На двенадцатое сентября в Ростове назначен большой физкультурный парад.
Совершенно естественно, что к этому дню надо заранее подготовиться, составить план праздника, организовать физкультурников.
Но подготовка к параду сразу же приобрела странные формы.
Ростовских рабочих разделили на двадцать полков.
Все было честь честью: батальоны, роты, командно-политический состав, формирование единиц, строевые занятия. Партийные комитеты заводов стали называться штабами полков.
Работа закипела. Рабочих заставляют ходить через день на строевые занятия и маршировать по два часа. Военачальникам даже не пришла в голову обыкновенная штатская мысль спросить своих свежеиспеченных армейцев, хотят ли они заниматься или, может быть, не хотят физкультурники они или нет? Ведь у нас как будто нет закона, принуждающего граждан заниматься физкультурой в обязательном порядке.
Зачем все это? Что за неприятная страстишка во что бы то ни стало регулировать уличное веселье?
Отец и сын
Студента четвертого курса Ростовского-на-Дону института путей сообщения Окуня вычеркнули из списка учащихся и объявили ему, что он может идти на все четыре стороны.
Когда человеку объявляют, что он может идти на все четыре стороны, то это, собственно говоря, значит, что, несмотря на обилие сторон, идти некуда.
Что же такое натворил студент, что за несколько месяцев до окончания института к нему была применена столь строгая репрессия?
Может быть, он плохо учился и не вылезал из двоек и единиц?
Да нет, он не вылезал из четверок и пятерок, он отлично учился.
Может быть, однако, он хулиганил, пьянствовал, вносил разложение в среду товарищей, отличался половой распущенностью, был замечен в краже, грубил профессорам, наконец вел контрреволюционную пропаганду!
Нет, нет и нет. Не пил, не имел трех жен, не воровал, не распутничал, ничего антисоветского не совершил.
Всех проступков, которые может совершить человек, не перечислишь. Их слишком много.
Но хоть какой-нибудь из них студент совершил? Никакого! В этом вся оригинальность дела.
Когда Окуня исключали, никто и не предъявлял ему никаких обвинений. Администрация института великолепно знала, что он ни в чем не провинился, и наказала невинного, находясь в здравом уме и твердой памяти.
В общем, Окуня выгнали за то, что его отец совершил уголовно-наказуемое деяние и был приговорен к двум годам лишения свободы без поражения в правах.
Неизвестно, как разговаривал Окунь с начальником института, когда тот подымал на него карающую руку, но, как видно, разговор был такого рода:
– За что? Разве я виноват?
– Вы не виноваты. Виноват ваш отец.
– Ну, так его и исключайте.
– Мы не можем его исключить. Он у нас не учится.
– Почему же вы наказываете меня?
– Вы его сын.
– Но ведь я не совершал уголовно-наказуемого деяния.
– Боже упаси! Разве мы это когда-нибудь утверждали?
Студент обрадовался:
– Тогда не исключайте меня.
– Этого мы не можем. Он ваш отец, вы его сын. Значит, между вами есть многолетняя связь.
– Не преступная же связь, а родственная. Он меня родил. Так сказать, произвел на свет. Конечно, если б я знал, что так случится, может быть, я успел бы принять какие-нибудь профилактические меры, – например, не родился бы.
– Да, – сказал начальник, – конечно, лучше было бы, если б вы своевременно приняли меры. А теперь поздно.
– Значит, пропадать?
– Пропадать!
Студент стал пропадать. Тем более это было ему неприятно, что его преступный папаша сидел не два года, а только два месяца, так как был освобожден по 458-й статье. Папаша снова преспокойно служит. Как видно, преступление, которое он совершил, было маленькое.
А сын, который никакого преступления не совершал, отбывает наказание и по сей день, наказание гораздо более суровое, чем отсидка в тюрьме. Это продолжается уже десять месяцев.
Все, кто знает про его беду, пожимают плечами и говорят, что это уму непостижимо.
Здесь проявлено величайшее пренебрежение к революционному закону, величайшее неуважение к советскому суду.
Если бы суд нашел необходимым, он в своем приговоре указал бы, что отец Окунь присуждается к двум годам, а сын Окунь – к лишению права учиться. Однако суд этого не сделал.
На каком же основании начальник института дописывает приговоры суда, добавляет к ним новые пункты? Никто ему такого права не давал.
Разве такого рода действия не являются превышением власти и нарушением закона?
Тут дело уж не только в восстановлении Окуня в его студенческих правах, тут надо восстановить право советской законности, которому начальник института нанес ущерб.
Вообще поражает легкость и беззаботность, которая проявлена в деле Окуня.
Оставим в стороне тот несомненный факт, что десять месяцев борьбы провели в душе студента резкий след. Посмотрим на дело с узко практической стороны.
