И зачем он, собственно, приходил и потерял целый вечер на разговоры и чесание подмышек – непонятно. На кухне рыдает хозяйка.
– Неправильно сделали, – говорят бессердечные знакомые. – Вот когда те трое с мальчиком приходили, надо было их запереть и не выпускать из квартиры, пока не кончат работы.
– Если бы я знал! – вопит страдалец. – Ах, если бы я знал! Уж я бы их…
Его утешают. Ему рассказывают интересные истории о печниках, о плотниках, о водопроводчиках, о перевозчиках мебели, о всей этой касте подпольных полукустарей, полуспекулянтов с топорами, клещами и малярной кистью.
И стиль их работы, и способы их найма, и все их разговоры полностью сохранились со времен боярской Руси.
Они могли сохраниться только потому, что у нас, собственно, никто не занимается ремонтом квартир. Есть организации, которые строят сразу по сто домов; есть организации, которые воздвигают целые города, но нет простой конторы, где можно заказать побелку потолка, перетирку и окраску стен, переборку паркета, новое стекло нужного размера, дверь, шпингалет; нет конторы, где можно было бы по вкусу выбрать краску или обои; конторы, где есть специалисты, гарантирующие качество работы и сдачу ее в срок.
Такая контора должна быть своего рода строительным магазином. Работа строительных магазинов будет великолепно окупаться, и за несколько месяцев, оставшихся до весны, этого благоухающего и светлого квартала ремонтов и починок, их надо организовать в возможно большем числе.
Вы только подумайте! Сейчас легче попасть на прием к одному из лучших в мире специалистов по сердечным болезням, чем найти маляра. Профессор вас примет через две недели после записи, но уж примет точно в назначенный день и час, а за маляром можно гоняться месяц. И происходит это не потому, что профессоров-сердечников много, а маляр один, а потому, что врачебная помощь людям у нас организована, строительной же помощи не существует.
Все рассказанное основано на большом количестве проверенных фактов путем опросов и расследований.
А теперь разрешите, так сказать в порядке ведения собрания, высказаться по личному вопросу. Он тоже, впрочем, имеет общественное значение и иллюстрирует бедственное положение на купоросном фронте.
Жили мы тихо, мирно, писали романы, повести, рассказы и пьесы. Вдруг прошлой весной приходит бумажка от родимой организации, от Союза писателей.
«Не хотите ли произвести ремонт своей квартиры? Ремонт будет, разумеется, произведен за ваш счет, но, разумеется, под нашим наблюдением, из лучших материалов и в железные сроки».
Очень приятно было читать такой документ. Мы оставили на время сочинение романов, повестей, рассказов и пьес, побежали в Союз и выразили свою признательность и согласие на производство ремонта. Главное, радовало сознание того, что о тебе кто-то заботится, кто-то тебя лелеет.
И точно. Через несколько дней пришел молодой человек с рулеткой, произвел разного рода обмеры, что-то умножал, делил и складывал, а в заключение сказал, что вскоре будет составлена смета, а за ней начнутся и строительные работы.
Засим довольно быстро прошли три месяца, никто не приходил ремонтировать квартиры. Наступила осень. Пушкин, например, любил осень. Но, разумеется, и он не считал это время наиболее удобным для производства ремонта своего дома в селе Михайловском. Мы снова оставили сочинение романов и побежали в Союз. Там уже прибавилось несколько новых фанерных перегородок и конторских столов, но все-таки нужного человека мы нашли.
Он долго смотрел на нас затуманенным взглядом и наконец сказал:
– Значит, вы просите сделать ремонт?
– Да нет, мы ничего не просим. Вы сами предложили.
– Ах, мы предложили? Да, да, верно. Но эта идея уже механически отпала. Мы, товарищи, отказались от этой идеи.
– Почему же вы не сообщили? Мы ждали все лето.
– Нет, нет, товарищи, эта идея отпала.
Ну что ж, отпала так отпала. Обидно, конечно, оставаться на зиму в потрепанных квартирах, но все-таки стен никто не купоросил, сукна не прожигал, жить можно.
И вдруг недавно приходит новая бумажка от той же родимой организации, но уже не весенняя, а зимняя, суровая и даже нахальная.
«Настоящим извещаю, что с вас причитается за составление сметы на ремонт 57 рублей столько-то копеек. В случае неуплаты дело будет передано в суд».
Вот тебе на! Идея отпала, но мы почему-то должны за нее платить. Тут даже темный Вавилыч покажется кристальным стариком.
Что ж, суд так суд. Любопытно будет встретиться перед лицом закона.
Последняя встреча
В курительной комнате Художественного театра во время антракта встретились два человека. Сначала они издали посматривали один на другого, что-то соображая, потом один из них описал большую циркуляцию, чтобы посмотреть на второго сбоку, и, наконец, оба они бросились друг к другу, издавая беспорядочные восклицания, из которых самым оригинальным было: «Сколько лет, сколько зим!»
Минуты три ушло на обсуждение вопроса о том, какое количество воды утекло за пятнадцать лет, и на всякие там: «да, брат», «такие-то дела, брат», «а ты, брат, постарел», «да и ты, брат…»
Затем завязался разговор.
