ная жена и когда стала рассказывать ему о своих горях и напастях, тогда он тотчас по голосу узнал свою милую супругу, бросился к ней и воскликнул: «Только теперь я тобою избавлен от чар, а то до сих пор бродил словно во сне, потому что эта чужая королевна меня околдовала и от тебя меня отвести старалась, но Бог меня вовремя образумил». И вот они тайно ушли из замка ночью, опасаясь отца королевны, злого волшебника, и сели на птицу-грифа, которая понесла их за Красное море; и когда они были на самой середине моря, обронила она свой заветный орех. Тотчас выросло из него большое ореховое дерево, на котором птица-гриф отдохнуть могла, а затем принесла их домой, где они нашли своего ребенка уже выросшим и похорошевшим. И жили они там до своей смерти в довольстве и счастии.
89. Гусятница
Давно уж это было: жила-была на свете старая королева, у которой муж уже умер, и от мужа осталась одна дочка-красавица. Когда та выросла, то была помолвлена с одним королевичем на чужбине. Настало время вступать им в супружество; королевна должна была отправиться в иноземное государство, и ее мать-королева дала ей в приданое очень много ценной утвари и украшений, серебра и золота, кубков и всякой казны – одним словом, все, что принадлежало к ее приданому, потому что она очень любила свою дочку. Сверх всего этого старая королева придала своей дочери и такую служанку в провожатые, которая должна была с нею вместе ехать и передать ее в руки жениха; каждой из них, и невесте, и служанке, королева дала по коню, и конь королевны звался Фалада и мог говорить. Когда настал час разлуки, мать-королева пошла в свою опочивальню, взяла ножичек и порезала им пальцы, так что кровь из них закапала, на пальцы наложила она тряпочку, накапала на нее три капли крови, отдала дочке и сказала: «Милое дитятко, прибереги эти капли моей крови: они тебе в дороге пригодятся».
Так и распрощались они со слезами, тряпочку королевна спрятала к себе за пазуху, села на коня и пустилась в путь к своему жениху. После часового переезда королевне очень захотелось пить, и она сказала своей служанке: «Сойди с коня и зачерпни мне воды из ручья в тот кубок, который ты для меня захватила, мне очень пить хочется». – «Коли вам пить хочется, – отвечала служанка, – так вы можете сами сойти с коня, наклониться к воде и пить, а я вам служанкой не намерена быть». Королевну так мучила жажда, что она сошла с коня, наклонилась к ручью и стала пить, и не смела золотым кубком воды зачерпнуть. Невольно вырвалось у нее восклицание: «Ах, боже мой!» – а три капельки крови отвечали ей: «Кабы знала это твоя матушка, у нее сердце в груди разорвалось бы» Но королевна только запечалилась, не сказала ни слова и снова села на коня. Так проехали они еще много верст; а день был жаркий, солнце палило, и вскоре жажда стала снова мучить королевну. Проезжая мимо реки, она еще раз позвала свою служанку и сказала: «Сойди с коня и дай мне напиться из моего золотого кубка», – она уже на нее сердиться и не думала. Но служанка отвечала ей еще горделивее: «Коли хотите пить, ступайте и пейте, а я вашей служанкой быть не намерена». Тогда сошла королевна с коня от великой жажды, приникла к текучей воде, заплакала и сказала: «Ах, боже мой!» – а три капельки крови ей опять отвечали: «Кабы знала то твоя матушка, у нее сердце в груди разорвалось бы» И между тем как она жадно пила и к воде наклонялась, выпала у нее из-за пазухи в воду тряпочка с тремя капельками крови, и понесло ее водою по течению, и она того в волнении своем не приметила… А служанка-то это видела и радовалась тому, что она теперь получила власть над королевной: лишившись трех капелек материной крови, та становилась совсем слабою и беспомощною. Когда она, вернувшись от реки, хотела опять сесть на своего коня, который звался Фалада, служанка сказала ей: «На Фаладе следует мне ехать, а тебе на моей кляче». И королевна должна была на это согласиться. Затем служанка приказала ей очень грубо, чтобы она сняла с себя королевское платье и надела ее, простое, и сверх того, под открытым небом должна была поклясться, что она никому при королевском дворе ни слова не скажет о том, что они платьями обменялись; а если бы она не дала этой клятвы, то служанка грозилась ее на месте убить. Но Фалада все это видел и все примечал.
И вот служанка села верхом на Фаладу, а настоящая невеста на ее плохого коня, и так поехали они далее, до самых ворот королевского замка. Там очень обрадовались их прибытию, королевич выбежал им навстречу, помог служанке слезть с коня и вообразил себе, что она-то и предназначена ему в супруги: он повел ее вверх по лестнице в замок, а настоящая-то королевна должна была внизу дожидаться. Старый король тем временем смотрел из окошка во двор и заметил, какая она была тонкая, нежная и красивая; тотчас пошел к невесте и спросил ее: что за особа с ней приехала и там во дворе осталась и кто она такова? «Я ее с собой на дороге прихватила, чтобы не одной мне ехать; дайте ей какую-нибудь работу, чтобы она не оставалась без дела». Но у старого короля не было для нее работы, и он сказал только: «Есть у меня маленький мальчишечка, что гусей пасет, вот пусть тому помогает». Мальчик тот назывался Конрадиком – ему-то и должна была настоящая невеста помочь гусей пасти.
