3. Освоение культнаследства прошлого (куплеты).
4. Организационная схема взаимоотношений обкомов ВЛКСМ с райкомами ВЛКСМ (скетч на десять минут)».
И куплет, в котором организованный Лешка усвоил наследие, а недопереварившийся в котле Мотька такового недоусвоил, будет изготовлен в аварийном порядке не в двадцать четыре часа, а в три минуты, потому что этим путем халтура легализуется, поощряется и даже пламенно приветствуется.
И плетутся по городу старушки, кряхтя, поднимаются они на этажи, двери перед ними распахнуты, уже готовы перья и пишущие машинки, и чадные ведомственные розы расцветают в садах советской литературы.
Заметки болельщика
Вот и опять нельзя было достать билет. Опять надо было с удивительными интонациями в голосе вымаливать себе место на трибуне («ну хоть на круглой»), канючить, ныть, в чем-то клясться, уверять даже, что посещение футбольных состязаний строжайше предписано врачом (новые идеи в медицине).
Эти прискорбные факты, конечно, сигнализируют о том, что стадион тесен. Впрочем, тут сигнализируй не сигнализируй, ничего, кажется, не поможет. Построишь стадион на 120 000 человек, захочет прийти полмиллиона, построишь на полмиллиона – пришлют свои заявки 6 миллионов организованных зрителей и биллиончик неорганизованных.
А ведь еще в 1910 году на международный футбольный матч приходило только человек 300. Но даже из них сидело не больше двадцати. Не хватало места.
Так что историю футбола можно начать торжественной фразой: «Стадиона никогда не хватало и не будет хватать».
В силу этого в день матча с турками24 тысячи несчастных скитались под стенами «Динамо». С жалкими улыбками прислушивались они к разнообразным крикам, доносившимся с поля.
О, игра была очень интересна.
Интерес этот подогревался еще радиосообщением о том, что к окончанию матча будет подано 180 вагонов трамвая.
И пока благородные, чистые душой болельщики рукоплескали турецкому центрфорварду Вахобу, дославшему в московские ворота точный и мертвый мяч, пока они окали языками и комментировали это событие на все лады, мерзкие пижоны (бывают такие чудаки на стадионах) беззвучно шевелили губами, деля число зрителей на число трамваев, умножая число мест в одном трамвае на число самих вагонов и вообще самым пошлым образом предаваясь панической ерунде.
От их помраченных заботою взоров скрылось множество деталей, придающих очарование игре. Они не заметили, что в повадках Вахоба виден был всеобщий любимец и баловень. Иногда, недовольный действиями коллеги по нападению, [он] разводил руками, что во всем футбольном мире позволяют себе только избранные игроки.
Турки целовали Вахоба, когда он дал мяч в самый уголок ворот Москвы. И он направился на середину поля развинченной походочкой с легкой, деланной хромотой, что тоже разрешают себе лишь знаменитые футболисты.
Мяч прилипал к его бутсам. Его держали, ему не давали играть. Но если уж Вахоб получал мяч, то вводил его в ворота с такой точностью, как великий хирург вводит свой целительный нож в брюхо больного. Защищаться бесполезно.
По игре он напоминал молодого Злочевского. Тот, кто жил в Одессе, помнит молодого Злочевского. Игра развивалась с перевесом Москвы, и несколько успокоенные болельщики начали лицемерить. Теперь они говорили, что ничего на свете так не желают, как выигрыша турок. А в душе делалось черт знает что, свирепствовал какой-то физкульт-шовинизм, если это выражение подходит. Хотелось им того, что бывает только во сне. Счет 50:0 в пользу Москвы.
Куда только не заводят болельщика его больные грезы.
В прошедшей игре поистине запечатлен был оптимизм московской команды. Заслуживает величайшего уважения ее непоколебимое упорство, ее желание победить.
И это чувство было таким сильным, что захватило даже бездушных пижонов. Они внезапно забыли про любимые свои транспортные средства (трамвай, автобус и др.) и, холодея от счастья, смотрели на чудеса зеленого поля.
Счастливый отец
Товарищ Сундучанский ожидал прибавления семейства. В последние решающие дни он путался между столами сослуживцев и расслабленным голосом бормотал:
– Мальчик или девочка? Вот что меня интересует, Марья Васильевна! Если будет девочка, как назвать?
Марью Васильевну вопрос о продлении славного рода Сундучанских почти не интересовал.
– Назовите Клотильдой, – хмуро отвечала она, – или как хотите. По общественным делам я принимаю только после занятий.
– А если мальчик? – допытывал Сундучанский.
– Извините, я занята, – говорила Марья Васильевна, – у меня ударное задание.
– Если мальчик, – советовал товарищ Отверстиев, – назовите в мою честь – Колей… И не путайся здесь под ногами, не до тебя. Мне срочно нужно вырешить вопросы тары.
Однажды Сундучаиский прибежал на службу, тяжело дыша.
– А если двойня, тогда как назвать? – крикнул он на весь отдел.
Служащие застонали.
– О черт! Пристал! Называй как хочешь! Ну, Давид и Голиаф.