Студента учили четыре года, затратили на обучение много государственных средств, наконец почти выучили. Через какие-нибудь месяцы Советская страна получила бы нового знающего инженера. А вместо этого ей хотят подарить издерганного неудачника, без образования и перспектив, человека, который в лучшем случае может стать конторщиком.
Подумали ли об этом в Ростовском институте?
Путь к мировому футбольному равенству
Футбольная борьба на уютном киевском стадионе еще не кончилась, еще предстоят последние два матча, но уже подмывает желание сделать выводы, подвести некоторые итоги.
Что же случилось? Ленинград выиграл у Киева, Киев выиграл у Харькова, а Харьков выиграл у Москвы. Выходит, что лучше всех играет Ленинград, а хуже всех играет Москва. Но вот вчера Москва выигрывает у Ленинграда. Теперь уж никому не придет в голову мысль, что Москва играет хуже всех. Напротив – лучше всех. Однако она проиграла Харькову, который, в свою очередь, проиграл…
Впрочем, прекратим эту бесплодную арифметику. И выигрыши и проигрыши показали, что четыре лучшие команды Союза значительно подняли класс своей игры, что они почти сравнялись друг с другом, и сравнялись на более высоком уровне, чем тот, на котором находились прежде.
Прошедшие игры, и в особенности блестящая встреча Москвы с Ленинградом, показали, что наши футболисты вполне готовы к тяжелой и славной борьбе за мировое первенство.
Тут нет никакого головокружения. Мировое первенство – вещь вполне достижимая в течение нескольких ближайших лет. Наши футболисты замечательны тем, что до сих пор никто полностью не может определить их возможностей, потому что чем сильнее противник, тем сильнее они играют.
Представляется совершенно несомненным, что советским футболистам надо встречаться с командами, занимающими первые пять мест в мире. Мы, конечно, победим не сразу. Путь к мировому первенству не будет усыпан розами. Как видно, предстоят и огорчения. Но если уж браться за дело, то браться всерьез; если уж брать буржуазную технику, то брать самую лучшую, чтобы затем ее превзойти.
Московская сборная недавно выиграла у хорошей чехословацкой команды «Жиденице». Но в Чехословакии есть лучшая команда, занявшая второе место после Италии, – «Спарта». Так вот со «Спартой» и надо встретиться. Нужно встретиться с Австрией, Францией, Италией, Испанией. Ничего страшного не произойдет. У нас есть большие шансы на выигрыш. А если мы даже проиграем, то проиграем лишь затем, чтобы в следующий раз уж обязательно вбить в ворота противника несколько красивых, но верных мячей.
Тут, кстати, о воротах, – мы подошли к вопросу, который, на наш взгляд, имеет большое значение в борьбе за мировое первенство.
Подавляющее большинство наших футболистов плохо бьет по воротам. Как часто смелая, мастерски проведенная комбинация рассыпается в прах только потому, что последний стремительный удар сделан неточно – мяч летит вправо влево, вверх, но только не туда, куда он должен был влететь, – в сетку. Нападение часто в последнюю секунду перед ударом теряется, нервничает. Между тем удар по воротам есть венец игры. Если бы у нас научились бить по воротам с таким же умением, с каким защищают ворота Константин Фомин, Свиридовский29 или Александр Старостин, то уже сразу перешли бы в предельно высокий класс. Наше нападение неутомимо: оно прекрасно бегает, виртуозно ведет мяч, ежеминутно создает острые ситуации. Но вот последний удар, – когда на какую-то долю секунды все вдруг застывает, вратарь стоит в тоске, растопырив руки, когда всем становится ясно, что уже никакая сила не остановит мяч, и нападающий с поразительным хладнокровием и расчетом бьет в самую слабую и незащищенную точку ворот, – таким ударом, по совести говоря, владеет у нас как будто один только Михаил Бутусов, да и он, к сожалению, не часто уже может воспользоваться своим умением, как возраст диктует ему другую задачу – распределение мячей.
Точному, спокойному и вовремя молниеносному бутусовскому удару должно во что бы то ни стало научиться московское нападение, и киевское, и харьковское, и ленинградское.
Есть еще одна досадная особенность в игре некоторых наших команд. Кончается второй хавтайм. Остается несколько секунд. И тут команда, имеющая небольшое преимущество в счете, внезапно перестает играть, то есть не то чтобы перестает играть, а употребляет все свои могучие силы на то, чтобы выкинуть мяч как можно дальше за пределы поля, а потом долго за ним ходить и медленно, лениво возвращаться. Делается это с откровенной целью не дать противнику возможности сквитать счет. В этом отношении Харьков в игре с Москвой вел себя не совсем корректно, а Киев в игре с Харьковом – даже немного неприлично.
Это совсем не спортивно. Такие замашки не к лицу советским физкультурникам, и уж от них-то обязательно нужно избавиться, выходя на мировое футбольное поле.