Вскоре после того ложная невеста стала говорить молодому королю: «Милый мой супруг, прошу вас сделать мне одолжение». – «С удовольствием», – отвечал он. «Так вот прикажите позвать живодера и отрубить голову тому коню, на котором я сюда ехала, потому что он мне досадил по пути сюда». Так говорила она нарочно, а собственно-то говоря, опасалась того, что эта лошадь могла бы рассказать, как она обращалась в дороге с королевной. Дошел и до настоящей королевны слух о том, что верный Фалада должен умереть, и вот она тайно обещала живодеру дать червонец, если тот ей окажет маленькую услугу. В королевском городе были большие мрачные ворота, через которые она вечером и утром должна была прогонять гусей; вот под этими воротами она и просила живодера прибить голову Фалады ей на память. Так и пообещал ей живодеров помощник, отрубил верному коню голову и прибил ее гвоздем под мрачными воротами.
Рано утром, когда она с Конрадиком прогоняла гусей под воротами, она сказала мимоходом:
Висишь ты здесь, мой верный Фалада!
А голова ей отвечала:
А тебе, королевна, гусей гнать надо…
Кабы знала то твоя матушка,
Разорвалось бы ее сердечушко!
Так и прошли они далее за город, и пригнали гусей на пастбище. Придя на лужок, присела она на травку, распустила свою косу – а коса у нее блестела, как золото, – и Конрадик это увидел, и очень ему понравился блеск ее волос, и он захотел парочку их у королевны из косы вырвать. Тогда она проговорила:
Дуй, подуй-ка, ветерок,
Сдуй с Конрада колпачок;
Вдаль гони его, прошу,
Пока косу расчешу!
И налетел вдруг такой сильный ветер, что сдул с Конрадика его колпачок, погнал его вдаль, и мальчик вынужден был за тем колпачком бежать. Пока он вернулся, королевна расчесала и прибрала свои волосы, и мальчику не досталось ни одного ее волоска. Тогда мальчик рассердился на нее и не стал с нею говорить; и так пасли они гусей до самого вечера, а затем отправились домой.
На другое утро, проходя под мрачными воротами, королевна сказала:
Висишь ты здесь, мой верный Фалада!
А Фалада отвечал ей:
А тебе, королевна, гусей гнать надо…
Кабы знала то твоя матушка,
Разорвалось бы ее сердечушко!
А придя на пастбище, села она опять на лужок и опять стала расчесывать свои волосы, и Конрадик стал опять за ней бегать и хотел ее ухватить за волосы; но она проговорила:
Дуй, подуй-ка, ветерок,
Сдуй с Конрада колпачок;
Вдаль гони его, прошу,
Пока косу расчешу!
И налетел ветер и сорвал с головы у мальчика его колпачок, и пришлось ему долго за ним бегать, а когда он вернулся, она уж давно прибрала свои волосы, и он ни одного волоска от нее добыть не мог; и опять они пасли своих гусей до вечера.
Под вечер, однако же, когда они гусей домой пригнали, Конрадик пошел к старому королю и сказал: «С этой девушкой я не хочу больше гусей пасти». – «А почему так?» – спросил король. «Да она мне целый день досаждает». Старый король стал расспрашивать его, чем она ему досаждает. На это Конрадик сказал: «Утром, когда мы с гусями проходим под мрачными воротами, а там лошадиная голова на стене повешена – и она той голове говорит:
Висишь ты здесь, мой верный Фалада!
А голова ей отвечает:
А тебе, королевна, гусей гнать надо…
Кабы знала то твоя матушка,
Разорвалось бы ее сердечушко!
А затем рассказал королю, что каждое утро происходит на гусином пастбище, и как он должен по ветру гоняться за своей шляпёнкой.
Старый король приказал ему на следующий день опять гнать гусей с королевной, а сам спозаранок засел позади мрачных ворот и слышал своими ушами, как она говорила с головой своего Фалады; затем пошел он за нею следом на пастбище и спрятался за куст на лужайке. Тут вскоре он своими собственными глазами увидел, как Конрадик и гусятница пригнали стадо гусей и как она потом села и распустила свои волосы, блестевшие, как золото. Вслед за тем она опять-таки сказала:
Дуй, подуй-ка, ветерок,
Сдуй с Конрада колпачок;
Вдаль гони его, прошу,
Пока косу расчешу!
И опять налетел порыв ветра и унесся с колпачком Конрадика вдаль, так что тот должен был за ним долго бегать, а гусятница тем временем преспокойно расчесывала и плела свои косы – и старый король все это наблюдал из своей засады. Никем не замеченный, вернулся он домой, и, когда вечером гусятница пригнала гусей с пастбища, он отозвал ее в сторону и спросил, почему она все это так делает? «Этого не смею я вам сказать, – отвечала гусятница, – не смею я никому на свое горе пожаловаться, потому что я поклялась об этом молчать – не то придется мне жизнь потерять». Но король настаивал и продолжал допрашивать и все же ничего от нее не мог добиться. «Ну, – сказал он, – если уж ты мне ничего сказать не хочешь, так вот поделись своим горем с этою железною печкой». Да на том и ушел. Тогда влезла королевна в железную печь, стала плакать и жаловаться, облегчила свое наболевшее сердце и сказала: «Вот сижу я здесь, бедная, всеми покинутая! Хотя я королевна по рождению, а коварная служанка силой заставила меня скинуть мое королевское платье и заняла мое место у жениха, между тем как я стала гусятницей и теперь вынуждена справлять всякую черную работу. Кабы знала то моя матушка, у нее сердце с горя разорвалось бы» А старый-то король тем временем стоял наверху, у самого устья трубы, прислушивался и слышал все, что она говорила. Выслушав ее, он вернулся опять в ту же комнату и приказал ей выйти из печки. Он велел одеть ее в королевское платье – и надивиться не мог ее красотою. Затем позвал король своего сына и открыл ему, что приехала к нему не его невеста, а ее служанка и что девушка-гусятница есть его настоящая невеста. Молодой король был радешенек, увид