– Или Брокгауз и Ефрон. Отличные имена.
Насчет Брокгауза сказал Отверстиев. Он был остряк.
– Вы вот шутите, – сказал Сундучанский жалобно, – а я уже отправил жену в родовспомогательное заведение.
Надо правду сказать, никакого впечатления не вызвало сообщение товарища Сундучанского. Был последний месяц хозяйственного года, и все были очень заняты.
Наконец удивительное событие произошло. Род Сундучанских продлился. Счастливый отец отправился на службу. Уши его горели на солнце.
«Я войду, как будто бы ничего не случилось, – думал он, – а когда они набросятся на меня с расспросами, я, может быть, им кое-что расскажу».
Так он и сделал. Вошел, как будто бы ничего не случилось.
– А! Сундучанский! – закричал Отверстиев. – Ну как? Готово?
– Готово, – ответил молодой отец зардевшись.
– Ну, тащи ее сюда.
– В том-то и дело, что не ее, а его. У меня родился мальчик.
– Опять ты со своим мальчиком! Я про таблицу говорю. Готова таблица? Ведь ее нужно в ударном порядке сдать.
И Сундучанский грустно сел за стол дописывать таблицу.
Уходя, он не сдержался и сказал Марье Васильевне:
– Зашли бы все-таки. На сына взглянули бы. Очень на меня похож. Восемь с половиной фунтов весит, бандит.
– Три с четвертью кило, – машинально прикинула Марья Васильевна. – Вы сегодня на собрании будете? Вопросы шефства…
– Слушай, Отверстиев, – сказал Сундучанский, – мальчик у меня – во! Совсем как человек: живот, ножки. А также уши. Конечно, пока довольно маленькие. Может, зашел бы? Жена как будет рада!
– Ну, мне пора, – вздохнул Отверстиев. – Мы тут буксир один организуем. Времени, брат, совершенно нет. Кланяйся своей дочурке. – И убежал.
В этот день Сундучанский так никого и не залучил к себе домой полюбоваться на сына.
А время шло. Сын прибавлял в весе, и родители начали даже распускать слух о том, что он якобы сказал «агу», чего с двухнедельным младенцем обычно никогда не бывает.
Но и эта потрясающая новость не вызвала притока сослуживцев в квартиру Сундучанского.
Тогда горемыка отец решился на крайность. Он пришел на службу раньше всех и на доске объявлений вывесил бумажку:
БРИГАДА
по обследованию ребенка Сундучанского начинает работу сегодня, в 6 часов, в квартире т. Сундучанского. Явка тт Отверстиева, Кускова, Имянинен, Шакальской и Башмакова
ОБЯЗАТЕЛЬНА.
В три часа к Сундучанскому подошел Башмаков и зашептал:
– Слушай, Сундучанский. Я сегодня никак не могу. У меня кружок и потом… жена больна… ей-богу!
– Ничего не поделаешь, – холодно сказал Сундучанский, – все загружены. Я, может, тоже загружен. Нет, брат, в объявлении ясно написано: «Явка обязательна»…
С соответствующим опозданием, то есть часов в семь, члены бригады, запыхавшись, вбежали в квартиру Сундучанского.
– Надо бы поаккуратнее, – заметил хозяин, – ну да ладно, садитесь. Сейчас начнем.
И он вкатил в комнату коляску, где, разинув рот, лежал молодой Сундучанский.
– Вот, – сказал Сундучанский-отец. – Можете смотреть.
– А как регламент? – спросила Шакальская. – Сначала смотреть, а потом задавать вопросы? Или можно сначала вопросы?
– Можно вопросы, – сказал отец, подавляя буйную радость.
– Не скажет ли нам докладчик, – спросил Отверстиев привычным голосом, – каковы качественные показатели этого объекта…
– Можно слово к порядку ведения собрания? – перебила, как всегда, активная Шакальская.
– Не замечается ли в ребенке недопотолстения, то есть недоприбавления в весе? – застенчиво спросил Башмаков.
И машинка завертелась.
Счастливый отец не успевал отвечать на вопросы.
Метрополитеновы предки
…К счастью, известно действительно радикальное средство, которое вконец уничтожит трамвайные болезни, автобусные недуги и душевные раны, нанесенные чутким пассажирам бессердечными извозчиками.
Как только гудящие поезда метро побегут по светлым тоннелям, воспоминания о горестных передвижениях по Москве начнут отодвигаться, бледнеть и скоро совсем исчезнут из памяти людей.
Надо торопиться. Скорей, скорей, надо все записать, иначе мы сами через год или два забудем, как мы безнадежно толпились на трамвайных остановках, как нам сурово кричали: «Вагон только до центра», как мы висели не только на подножках, но даже на каких-то металлических скобках, держась одеревеневшими пальцами за шнурочек от пенсне соседа, как мы слезно молили автобусных кондукторов, как сухо отвергались наши мольбы, как странно и нелепо, по нескольку раз в день, переносились трамвайные остановки, как обижали нас шоферы такси, как грабили нас злые извозчики, – все, все надо вспомнить в чудесный день открытия метрополитена.