Наталья ГорбаневскаяПолное собрание стихотворений (1956–1994)
Побережье
Книга составлена и выпущена в самиздат в 1972 на основе предыдущих самиздатских сборников как полный и окончательный выбор (все стихи, написанные за эти годы, но не вошедшие в «Побережье», считаются выброшенными и не подлежащими распространению). В 1973 вышла в изд. «Ардис» (Анн-Арбор, США). Целиком вошла в сборники «Ангел деревянный» (там же, 1982) и «Не спи на закате» (СПб., 1996).
из ранних стихов
* * *
Данный мир
удивительно плосок.
Прочий
заколочен наглухо.
Не оставили даже щель между досок.
Старались. Мастера.
Два
измерения в этом мире.
А мне
и трех мало.
Бьешься лбом,
во вселенную дверь взломала,
а окажешься в чужой квартире.
И то лучше –
комнатным вором,
чем в своих четырех без окон.
Мне хочется встать и выйти на форум.
Но Форум
это кинотеатр на Самотеке.
Там кажут кино на широком экране,
безнадёжно плоском, как полотна Иогансона,
и каждую меру знаешь заранее,
и всё по регламенту – чинно и сонно.
А нам вот
не снятся спокойные сны.
Нам хочется странного –
например, глубины.
Глубина.
Кто мне скажет –
что же она?
Океан?
Или, может,
чужая душа?
Но чужая душа как известно потемки.
Так возьмемте по старой котомке на плечо
и пойдем
на четыре стороны света
посмотреть
не найдется ль в заборе дыр,
поискать
не нами потерянный мир
и выпрашивать крохи небесного света
у прогнивших колодцев
и сереньких тучек,
не загадывая феерий.
Пусть феерии ставит талантливый Плучек.
К сожалению
мы бутафорам не верим.
1956
по прочтении книги рэя брэдбери «451° по фаренгейту»
Очень неглупые люди
Очень неглупые люди
Очень Очень Очень
Очень неглупые люди
Кто их, скажите, осудит?
Кто их, скажите, осудит?
Такие неглупые люди.
Просто почти мудрецы.
Обугленные обложки
не читанных мною книг.
Обугленные обложки.
Неграмотный истопник.
Очень неглупые люди
сказали ему: – Сожги.
Сказали, что эти книги –
это его враги.
Теперь допускают к пеплу:
– Ройтесь в добре и зле.
Теперь допускают к пеплу:
– Ищите счастья в золе.
Я разгребаю пепел –
руки по локоть в саже.
Я разгребаю пепел –
нету и буков даже.
Очень неглупые люди.
Они обо всем подумали.
Чтобы другие люди
уже ни о чем не думали.
1956
* * *
Огонь в печи почти погас,
чуть-чуть чуть-чуть трещат поленья.
Еще не про́бил правды час,
еще не смыто преступленье.
Еще над сонными горами
не протрубили судный день,
и в город всё идут с дарами
от обнищалых деревень.
Холодный синий дым над домом
в прозрачном воздухе стоит,
и по знакомству незнакомым
Господень ангел говорит:
Еще не смыто преступленье,
еще не про́бил правды час,
еще трещат в печи поленья,
хотя огонь уже угас.
1956
* * *
Отраженье фонаря в луже
поколеблено дождем мелким.
Утопает бурый лист палый.
Как недвижен под дождем город.
Только пойманный фонарь бьется.
1958
* * *
Мы согреем холодные стены сарая дыханьем своим.
Мы прославим шершавое сено во многих стихах и новеллах,
А уйдем, и от дома останется пепел, железо и дым.
И деревья с такими листами, как уголь. И ветер, наверно.
Ветер крутит в трубе, и гудит, и ревет, как несытое пламя.
И на сажу ложатся сердито косые захлесты дождя.
Мы простимся на мокром фанерном перроне с сухими глазами.
Пепел по ветру пущен, наверно. И поезд гудит, отходя.
1958
* * *
Я знала: это – чудо,
и знала власть чудес,
но что-то было чуждо,
как сумеречный лес.
