нибудь нападет, да обогреет, если придется ночевать под скалой. Верный, собачка моя, получше высматривай медведей!» И они с собакой пошли за стадом.
День клонился к вечеру. Вдруг Михель увидел, как из-за скалы вышел большой черный медведь и схватил овцу, как раз ту, что была любимицей его мачехи. Михель закричал на него, пес залаял, но медведь не обращал на них внимания. «Эх, лучше бы он меня сожрал! Как я вернусь домой без овцы?» – закручинился Михель и решил пойти вслед за медведем, а соседа попросил пригнать стадо домой.
И вот среди высоких бернских Альп Михель начал преследовать медведя. Пес шел с ним. Медведь на секунду обернулся и Михеля удивило, какая у него красивая и значительная морда, да и весь он был большой и осанистый. Михель заметил, что медведь свою добычу несет бережно и что овца целехонька. Он подумал, что если запустить медведю в голову камнем, то он наверняка выпустит овечку. Он достал свою пастушью пращу, вложил в нее большой угловатый камень и выстрелил прямо в звериную башку. Медведь упал и выпустил добычу. Овечка подбежала к хозяину, Михель радостно схватил ее, но сердце у него почему-то щемило и было жаль раненого зверя.
Спускались сумерки. Михель оглянулся и увидел, что медведь поднялся и пошел. Повинуясь необъяснимому чувству, Михель последовал за ним. Медведь, казалось, не замечал ни его с овцой на руках, ни собаки, он шел по живописному дикому ущелью. Место было незнакомо пастуху, и он подумал, что они уже далеко отошли от своей долины. У подножия одной из скал медведь остановился и принюхался, потом стал осматриваться и скрести землю, словно искал какую-то травку. Он нашел ее и с жадностью съел, и Михель услышал голос:
Травка-муравка,
Колдовская травка,
Проводи меня в рай,
На земле не оставляй,
Разгони мою заботу,
На сердце навей дремоту.
На земле вражда да боль,
Мне в раю пожить позволь!
Медведь съел траву, полез наверх в гору и исчез. Михель почувствовал, что ему необходимо узнать, где медведь и чем все это кончится. Он попытался вскарабкаться вслед за зверем, но скала оказалась слишком крутой. Михель подумал: «Медведь сумел влезть, потому что съел волшебную траву и произнес заклинание. Попробую-ка я проделать то же самое, посмотрим, что получится». Он нашел медвежью траву, съел немного и спел волшебную песенку, которую запомнил слово в слово. Ему тут же расхотелось лезть на гору, он почувствовал, что ужасно устал и сейчас заснет на ходу. Михель подозвал собаку и овцу, на одну положил голову, прижался к боку другой и уснул.
Когда он проснулся, было уже утро. Он вспомнил события минувшего вечера, но, оглянувшись, не увидел ни собаки, ни овцы. Место выглядело совсем по-другому: не было дикого скалистого ущелья, он лежал на зеленом холме, кругом в тени деревьев серебрились ручьи, вдали там и сям светлели города, в лазурном небе сияло солнце и уплывали прочь последние пурпурные облака.
Прямо перед ним на горе возвышался великолепный город, обнесенный крепостной стеной. Ворота были распахнуты. Над ними развевался узкий длинный флаг из серебристого шелка с изображением черного медведя. Такие же флаги виднелись на домах и на крепостной стене. Михель глядел и не мог понять, где он. В это время из городских ворот вышла процессия, состоявшая из высоких стройных мужчин, одетых на старошвейцарский манер: короткие штаны и рукава были у них пышные, с плерезами, на ногах чулки и башмаки с бантами, на головах шляпы с перьями. У каждого на груди висело изображение медведя, и, хотя было тепло и безветренно, на плечах у всех были, как плащи, накинуты медвежьи шкуры, у одних темно-коричневые, у других посветлее, у третьих черные, а у иных даже белые. Бросалось в глаза, что многие были в шрамах, а некоторые и со следами свежих ран; у того, кто среди остальных казался князем, на голове виднелся глубокий кровавый рубец, нанесенный, видимо, каким-то тупым орудием. Он был на голову выше окружающих и одет в черный бархатный камзол, украшенный бриллиантами, его знак медведя висел на массивной золотой цепи и был составлен из алмазов, на голове красовалась шляпа из того же черного бархата со множеством пушистых черных перьев.
Процессия направилась к тому месту, где стоял Михель. Князь приблизился к нему и спросил, кто он такой и как нашел дорогу в Бернскую землю, где еще не бывал ни один человек.