– Ты, значит, по военной линии пошел?
– Да, я уж давно.
– В центре?
– Нет, только сегодня с Дальнего Востока.
– Ну, как там японцы? Хотят воевать?
– Есть у них такая установочка.
– Так, так! Что-то знаков у тебя на петлицах маловато. Эти как называются?
– Шпалы.
– Три шпалы! Ага! А ромбов нет?
– Ромбов нет.
– Какой же это чин – три шпалы?
– Командир полка.
– Не густо, старик.
– Почему не густо? Командовать полком в Красной Армии – почетное дело. Полк – это крупное подразделение. Сколько учиться пришлось! Помнишь, мы с тобой даже арифметики не знали! Я все эти пятнадцать лет учился. После военной школы командовал взводом, потом ротой. Командиром батальона пошел в школу «Выстрел». Теперь командую полком. Очень сложно. В прошлом году был еще на курсах моторизации и механизации. И сейчас учусь.
– А ромбов все-таки нет?
– Ромбов нет. Ну, а ты по какой линии, Костя?
– Я, Леня, по другой линии.
– Но все-таки?
– Я, Леня, ответственный работник.
– Вот как! По какой же линии?
– Ответственный работник.
– Ну вот я и спрашиваю – по какой линии?
– Да я тебе и отвечаю – ответственный работник.
– Работник чего?
– Что чего?
– Ну, спрашиваю, какая у тебя специальность?
– При чем тут специальность! Честное слово, как с глухонемым разговариваешь. Я, голубчик, глава целого учреждения. Если по-военному считать, то это ромба два-три, не меньше.
– А какого учреждения?
– Директор строительного треста.
– Это здорово. Ты что, архитектор теперь? Учился в Академии искусств?
– Учился? Это когда же? А работать кто будет? У меня пет времени «Правду» почитать, не то что учиться. Очень хорошо, конечно, учиться, об этом и Сталин говорил. Только если бы все стали учиться, кто бы дело делал? Ну, идем в зал, мы тут последние остались.
Разговор возобновился в следующем антракте.
– Значит, ты учился, учился, а ромбов все-таки нет?
– Ромбов нет. Но вот скажи мне, Костя, следующее: раз ты не архитектор, то у тебя, вероятно, практический опыт большой?
– Огромный опыт.
– И скажем, если тебе приносят чертеж какого-нибудь здания, ты его свободно читаешь, конечно? Можешь проверить расчеты и так далее?
– Зачем? У меня для этого есть архитекторы. Что ж, я их даром в штате буду держать? Если я по целым дням буду в чертежах копаться, то кто будет дело делать?
– Значит, ты на себя взял финансовую сторону?
– Какая финансовая сторона? Чего вдруг я буду загружать себя всякой мелочью? На это есть экономисты, бухгалтерия. Там, брат, калькулируют день и ночь. Я даже одного профессора держу.
– А вдруг тебе твои калькуляторы подсунут какую-нибудь чепуху?
– Кто мне подсунет?
– Возьмут и подсунут! Ты же не специалист.
– А чутье?
– Какое чутье?
– Что ты дурачком прикидываешься? Обыкновенно – какое. Я без всякой науки все насквозь вижу.
– Чем же ты занимаешься в своем учреждении? Строительными материалами, что ли? Это отрасль довольно интересная.
– Да ни черта я не понимаю в твоих строительных материалах!
– Позволь, ты говорил, что у тебя громадный опыт?
– Колоссальный. Ведь я на моей теперешней работе только полгода. А до этого я был в Краймолоке…
– Так бы сразу и сказал, что ты знаток молочного хозяйства.
– Да, уж свиньи с коровой не спутаю. Значит, в Краймолоке три месяца, а до молока в Утильсырье, а до этого заведовал музыкальным техникумом, был на профработе, служил в Красном Кресте и Полумесяце, руководил изыскательной партией по олову, заворачивал, брат, целым банком в течение двух месяцев, был в Курупре, в отделении Вукопспилки и в Меланжевом комбинате. И еще по крайней мере на десяти постах. Сейчас просто всего не вспомню.
Командир полка немножко смутился.
– Не понимаю, какая у тебя все-таки основная профессия?
– Неужели непонятно? Осуществляю общее руководство.
– Да, да, общее руководство, это я понимаю. Но вот профессия… как тебе объяснить… ну вот пятнадцать лет назад, помнишь, я был слесаренком, а ты электромонтерничал… Так вот, какая теперь у тебя профессия?
– Чудак, я же с самого начала говорил. Ответственный работник. Вот Саша Зайцев учился, учился, а я его за это время обскакал. Да и большинство учится, а я ничего, обхожусь, даже карьерку сделал.
– Есть, – сказал командир. – Теперь понятно. Карьерку!
– Да, – зашептал вдруг глава треста, таинственно оглядываясь, – у меня новость. То есть, собственно, новости еще нет, но, может быть, будет. Понимаешь, я, кажется, вовремя попал на новую службу. На днях исполняется десятилетие нашего треста, и, говорят, будут награждать. Не может быть, чтоб всех наградили, а директора не наградили. Как ты думаешь, Леня?