Художник неумело
указывал холсты,
сама ж я не умела
проникнуть их черты.
Наутро я проснулась
высо́ко над Москвой,
кругом стена тянулась
холодной мастерской.
И стали мне понятны
полотна на стене –
и полосы, и пятна,
и что́ все это мне.
1959
* * *
Когда смолкают короли,
пред занавес выходит шут,
он вертит пестрой головой,
и он умнее всех.
Когда смолкают короли,
суфлер тетрадку закрывает,
где их священный бред
дословно занесен заранее.
Пред занавес выходит шут,
и он умнее всех,
и вы хохочете ужасно,
чтоб заглушить его.
Давно умолкли короли,
и за кулисами короны картонные на полочках лежат,
и шут пошел к себе домой,
он вертит пестрой головой,
и он умнее всех.
1959
* * *
Ну где же дом, который для меня построил Джек?
И где синица?
Синица в небе, а журавль за морем.
Поди, душа моя, на площадь, попляши,
повеселись, пока фонарики горят.
В конце концов – нужна ли крыша для души?
Синица в небе. И в моих стихах.
В стихах моих поют-свистят синицы
заместо синей птицы.
Поди, душа моя, порадуйся, попрыгай,
ладошкою в ладошку постучи.
Журавль за морем. И в моих стихах
с эпиграфом перевранного Блока.
И мачты ломятся. И птицам плохо.
Поди, душа моя, поди себе, посмейся.
А я отправлюсь в книжный магазин
и мне откроют нужную страницу.
Вот дом, который построил Джек.
А это синица.
А где же Джек?
1959
* * *
Стуча копытами по небу,
стуча копытами,
к распластанному Фебу,
стуча копытами,
стуча и бормоча не в тон,
рванусь и расшибусь,
как Фаэтон.
Обломки колесницы погребут, потом отроют,
и им в музеях место уготовят,
но без меня.
Шестая спица в колеснице
моя разгоряченная повадка,
моя – не для небес моя походка
и перенапряженность
до белых пятен на косточках кистей.
О Боже, как занятен
конец иных затей.
1960
* * *
Прости меня.
Мой взгляд с уклоном.
Но я еще взгляну тебе в глаза.
И загляну.
И с перебитым звоном
качнется и сорвется колокольная глава.
На звоннице, на звоннице к малиновой заутрене
звонарь – увы – молчит.
Увы – молчит звонарь.
На звоннице разметанные кудри
и откатившийся, забывшийся, разбившийся фонарь.
И забытье осколков фонаря на каменных ступеньках,
и забытье щербинок на каменных ступеньках
и пылинок, оседающих на выбитый фонарь.
К малиновой заутрене никто не прозвонит,
звонарь ужасно занят,
он не спит,
не убит,
он в глаза мои глядит,
и не смеет шевельнуться,
и не смеет отвернуться…
Малиновый, немолитвенный качается рассвет,
начинается рассвет,
кончается рассвет
за каменным пустым окошком.
Прости меня.
Прости мой взгляд с уклоном.
Прости, что всё на месте в государстве колокольном.
1960
* * *
Утро. Ветрено. Лес
крутится. Каждое дерево –
веретено. С волос
тянутся паутинки.
Каждое дерево – лес.
Каждое дерево – дом.
Под каждым деревом нам
дом, и стол, и постель.
Белые паутинки
путаются в волосах.
Тонкие паутинки
тянутся и цепляются
в тонких и ломких веточках,
опутывают хвоинки.
Доброе утро. Постой,
выпутай паутинки,
смахни полусонной рукой
сухие со щек травинки,
сухие слезинки со щек,
некуда нам спешить,
еще не последний раз,
еще не в последний раз
сухой и ветреный лес,
сухие слезы у глаз.
1960
* * *
Колокола и купола,
и ранним-ранним утром
уходят те, кому пора
в далекую дорогу.
Колокола подвязаны,
и купола подрезаны,
и возле пристани во льду
черные лодки.
1961