Михель рассказал без утайки обо всем, что с ним произошло. Князь выслушал и промолвил: «Хорошо, что ты поведал нам всю правду, мы ведь и так знаем твою историю, Михель Шеппенгарт. Знай же, что твой отец уже последовал за матерью и у тебя никого не осталось, кроме мачехи, которая тебя ненавидит. Поэтому и благодаря твоему доброму нраву ты допущен в Бернскую землю, государство князя Бардольфа Лесного Медведя. Знай, что эта чудная страна – место, куда собираются на зиму медведи со всего света, чтобы отдохнуть от человеческой злобы, коварства и травли и залечить свои раны. Когда осенью деревья сбрасывают листву, мои подданные принимают человеческий облик и живут здесь в мире и удовольствиях, но не таких жестоких, какие любят люди. Мы никого не убиваем для своего пропитания, потому что вполне довольствуемся хлебом, плодами и фруктами; наши реки текут молоком, наши горные ручьи полны меда, в родниках струится вино, а вода в фонтанах прозрачнее, чем в ледниковом источнике под Интерлакеном. Но главное наше богатство – это дух мира и дружелюбия, который царит в нашем краю. Все здесь честны, добры и справедливы. Мы любим и людей такого же склада, тех, кого мучают и преследуют их собратья, кому нет места на земле, потому что они слишком хороши для нее. Поэтому ты и удостоен чести быть приглашенным в Бернскую страну, первый из всех людей. Иди же к нам и будь нашим гостем! Знай, что я сам привел тебя сюда, я был тот большой черный медведь, унесший твою овцу, вот шрам от камня из твоей пращи. Но не бойся ничего! Твое стадо в целости и сохранности, и со своим верным псом ты еще встретишься».
Впоследствии Михель Шеппенгарт рассказывал мне много интересного об этой стране и ее обитателях. Оказалось, что люди в темно-коричневых мантиях – русские медведи, в светлых и белых – норвежские и полярные, а в черных – швейцарские. Женщины в этой счастливой стране очень красивы, они тоже прибывают из различных мест и заметно отличаются друг от друга цветом кожи. Они тоже носят на груди золотой или вышитый знак медведя. Удовольствия и праздники там мирные и лишенные грубости, там никто не охотится, не ловит рыбу, не стреляет, не ездит верхом. Там в легких лодках мчатся, как стрела, по серебристым рекам, там соревнуются в беге и прыжках, любят искусство, поют и играют на музыкальных инструментах.
Три месяца прожил Михель в этом раю. Время летело быстро, и однажды принц Бардольф Лесной Медведь сказал ему перед всем своим двором: «Михель Шеппенгарт, завтра ты, как и все мы, должен вернуться на землю и продолжить прежнюю жизнь. Возьми с собой наш знак, чтобы тебя мог узнать каждый медведь, которого тебе случится встретить. Нас, медведей, считают кровожадными, но люди сами относятся к нам жестоко и оправдывают себя рассказами о нашей жестокости. Будь милосерд к лесным зверям. Если встретишь голодного медведя, постарайся его накормить, помоги раненому, выпусти на волю попавшего в западню, спрячь того, за кем гонятся, и когда ты снова сюда вернешься, тебя будут приветствовать как друга и спасителя. Не ищи сюда дорогу, пока не придет срок, все поиски будут напрасными, но к концу осени тропа откроется тебе сама, и с помощью известной тебе травы и заклинания ты опять окажешься здесь. Завтра ты проснешься в родных местах посреди своего маленького стада. У тебя больше не будет врагов, ты будешь жить в мире и достатке, но не дай своему сердцу очерстветь и душе замутиться! Помни про Бернскую землю! Прощай!»
Когда на следующее утро Михель проснулся, солнце уже сияло высоко на небе. Он снова лежал на теплом боку собаки, а в руках держал овечку. Кругом паслось маленькое стадо. Он спустился в Лаутербруннен. Соседи смотрели на него, как на привидение. Он поведал им свою историю. В ответ ему сообщили, что его мачеха забрала свое добро и ушла с диким охотником.
С той поры все обращались с Михелем ласково и дружелюбно. Те, кто раньше считали его дурачком, теперь уважали за мудрость. В его скромный домик в горах отовсюду приходили люди за помощью и советом. Его приключения стали так широко известны, что возникла поговорка – о самых добрых и беззащитных людях говорят: «Такому жить только в медвежьем раю».